– Эрл, похоже, думает, что Сосиска прячет Пиджака, – сказал Шапка. – Или что Сосиска стучит на нас копам. – Ни на кого Сосиска не стучит, – хмыкнул Димс. – Мы работаем прямо у него под носом. Он не крыса. – Это знают все в Козе. Но Эрл не из Коза. Димс посмотрел на Шапку, потом на Лампочку. Один был озабочен, другой – испуган. Он кивнул. – Ну ладно. Предоставьте все мне. Эрл не наедет на Сосиску. Я с ним поговорю. А пока что слушайте: в следующую неделю-две будет Марш Муравьев. Вы двое – дежурьте на крыше девятого корпуса по очереди, как раньше. Скажете, когда придут муравьи. Только вы знаете, как их опознать. – На фига? – спросил Лампочка. – Просто делайте. Когда засечете их признаки, то дуйте за мной, где бы я ни был. При первых же признаках – за мной. Усекли? Помните же признаки, да? Знаете, чего ждать? Они кивнули. – Назовите. Ответил Шапка: – В маленьком коридорчике рядом с крышей бегут мыши и крысы. И еще там лезет куча тараканов. – Вот именно. Зовите меня, если увидите. Понятно? Они кивнули. Димс посмотрел на часы. Почти полдень. Тянуло в сон; лекарство подействовало. – Спускайтесь и помогайте Палке зарабатывать. Расставьте дозорных на корпуса и заплатите потом, а не заранее. Шапка, перед тем как пойдешь на двор, загляни на крышу девятого. Он заметил их встревоженные выражения. – Спокуха, – сказал он. – Все по плану. Скоро дела вернутся к норме. На этом Димс лег на бок, забинтованным ухом к потолку, закрыл глаза и уснул сном несчастного мальчишки, что в одночасье стал тем, кем всегда хотел быть: не пацаном из одной из худших застроек Нью-Йорка, не бедолагой без мечты, без дома, без цели, без уверенности, без устремлений, без ключей от квартиры, без заднего дворика, без Иисуса, без репетиций марширующего оркестра, без матери, которая его слушает, без отца, который его знает, без двоюродного брата, который научит, что хорошо, а что плохо. Не пацаном, что в тринадцать лет умел бросать бейсбольный мяч со скоростью сто двадцать пять километров в час, потому что тогда это было единственное в его жалкой жизни, что ему мало-мальски подчинялось. Все это осталось в прошлом. Теперь он мужчина, который держит жизнь за горло, и ему нужно сыграть по-крупному, любой ценой. Такова игра. 8. Берлога Через три дня после того, как Сосиска предрек его участь, Пиджак решил заглянуть в Вотч-Хаусес к своему приятелю Руфусу. Несмотря на предсказание Сосиски, что мир рухнет, Пиджак никаких признаков того не видел. Он, как всегда, шатался по девятому корпусу, спорил с Хетти в коридоре, потом плелся в офис соцслужбы в центре Бруклина, где на него, как обычно, не обратили внимания, потом – на свои халтурки. Прихожанки из Пяти Концов согласились по очереди сажать Толстопалого на автобус до общественного центра и даже брали его к себе переночевать. «Пять Концов заботятся о своих», – хвастался перед друзьями Пиджачок, хотя ему приходилось признать, что друзей у него становилось все меньше и меньше после того, как умерла Хетти и пропали те рождественские деньги. Прихожанки, помогавшие с Толстопалым, об этом даже не заикались, из-за чего он чувствовал себя еще более виноватым. Он видел, как они каждую неделю кладут на поднос для сборов конверты с долларами и четвертаками. Уже заходил для очистки совести в кабинет пастора Го после обсуждения Библии. – Я эти деньги не прятал, – сказал он пастору Го. – Я понимаю, – ответил пастор. Он был веселым и добродушным человеком с приятной внешностью, ямочкой на подбородке и золотым зубом, сверкавшим, когда он улыбался, то есть часто. Но в тот день пастор не улыбался. А казался обеспокоенным. – Кое-кто из общины недоволен, – осторожно сказал он. – Вчера по этому вопросу собирались дьяконы и диаконисы. Я заглянул на минуту. Слышал резкие слова. – И что вы им сказали? – Я ничего не мог сказать. Никто не знает, как много денег накопилось в кассе, кто сколько положил. Один говорит, пожертвовал столько-то. Другая говорит, что она – намного больше. Диаконисы за тебя горой; они понимают Хетти. А вот дьяконы – нет. – Пастор прочистил горло и понизил голос: – Ты уверен, что деньги не завалялись дома в каком-нибудь комоде? Пиджак покачал головой. – Сколько чахоточному постель ни меняй, все равно итог один, пастор. Меня уже воротит от этой истории. Можете плеснуть мне в рожу водой, если я не искал деньги каждый день с тех пор, как умерла Хетти. Обшарил каждый закуток. И обшарю еще, – сказал Пиджак, полный сомнений. Он обыскал все уголки квартиры, о которых только мог подумать, и ничего не нашел. Да куда ж их задевала Хетти? Он решил найти Руфуса, своего земляка из Южной Каролины. У Руфуса всегда водились светлые мысли. Пиджак взял бутылку «7 Краун» от «Сигрэмс», которую в прошлый четверг увел в магазине Иткина по пути на выход, и направился в котельную Вотч-Хаусес, где работал Руфус. Он думал променять «Сигрэмс» на бутылку руфусовского «Конга» и в процессе выслушать мысли и советы дворника. Руфуса – худощавого человека с шоколадной кожей – он нашел на полу котельной, где тот, в обычной синей и промасленной униформе жилхозяйства, с руками и чуть ли не с ногами погрузился внутрь огромного, мучительно ревевшего электрогенератора. К двигателю генератора вела открытая дверца, и тело Руфуса почти целиком скрылось там. Ревел генератор так громко, что Пиджаку пришлось подойти вплотную и орать, пока Руфус не оторвал взгляд от пола и не ухмыльнулся во все золотые зубы. – Пиджачок, – воскликнул он. Быстро настроил машину и срезал децибелы, потом извлек длинную руку из мотка торчащих изнутри проводов, чтобы пожать руку. – Ты за что мне зла желаешь, Руфус? – нахмурился Пиджак, отступая от протянутой руки. – А что я сделал? – Ты же знаешь, негоже встречать друга левой рукой. – А. Прости. – Руфус нажал на кнопку, и машина затихла до медленного ворчания. Все еще сидя с расставленными ногами, Руфус вытер правую ладонь ближайшей тряпкой и протянул. Пиджак пожал ее, довольный. – Что у тебя там? – кивнул он на генератор. Руфус всмотрелся внутрь. – Шалит каждую неделю, – сказал он. – Кто-то жрет провода. – Крысы? – Они не такие тупые. По Бруклину ходит что-то нехорошее, Пиджачок. – Мне ли не знать, – ответил Пиджак. Залез в карман и извлек на свет непочатую бутылку «Сигрэмса». Посмотрел на алкоголь и вздохнул, решив все-таки не менять его на «Конга». Руфус нальет и так. Лучше разделить, подумал он. Вскрыл, подтянул к Руфусу ящик, присел, отпил, потом сказал: – Тут к мистеру Иткину приходил за бухлишком мужик из наших родных краев. Сказал, что проснулся с утра и нашел в сите жены остатки желе. – Да ладно. Она что, пекла? – Пекла накануне вечером печенье. Он говорит, она за собой все вымыла. Оставила тарелки сушиться на ночь. И вот с утра этот тип, ее муж, входит на кухню и видит желе в сите для муки. Руфус тихо присвистнул. – Моджо? – спросил Пиджак. – Кто-то его явно сглазил, – сказал Руфус. Потянулся за бутылкой и сделал глоток. – Наверняка жена, – сказал Пиджак. Руфус довольно сглотнул и кивнул. – Еще переживаешь из-за Хетти? Вместо ответа Пиджак сам протянул руку к бутылке, которую Руфус уступил. Хлебнул, проглотил и только после этого ответил: – Мне надо возместить церковные деньги Рождественского клуба. За ними следила Хетти. Мне она никогда не говорила, куда их кладет. А теперь вся церковь из-за них караул кричит. – И сколько там? – Не знаю. Хетти никогда не говорила. Но немало. Руфус усмехнулся. – Скажи этим верующим, пусть помолятся о деньгах. Сосиску вон попроси. Пиджак грустно покачал головой. Руфус с Сосиской не ладили. Не помогало и то, что Руфус был одним из основателей баптистской церкви Пяти Концов и ушел из нее четырнадцать лет назад. С тех пор он ногой не ступал в церковь. Сосиску же, которого сам Руфус и привлек в Пять Концов, теперь приняли в дьяконы, а дьяконом раньше был и Руфус. – Как же возмещать, если не знаешь, сколько нужно? Может, там и нет ничего, только наперстки да три зуба от зубной феи, – сказал Пиджак. Руфус ненадолго погрузился в размышления. – Есть в Пяти Концах кое-кто, кто может знать, где деньги, – сказал он задумчиво. – Кто? – Сестра Полетта Чиксо. – Я помню сестру Пол, – приободрился Пиджак. – Мамка Эди Чиксо? Она еще жива? Ей уже должно быть хорошо за сто. Эди-то давно умерла. – Давно, но сестра Пол, сколько мне известно, еще жива, – сказал Руфус. – Она дружила с Хетти. Хетти раньше навещала ее в доме престарелых в Бенсонхерсте. – А мне никогда не говорила об этом, – с обидой сказал Пиджак. – Жена никогда не рассказывает мужу всего, – ответил Руфус. – Потому я и не женился. – Сестра Пол ничего не знает про церковные дела. Их вела Хетти. – Ты еще не знаешь, что сестра Пол знает и чего не знает. Она старейший член Пяти Концов. Была здесь, когда основали церковь.