– Шутить изволите? – Нет. – Он рассмеялся. – Вы по моему говору слышите, что я не училась по книжкам. Я родом из деревни. Когда-то еще хотела учиться в школе, – сказала она с тоской в голосе. – Но это было давно. В моем детстве в Северной Каролине. Не бывали на Юге? – Нет, мэм. – А откуда сами будете? – Я же сказал. Отсюда. Район Коз. Сильвер-стрит. Она кивнула. – Ну надо же. – Но мои родители из Ирландии. – Это остров? – Это такое место, где люди останавливаются подумать. Ну, те, кому есть чем. Она рассмеялась, и Катохе при этом показалось, будто на его глазах вдруг просветлела темная немая гора, озаренная сотней огоньков маленькой уютной деревушки, живущей на склоне этой горы вот уже сотни лет, – деревушка будто явилась из ниоткуда, разом засияв всеми огнями. Осветилась каждая черточка лица. Вдруг ему захотелось рассказать ей обо всех своих печалях, а заодно о том, что Ирландия из туристических проспектов – это вовсе не Ирландия и что воспоминание о том, как его древняя бабушка родом из Старого Света вела его, восьмилетнего, за руку по Сильвер-стрит, шла, стиснув свой последний грош в ладони, закусив губу и напевая грустную песенку из детства о нищете и лишениях во времена, когда она скиталась по ирландской глубинке в поисках крова и пищи, врывается в его артерии и рвет сердце и по сей день: Зыбит трава над ними; пока их сморил сон; Конец охоте, холоду; и голод прочь ушел… Но вместо всего этого он сказал просто: – Не стоило мне так. Она неловко усмехнулась, удивленная его реакцией, и увидела, как он краснеет. Вдруг почувствовала, как у нее забилось сердце. На зал опустилось заряженное молчание. Его почувствовали оба, почувствовали вдруг, словно их толкает к какой-то огромной пропасти, почувствовали неудержимый позыв протянуть руки друг к другу, дотянуться друг до друга, соприкоснуться друг с другом с противоположных концов большой и глубокой долины, какую почти невозможно перейти. Слишком уж она большая, широкая, попросту неразумная, нелепая. И все же… – Этот парень, – нарушил тишину Катоха, – этот парень, которого я ищу, он, э-э… если его зовут не Телониус Эллис, тогда как? Теперь она молчала – улыбка пропала, сама отвернулась, чары разрушены. – Все нормально, – произнес он. – Мы более-менее знаем, что произошло в тот день, – он собирался сказать непринужденно, в утешение, но вышло официально, а этого ему не хотелось. Его самого удивило отсутствие искренности в своем голосе. В этой высокой шоколадной женщине чувствовалась какая-то легкость, просвечивающая нежность, что раскрыли в нем частичку, которая обычно хранилась взаперти. Ему оставалось всего четыре месяца до пенсии. На четыре месяца больше, чем надо. Лучше бы он ушел на пенсию вчера. Его внезапно потянуло снять форму, бросить на пол, спуститься в подвал к хору и запеть. Он выпалил неожиданно для себя: – Я скоро ухожу в отставку. Через сто двадцать дней. Поеду рыбачить. Может, тоже буду петь в хоре. – Разве так проводят остаток жизни? – Это вы про хор? – Нет. Про рыбалку. – Ничего лучше в голову не приходит. – Ну, коли вам так нравится, будь по-вашему. Все лучше, чем похороны и пьющие шайки. – Как в «Реттигене»? Она отмахнулась. – Да это место меня не волнует. Дерутся и бранятся во всех кабаках по всему миру. А хуже всего богобоязненные места. В некоторых церквях округи Бог стоит на последнем месте. Кажется, в наши дни в церквях не столько молятся, сколько дерутся, причем больше, чем на улице. Везде страшно. Раньше не так было. Ее слова привели Катоху в чувство. Он с усилием вернулся к делу. – Можно расспросить вас об этом человеке, Телониусе Эллисе? Сестра Го подняла руку. – Говорю как перед Богом, не знаю никого в церкви с этим именем. – Другого у нас нет. Узнали от свидетеля. – Видать, это вам Рэй Чарльз сказал. Или кто-то из другой церкви. Катоха улыбнулся. – Мы с вами оба знаем, что он ходит в эту церковь. – Кто? – Старик. Стрелок. Много пьет. Со всеми знаком. Сестра Го угрюмо улыбнулась. – Зачем спрашивать меня? Ваш человек и так его знает. – Какой наш человек? Сестра Го склонила голову набок. От того, как склонилось это чудесное лицо, он на миг лишился сил. Казалось, словно его лица вдруг коснулось птичье крыло и повеяло туманным воздухом, будто ему на плечи спорхнула дымка. Его брови поднялись, когда он моргнул в ответ, потом он потупил взгляд. Почувствовал, как дверь к эмоциям, только что с трудом запертая, распахнулась снова. Уставившись в пол, поймал себя на том, что гадает о ее возрасте. – Коп, который работает у Сосиски, – сказала она. – Какой еще сосиски? – Коп, – терпеливо повторила сестра Го, – который работает у Сосиски. В подвальной котельной. Сосиска – старший дворник и кочегар. Вот его помощник. Молодой парнишка. Он из ваших. – Как Сосиску зовут на самом деле? Она усмехнулась. – Что вы меня с толку сбиваете? Мы говорим о вашем человеке. Сосиска – дворник из семнадцатого корпуса. Цветной парнишка, который работает у него… это он спас жизнь Димсу, а не кто-нибудь другой. Здешние и не знают, то ли его благодарить, то ли водой окатить. Катоха молчал. Сестра Го улыбнулась. – Все в Козе догадались, что он коп. Вы что же, не знаете своих земляков? Катоха с трудом сдерживался, чтобы не вылететь пулей из церкви, бегом вернуться в участок и отхлестать капитана по щекам. Он чувствовал себя дураком. Сейчас он просто прибирает за капитаном. Джет, Мистер Первый Черный Все-На-Свете. Да пацану не по зубам работа следователем. Слишком молод. Никакого опыта. Никакой сметки. Ни союзников, ни учителей, кроме разве что Катохи. Капитан настаивал: «В Коз-Хаусес нам нужны негры». Ему что ни отвечай, все как об стенку горох. Что же капитан за дурак такой? – Пацана перевели в Квинс, – сказал он. – Я рад. Он парень хороший. Я сам его учил. – Вы поэтому сюда пришли? – спросила сестра Го. – Нет. Меня попросили принять дело, потому что я знаю округу. Они… хотят прижать этих новых наркодилеров. Он заметил, как ее выражение слегка изменилось. – Можно задать личный вопрос? – сказала она. – Конечно. – Из-за чего следователь может снова надеть форму патрульного? – Долгая история, – сказал он. – Как я уже говорил, я здесь вырос. Мне нравится работа. Нравятся люди. Если копы хотят прижать местных наркобаронов, я только обеими руками за. Сестра Го не смогла полностью скрыть ухмылку, отразившуюся на лице. – Если так они прижимают, то где-то не там жмут, – сказала она. – Пиджаку уже семьдесят один. Он не наркодилер. – Мы бы хотели с ним поговорить, – продолжил Катоха. – Найти его не составит труда. Он дьякон в этой самой церкви. Кое-кто зовет его дьяконом Каффи. Но большинство зовет Пиджаком, потому что он в них любит щеголять. Теперь вы легко узнаете его имя. Больше ничем вам помочь не могу. Мне здесь еще жить. – Хорошо его знаете? – Уж двадцать лет. С двадцати восьми. Катоха быстро подсчитал в уме. «На десять лет моложе меня», – подумал он. Поймал себя на том, что поправляет форму, чтобы скрыть небольшое брюшко.