Тут же отложив свои бумаги, Д’Олэнторн поспешно выбрался из-за стола. — Вудхолл, вы свободны и проследите, чтобы нам не мешали. Хотите что-то выпить? — автоматически спросил английский разведчик. Нурадин с достоинством ответил: — Коран запрещает правоверным употребление алкоголя. — Ах, простите. Ваш визит так внезапен, что-то случилось? — Да, дела, связанные с нашим движением, требуют моего отъезда обратно. Завтра утром я вас покину. — Но как же, — пробубнил сэр Чарльз, он знал от резидента о перемещении английского флота, а это могло обозначать одно — тори готовы пойти на условия таджиков. В свою очередь подписание договора с Нурадином было бы «золотой страницей» в биографии самого разведчика, после чего можно было бы уйти с почетом на пенсию. — Может, мистер Нурадин, вы задержитесь еще на немного? В самое ближайшее время мы должны получить подтверждение из Лондона. Мы бы сразу подписали договор, тем самым запустив механизм помощи вашему движению. — Хорошо, — почти не задумываясь, проговорил экс-мулла. — Я могу задержаться еще на сутки. Так что поторопите свое руководство. Мы либо сотрудничаем, либо нет. Стены минарета были покрыты толстым слоем копоти, лишь под самым куполом виднелись на голубом фоне черные письмена. Шарообразный купол был наполовину разрушен попаданием артиллерийского снаряда. Лейтенант Мартинес и сержант Гисенд залегли на балконе под куполом, оттуда обычно завывали муэдзины. Укрывшись за обломками бордюра, лейтенант обследовал позиции афганского полка. Лежащий рядом снайпер сквозь окуляр оптического прицела своей крупнокалиберной винтовки рассматривал усадьбу резиденции и сам особняк. Сквозь неплотно задернутую штору окна на третьем этаже Гарри разглядел силуэт человека, большой палец правой руки рефлекторно опустил предохранитель в крайнее нижнее положение, но тут же спохватившись, вернул его в прежнее положение. Луис Мартинес, засекая огневые средства полка, вносил данные на блок ввода сообщений, которые через спутник связи передавались непосредственно на компьютер майора Моула и одновременно на главные компьютеры ЦРУ и Пентагона (в случае провала операции эти данные можно будет легко изъять из файлов и провести независимое расследование). Внеся информацию о крупнокалиберных пулеметах афганцев, Мартинес снова взялся за бинокль. — Для того чтобы без потерь прорваться на территорию резиденции, нам придется перемолоть душманов в колбасный фарш. — Для современных военных технологий это не препятствие, — ловя в перекрестие прицела смуглое лицо гуркха, проговорил Гисенд. Рядом с лестницей, ведущей к парадному входу, была возведена баррикада из мешков с песком, из-за которых выглядывал длинный ствол крупнокалиберного пулемета. — И все-таки до меня не доходит... Столько лет мы и англичане — союзники. И против Гитлера, и против русских, и против Хусейна. И вдруг —теперь враги. Помнишь, Луис, когда иракские мотострелки нас прижали к заливу, где вовсю горела разлитая Саддамом нефть. Тогда нас выручил английский вертолет, да и потом «томми» угостили выпивкой, сигаретами, отвезли в наше расположение. Мы же были почти друзьями, а теперь что? Может, там есть кто-то из тех парней, что нас спасали? — Это вряд ли, — ответил лейтенант, снова стуча по клавишам передающего устройства. — Здесь нечего делать вертолетчикам, нет вертолета. За оградой такие же командос, как и мы. — Ну необязательно, чтобы эти «томми» были вертолетчиками, это я образно, но все же мы ведь союзники. А тут идет подготовка к операции тотального уничтожения. Не понимаю, — продолжал настаивать на своей точке зрения Гисенд. — Послушай, Гарри, — с раздражением произнес лейтенант, — задай себе такой вопрос: «Почему мы находимся здесь, в абсолютно нейтральной стране?» И второй вопрос: «Почему «томми» тоже здесь?» Вот когда ты узнаешь цель миссии, тогда возникнет третий вопрос. — Должен ли я это делать? — глядя прямо в глаза лейтенанту, спросил Гисенд. — Нет, — с раздражением ответил Мартинес, — у солдата не бывает подобных вопросов, он выполняет приказ командования. Но у тебя может возникнуть другой вопрос. Если подобное задание получат англичане, они будут по этому поводу сокрушаться, как ты? — Ты хочешь сказать, Луис, что у «томми» может быть аналогичное задание? — поинтересовался снайпер, ловя в объектив оптического прицела стальные ворота, закрывающие проезд на территорию усадьбы. Внося информацию о количестве палаток и их расположении, лейтенант Мартинес безмолвно шевелил губами, но, едва закончив, он одарил сержанта лучезарной улыбкой. — Гарри, как ты думаешь, почему этот гражданский мудак поселился с нами? И морда у него такая перекошенная, как будто ему в задницу вставили взведенную гранату. Сержант Гисенд вспомнил физиономию Фишера, его испуганные бегающие глаза, дрожащие губы. — Ты думаешь, они, британцы, охотятся на нашего резидента? — Пускай думают в Капитолии, Пентагоне и Лэнгли, они за это получают большие деньги. А тебе, дружище, я скажу опять же словами незабвенного премьера Черчилля: «Политика — это бой бульдогов под ковром». В данном случае сошлись британский лев и североамериканский кондор. А ковром служит раздираемый гражданской войной Афганистан. Кого удивит гибель человека в стране, где каждый день убивают десятки, если не сотни людей? Только меня беспокоит одно обстоятельство... Подняв бинокль, Мартинес снова начал рассматривать территорию афганского лагеря. Неожиданно его внимание привлекли двое моджахедов. Один, невысокий, широкоплечий, в длинной домотканой рубахе, перетянутой на животе кожаным ремнем с брезентовыми подсумками. Поверх рубахи была надета жилетка, сделанная из солдатского бушлата времен Советской Армии. На правом плече афганца висел автомат Калашникова с потертым деревянным прикладом и не менее потертым подствольным гранатометом. Лицо его было гладко выбрито, а голову венчала плоская паншерка. Второй был одет в светло-зеленую форму иорданского солдата, голова была завернута в клетчатый палестинский платок. Мартинес сфокусировал взгляд на лице иорданца, глубоко посаженные глаза, прямой нос, черная короткая борода с благородной проседью. Медленно шевеля губами, он что-то говорил своему спутнику. — Так что же тебя беспокоит, Луис? — спросил Гисенд, отложив снайперскую винтовку и разминая затекшее плечо. Мартинес не сводил взгляда с этой пары. Больше всего его поразило оружие иорданца — американская штурмовая винтовка «М-16» с подствольным гранатометом «М-203». Американское оружие, как и советское, сейчас в Афганистане не было редкостью, но... подствольники. Либо эти парни из президентской охраны, либо... — Меня беспокоит, дружище, чтобы во время грызни кондора со львом под ковром на этот самый ковер своей мохнатой жопой не сел русский медведь. Тогда из нас получится новая версия грифона. — При чем здесь русские, медведь их уже сдох, — недовольно буркнул сержант. — Ну, во-первых, медведи легко не сдыхают, лежащий не значит мертвый. Когда-то в годы моей студенческой молодости отец — фанат охоты — повез меня в Канаду показать охоту на гризли — канадского медведя. В эту сволочь засадили восемнадцать зарядов, пока он не упал и не замер, а когда егерь подошел к нему, чтобы убедиться, мертв ли он, гризли одним ударом лапы отделил голову несчастного от туловища. Из услышанного, Гарри, сделай соответствующий вывод. А насчет русских скажу тебе так, дружище. Если мы и англичане сюда влезли и оскалились друг против друга, значит, здесь есть что делить. И чего бы русским не присоединиться к общему веселью, тем более что этот регион всегда входил в зону жизненных интересов России. — Ты думаешь, что... — попытался прояснить мнение лейтенанта Гисенд, но тот лишь отмахнулся. — Я ничего не думаю, знаю только одно — мы здесь как астронавты на Луне. Если что случится, помощи не дождемся. В окуляр бинокля снова попали двое моджахедов, они прошли через площадь, забитую техникой и людьми. Миновали зевающего часового и остановились за ним в тени обгорелой полуобвалившейся каменной стены, присели, положив на колени оружие, начали сворачивать самокрутки. Мартинес обратил внимание на движения пальцев афганцев, они с каким-то неуловимым проворством быстро свернули по самодельной папиросе. Потом прикурили от зажигалки иорданца. Курение гашиша в Афганистане не считалось преступлением, многие века богатые курили опий для удовольствия, а бедные гашишем забивали чувство голода и прибавляли себе сил для тяжелой работы. В том, что боевики курят наркотик, лейтенант не увидел ничего особенного, подозрительным ему показалось другое. Несколько лет, проведенных в странах Среднего Востока, не прошли для него бесследно. Наблюдательный глаз разведчика обратил внимание, что у обоих моджахедов губы двигаются не так, как у арабов, говорящих на фарси или дари. «Жаль, нет направленного микрофона», — подумал Луис; как всякому молодому человеку, ему не был чужд дух сыщика. Но служба есть служба, лейтенанта окликнул сержант Гисенд. — Луис, я обнаружил их штаб. — Где? — берясь за бинокль, спросил Мартинес. — Следи за стволом моей винтовки, — произнес сержант, указывая рукой на длинный ствол, увенчанный на конце ребристым компенсатором. Взглянув в указанном направлении, лейтенант обнаружил за чередой небольших выцветших палаток большое строение, стены которого были выложены из мешков с песком, а вместо крыши натянуто полотнище камуфлированного брезента. У входа, завешенного такой же расцветки лоскутом, стояли двое часовых, оба вооруженных ручными пулеметами Калашникова с длинными рожками. «Действительно, штаб, и как я его проглядел?» — мысленно выругался Мартинес, впрочем, в первую очередь его интересовали огневые средства и бронетехника. А когда начнется мясорубка, вряд ли штаб сможет руководить войсками, американские военные технологии их перемелют в фарш. Несмотря на уверенность в мощи американской военной машины, Мартинес данные об афганском штабе внес в АСУ. Когда эта работа была закончена, он поднял бинокль и поискал двух боевиков. Они сидели на прежнем месте, иорданец сидел спиной к лагерю, а его приятель в паншерке — лицом. Несмотря на то, что их самокрутки дотлели почти до пальцев, лица боевиков оставались бесстрастными, они беседовали... — Андреич, их же здесь что говна за баней, — затягиваясь самокруткой, хрипел приглушенно Лебедев. — Спокойно, мичман, — шептал одними губами Чечетов, — запоминай, что видишь, домой вернемся, рисовать будешь, что твой Кукрыникс. Ты не забывай считать коробочки. — Да что их считать — два танка, три БТР, десяток грузовиков на соседней улице, четыре батальонных миномета, шесть крупнокалиберных пулеметов «ДШК». А людей не считано, посчитай, наверное, не меньше тыщи, тут шомполами не отделаешься. Да и к тому же, слышал, Владимир Андреевич, о чем «духи» бормотали?. — О чем? — переспросил Чечетов. — У ворот виллы «духи» бормотали, что завтра будут готовиться к проводам Нурадина. Как я понял, мулла послезавтра собирается выехать из Кабула. Не прогадать бы нам и на этот раз. — Да, если они снова устроят ему торжественные проводы, как у Раббани, придется идти на прорыв. — Эх, нет на их голову Серегина, — сжав лежащий на коленях автомат, пробормотал Лебедев, — помнишь его, майор? Чечетов хорошо помнил капитана Евгения Серегина. Выпускник Тбилисского артиллерийского училища, он остался на кафедре баллистики. Отдал восемь лет подготовке молодого пополнения, а потом написал рапорт о переводе в Афганистан. В штабе армии новоприбывшего капитана определили на должность заместителя начальника артиллерии бригады спецназа. За несколько недель невысокий, худосочный капитан в полевой форме, висящей на нем мешком, и в роговых очках заработал прозвище «Чинуша» не столько за свою внешность, сколько за большой блокнот, куда он записывал все свои замечания по артиллерийскому хозяйству. Дальше было еще смешнее. По приказу начальника артиллерии Серегин составил заявку на боеприпасы. Вместо обычных фугасно-осколочных снарядов, которыми артиллеристы любовно крушили горячие горы Афганистана, он выписал шрапнельно-осколочные снаряды дистанционного подрыва. Боеприпас эффективный, но сложный в применении, поэтому не пользующийся здесь популярностью. Дальше — больше, Серегин составил новые таблицы стрельб и заставил расчеты гаубиц действовать по ним. За каждодневные многочасовые тренировки капитана артиллеристы перекрестили из «Чинуши» в «Дрессировщика». Сам же начальник артиллерии бригады майор Волков, весельчак и любитель посидеть за бутылочкой, Серегина иначе не называл как «Посмешище». Но однажды все изменилось. По данным агентурной разведки стало известно: небольшая группа моджахедов перешла пакистанскую границу и направляется в район Кандагара. Среди моджахедов, по сообщению разведчиков, был один европеец, то ли журналист, то ли шпион (что, впрочем, тогда было одно и то же). «Лакомый кусочек», — решило командование бригады. Чтобы сохранить секретность операции, было решено высадить небольшую группу захвата на пути следования моджахедов. Винтокрылый «Ми-8» высадил десять спецназовцев в нескольких километрах от предполагаемой засады. Быстро преодолев по горным склонам расстояние до выхода из ущелья, разведчики стали готовить позицию. Кроме диверсантов Чечетова, Лебедева и семерых бойцов срочной службы, в группу был включен Серегин как артиллерийский корректировщик. На рассвете появились моджахеды, но вместо небольшой группы (которую по замыслу командования следовало частично уничтожить, частично взять в плен, естественно, с европейским гостем) разведчики оказались перед огромным душманским караваном. Десятки навьюченных верблюдов, лошадей, малолитражных грузовиков и сотни вооруженных душманов. Группа захвата оказалась в самом эпицентре этого животно-людского потока. На всю жизнь Чечетов запомнил, как его тело покрылось липким холодным потом, а низ живота заболел так, будто его саданул кто-то сапогом в пах. Сглотнув подступивший ком, он только и смог произнести: «Пиздец. Что называется, пошли по шерсть...» Другие разведчики угрюмо молчали, лишь капитан Серегин, прижав к себе рацию, что-то бубнил в микрофон. А затем, поправив на переносице роговую оправу, негромко сказал: — Советую вам, господа, каждому найти камень, под которым можно спрятаться. Потому что сейчас начнется. Через несколько секунд издалека донесся нарастающий свист, переходящий в жуткий вой, а затем в грохот. Воздух сотрясался от разрывов снарядов, ущелье наполнилось визгом шрапнели, криками раненых животных и кислым запахом сгоревшей взрывчатки. Чечетов и Лебедев забились в неглубокую пещеру, прижавшись друг к другу, слушали какофонию «конца света», молились всем святым и проклинали агентурную разведку. Сколько длился артобстрел и когда он закончился, никто из спецназовцев сказать не мог, они лежали, оглушенные и придавленные ударной волной и толком не зная, живы они или нет. Из состояния прострации их вывел рокот приближающихся вертолетов. Через несколько минут ущелье было забито афганскими командос, которые с профессионализмом мясников добивали раненых верблюдов, лошадей, моджахедов и в спешном порядке грузили ящики с оружием в вертолеты. Найдя братьев по оружию, афганцы помогли разведчикам вернуться обратно на базу. Всю обратную дорогу майор-афганец хвалил русских артиллеристов, так мастерски накрывших караван. — Ни один не уцелел, — восхищался афганец, — три десятка раненых доходяг, и все. Отлично. Через три дня ТАСС взахлеб поведал миру о грандиозном успехе правительственных войск в районе Кандагара. Скупые кадры телерепортажа показывали захваченное у душманов оружие и угрюмые лица пленных «духов» (до сих пор для Чечетова оставалось загадкой, кто это были — он точно знал, тогда пленных командос не брали). Написав отчет о проведенной операции, как старший разведгруппы, Чечетов приложил к нему представление на капитана Евгения Сергеевича Серегина к званию Героя Советского Союза за обеспечение артиллерийского прикрытия. Но на это представление наложил свою лапу комбриг, он, что называется, «залупился» на Серегина. Вызвав к себе Чечетова, комбриг покрыл матом его как дефективного писаку, не соображающего, кого и к чему представлять. Но после того, как Владимир Андреевич стал настаивать на своем, комбриг ему в сердцах бросил: — Да никогда этот придурок очкастый не станет героем. Может, этим все и закончилось бы, не окажись в тот самый момент в штабе майор-афганец, командир батальона командос, он оказался случайным свидетелем этой беседы и тут же встал на сторону Чечетова. А дядя майора был губернатором здешней провинции, и он мог запросто связаться с Наджибуллой, а если надо, и с Кремлем... Короче, в штаб армии ушло представление на Серегина с краткой пояснительной запиской для политотдела. Через два месяца пришел приказ о присвоении капитану Серегину звания Героя Советского Союза. Еще через месяц Серегин улетел в Москву за наградами, обратно он не вернулся. Уже находясь в Союзе (тогда еще Союзе), Чечетов узнал, что Серегин уже полковник и преподает баллистику. Медленно поднявшись на ноги, Чечетов поправил куфию на голове. Вешая на плечо винтовку, не спеша повернулся в сторону лагеря моджахедов. Плюнув сквозь зубы, он тихо произнес: — Серегинский трюк сейчас был бы в самый раз. — И, повернувшись к Лебедеву, добавил: — Ладно, Михалыч, пойдем, надо что-то решать, а то снова придется гоняться за Нурадином. Крякнув, Лебедев медленно поднялся, бубня себе под нос: — Стар я, я очень стар, я просто СУПЕР СТАР... В подвале пакгауза было душно, в полумраке слабо горели пара армейских фонарей и экран дисплея АСУ, перед которым сидел Моул. Зажав зубами окурок сигары, майор стучал по клавишам командного компьютера.