Том не ответил, одним быстрым рывком он поднялся с места и подошел к зашторенному окну, повернувшись ко мне спиной. Его руки были подняты вверх и упирались в металлическую решетку, а сам он стоял ровно и неподвижно, словно темная статуя. – Нет, на сегодня достаточно. Я не могу. Лучше уходи, Ник. Мне нужно побыть одному, – понизив голос до шепота, ответил Том. Я согласился, понимая, как нелегко впервые открываться кому-то, тем более у Тома тяжелая душевная травма. – Хорошо, – прошептал я, рассматривая силуэт Тома в темноте, и уже собирался уходить, как вдруг мной овладело непонятное чувство дежавю. Я взволнованно обернулся и с жадностью еще раз всмотрелся в силуэт: высокий, мужественный, поджарый, без малейшего намека на изъян, гордый и загадочный… Я выскочил из бунгало, глубоко дыша, сел в кроссовер и помчался домой. Ощущение тревоги вперемешку с непонятным чувством радости переполняло меня, но я никак не мог понять, что же со мной происходит. Взлетев по лестнице вверх, я забежал в лифт и нетерпеливо нажал на кнопку. От сильного волнения мое лицо пылало, дышал я часто, будто бежал на беговой дорожке. Наконец, окрыленный, я впорхнул в квартиру и поспешно вывалил из чемодана кисти, краски, карандаши и небольшой холст, прихваченные из Майами. Второпях я начал делать первые быстрые, точные штрихи, словно боялся, что образ растворится, исчезнет и я не смогу уже воспроизвести его. Спустя четверть часа, все еще крепко удерживая кисть в руке, я завороженно смотрел на холст, расписанный серыми и черными красками, на загадочный гордый силуэт, плывущий по волнам, такой же поджарый, высокий и неустрашимый, как тот, что я видел у окна в бунгало. Да, я мог ошибаться, ведь воспроизвел его по памяти, но это чувство, незнакомое и даже пугающее, будто я стою в начале пути к разгадке какой-то неуловимой тайны, укреплялось во мне. Или все дело во вдохновении? Еще со школьных лет я начал рисовать, талант был передан мне по отцовской линии от дедушки. Однако картины я писал только тогда, когда чувствовал душевный подъем, искру, озарение, вот тогда я кидался к мольберту и у меня получалось с точностью передать задуманное. Так и в этот раз, в бунгало, что-то подобное овладело мной, и я, встревоженный и обезумевший, умчался домой со всех ног. И теперь, когда главные штрихи были завершены, а вихрь эмоций сошел на нет, я успокоился, остыл и, сделав несколько шагов назад, вдумчиво всмотрелся в свое творение. Несмотря на физическую силу и красоту, в его теле чего-то не хватало. Шрамов – обезображивающих внешне и так сильно мучающих изнутри. Я добавил еще несколько штрихов и, довольный собой, отошел к окну. Всматриваясь в уже темнеющее небо, я задумался о том, что силуэт на холсте лишь плод моего воображения или безумного вдохновения. Но даже если это так, я уже не мог отказаться от желания докопаться до истины. Ночь я спал плохо и постоянно ворочался. Мне снились океан, волны, плавающие серферы и их разноцветные доски, но вмиг картина менялась, и я видел темный силуэт, одиноко взлетающий на волнах, словно сам дьявол во плоти! Глава 14 Наступила четвертая неделя моего пребывания в Лос-Анджелесе. Весь понедельник я провел за работой в офисе, возбужденно строя планы и не отвлекаясь ни на что. Размышлял о том, где найти сенсационный материал, который отличался бы своей новизной. Перечитывая статьи и изучая новости, я думал о том, чем же еще можно заинтересовать читателей. Все эти рассказы о звездах, дизайнерах, их богатой жизни и прочее – заезженная и неинтересная тема, которой уже не удивишь никого. Нужно искать и думать дальше. Спустя пару часов, когда моя голова пылала как в огне от разных идей, противоречий и бурных рассуждений с самим собой, позвонил Билл и попросил зайти. Я незамедлительно направился к нему и застал его в кресле, небритого, без галстука, сидящего с грустным видом за столом с телефоном в руке. В кабинете жутко пахло никотином, а в пепельнице среди других окурков тлела сигарета. – Садись, Ник, хорошо, что ты еще не ушел на обед. – Он бегло взглянул на часы и замолчал, будто пытался собрать в кучу разбегающиеся мысли. После серьезного разговора у меня в кабинете, когда Билл лишил нас с Мэгги премий, я больше не беседовал с ним открыто, лишь редко, и то урывками. – Сьюзен просила передать тебе приглашение на ужин. Приходи сегодня после работы к нам. Шерли тоже будет рада. Она сидит в четырех стенах и никуда не выходит из дома, – спокойно, почти безэмоционально произнес он. В его голосе я не услышал ни радости, ни душевной боли, а лишь смирение. – Обязательно приеду! Спасибо за приглашение. Возвращаясь к себе в кабинет, я задумался о том, что все мысли Билла сейчас занимает дочь. Этим и объяснялось его подавленное настроение. Он готов был сделать все, лишь бы разрядить обстановку в доме, поэтому не стал препятствовать Сьюзен и согласился пригласить меня, несмотря на мой недавний провал и его сильное разочарование. Сегодня я не видел Мэгги и, сделав глоток освежающего кофе, невольно вспомнил дни, когда, прислушиваясь к легким постукиваниям шпилек, с трепетом ждал ее появления. В те дни я с трудом выдерживал несколько часов и обязательно находил предлог встретиться с ней, обсудить статью, новый выход журнала или просто поделиться последними новостями. Даже если она ничего не говорила, ее присутствие успокаивало. Внезапно на меня навалилась нестерпимая, мучительная тоска по тем дням, по ее горящим глазам и заразительной улыбке. Только сейчас, одиноко сидя в кабинете и вдыхая знакомый аромат кофе, я осознал всю безнадежность своего положения – я любил Мэгги. Но после всего случившегося мы потеряли доверие, беззаботность и то самое чувство легкости в общении, которое незаметными нитями связывало нас. «Удастся ли нам вернуть хотя бы часть нашей дружбы?» – задался вопросом я и решил пригласить Мэгги к себе в кабинет на кофе. Нервно постукивая пальцами по столу, я набрал ее внутренний номер. – Да, Ник, слушаю тебя, – в трубке прозвучал деловой, торопливый голос Мэгги. – Привет, Мэг! Ты у себя? А-а, то есть я хотел сказать, что ты у себя, и хотел пригласить тебя на кофе к себе, – запутавшись, я пробормотал какую-то несуразную бессмыслицу. – Извини, Ник. Я уже пила кофе, и у меня много дел. – Мэг, слушай, я вчера ездил на встречу одного блогера… – Знаю, – перебила она, – я тоже там была и видела тебя с Линдой. – Правда? – я растерялся. – Странно, что мы не заметили тебя. – Вы были заняты. Целовались. Мгновенно меня бросило в жар, и я почувствовал, как мое веснушчатое лицо заливается краской. – Аа-а, да, Линда рассталась со своим бывшим и в отместку… – Тебе не нужно ничего объяснять. Прости, Билл звонит по второй линии. – Мэгги в ту же секунду отключилась. – Черт, – выдохнул я и раздраженно бросил трубку, но спустя несколько минут остыл и принялся заканчивать дела. Вечером, уже подъезжая к дому Билла, я увидел черный автомобиль Джона, выкупленный на деньги, полученные за материал. Сам Джон нервно крутился возле машины, придирчиво заглядывал под колеса и рассматривал боковые зеркала. Я припарковал машину неподалеку и тихим размеренным шагом подошел к нему. – Привет, Джон, – поздоровался я, но он намеренно продолжал делать вид, что не замечает меня, и еще более увлеченно рассматривал машину. Открыл капот, подался вперед и, бормоча себе под нос, закопошился в проводах. Я был зол на друга, слова мне давались с трудом, но я ровным голосом произнес: – Слушай, я не хотел сдавать тебя отцу, ты и сам видел, это вышло случайно. Как мог старался и прикрывал твой зад. – Хотел или нет, но сдал, и теперь обстановка в доме напряжена до предела, – так же, не поднимая головы, обиженным тоном пробурчал Джон. – Хм, и ты считаешь виноватым меня? А не ты ли выкрал материал у Мэгги, устроил всю эту заварушку и предал нас всех? – Не произноси ее имя! – завопил Джон и, бросив наконец бесполезную возню, посмотрел на меня гневным взглядом. – Я тебе запрещаю. Что ты возомнил о себе! Думаешь, я совсем дурак, ничего не понимаю. Ты втюрился в нее по самые уши. Конечно, тебе всегда нравились яркие девушки, только ты для них был простоват. Ненавижу тебя, и ты мне больше не друг. Занял мое место в журнале, когда это я должен был работать с отцом, а не слоняться без работы, раскидывая резюме. «Мериал» – наш семейный журнал. Теперь еще и девушку решил отбить, хотя прекрасно знал, что я готовлюсь к свадьбе, – обрушился с обвинениями он, – но тебе и этого оказалось мало, ты и с отцом меня решил окончательно поссорить. Убирайся! Зачем ты вообще приехал сюда, вали в… – Хватит! – заорал я, не дав ему договорить. Джон от неожиданности осекся и замолчал. – А теперь послушай меня как взрослый и адекватный человек, умеющий отвечать за свои поступки. Во всем, что происходит с тобой, виноват ты сам, но ты упорно пытаешься свалить вину на других. Если бы ты не играл в казино, лечился и хотя бы пытался бороться с зависимостью, то не проиграл бы машину, не расстроил отца и не потерял бы любимую девушку, – слова лились непрерывным стремительным потоком. – Я не буду тебе врать, в Мэгги сложно не влюбиться. Черт возьми, она такая… в ней есть все, чтобы сразить мужчину, но, клянусь, я не хотел новых отношений и до последнего боролся с чувствами. В конце концов, я не знал, что Мэгги твоя невеста. И даже думая, что она свободна, вел себя сдержанно. Никогда не переходил дружеской границы, считая ее коллегой. – Тогда почему она бросила меня? – раздраженно спросил Джон, уставившись на меня непонимающим взглядом. – Хватит притворяться! – я вышел из себя, и меня прорвало: – Что за глупые вопросы? А что еще она могла сделать? Ты украл материал, над которым она трудилась ночами, подставил ее и использовал. Признайся, ты ведь не любишь Мэгги? Обманываешь, лишь бы затащить в свою ловушку. Если бы любил, бросил играть и не врал бы, что в командировке, а потом не вымаливал бы прощение, даря кольцо, купленное на украденные у собственного отца деньги. А в довершение еще и с материалом услужил, решил свою проблему за ее счет. Разве будет влюбленный мужчина вести себя так по отношению к женщине? Ну, давай, скажи! – злобно проорал я. Он молчал, его глаза темнели, а дыхание все больше учащалось. В следующую секунду Джон с размаху ударил меня кулаком в челюсть. От неожиданности я пошатнулся и готов был уже броситься на него с кулаками, как вдруг увидел появившуюся в дверях Сьюзен. Она приветливо махнула рукой, и я закивал ей в ответ. После чего она снова скрылась в доме. – Это тебе за Мэгги, – процедил сквозь зубы Джон, – если бы не ты, она и в этот раз простила бы меня. – Сомневаюсь, – коротко рыкнул я, но не стал больше спорить. Метнув на него злобный взгляд исподлобья, я вошел в дом. – Ник, мы так тебе рады, – Сьюзен поднялась мне навстречу. Билл задумчиво стоял у окна и хмуро смотрел на копошащегося в машине Джона. Услышав мои шаги, он тоже обернулся. – Ты и не представляешь, насколько сильно мы нуждаемся сейчас в твоей поддержке. Шерли совсем одна, – продолжала говорить Сьюзен, бледная и отрешенная. Казалось, все эти жуткие мысли, переживания о дочери ввели ее в состояние безумия. В замешательстве я не знал, что ответить, и молча позволил увести себя к мягкому дивану, на котором только что расположился Билл. – Садись, я принесу вам кофе, – с этими словами Сьюзен оставила нас с Биллом наедине. – Что у вас с Джоном произошло на улице? – сухо спросил он, как только она скрылась за большими стеклянными дверями. – Да так, – я потрогал челюсть рукой, – все в порядке, не бери в голову. – На следующей неделе Джоном займутся врачи и, если нужно, положат в больницу. Я уже договорился. Ситуация совсем плоха. Не предполагал, что он настолько сильно болен игровой зависимостью. Сьюзен не знает ни о чем, думает, что это у него ребячество. Я не стал рассказывать про машину и про то, что Мэгги расторгла помолвку из-за кражи материала, но после того, как отправлю его на лечение, придется сказать. Она ведь постоянно говорит о свадьбе. Ей и так сложно с Шерли, не знаю, как подобрать момент и… – Билл тихо сглотнул, огорченно опустив голову. С минуту мы молчали, пока он снова не заговорил: – Шерли часами сидит у себя в комнате, а из дому так вообще не выходит. Когда Майкл жаловался, что не справляется, я не верил, думал, он преувеличивает. Сьюзен мечтала о приезде Шерли, но каждый день видеть дочь страдающей, слышать жалобные стоны, мириться со злобными выпадами и приступами раздражения оказалось намного сложнее, чем мы думали, – он шумно выдохнул, и я услышал его свистящее дыхание. – Мы ужасно страдаем вместе с ней от собственной беспомощности. Ложимся спать, но всю ночь ворочаемся. Я слышу всхлипывания Сьюзен, встаю, включаю свет и пытаюсь ее успокоить, но не нахожу слов. Наши силы истощены, я в отчаянии. Прошу тебя, если не сложно, приходи к нам хоть иногда поговорить с Шерли. Мы родители, и нам сложней подобрать слова, – Билл снова тяжело выдохнул. – Вчера у нее началась истерика, и она наговорила матери такого, что у Сьюзен поднялось давление. Она всю ночь проплакала. – Конечно, Билл. Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Ты можешь на меня рассчитывать. Шерли знает о моем приходе? – Да, мы ей говорили, что ты собираешься навестить ее, и она была не против. Наоборот, даже немного воспряла духом, кинулась к шкафу и начала перебирать вещи в поисках одежды к ужину. В комнату вошла Сьюзен с подносом в руках и молча оставила его на маленьком столике, а сама снова удалилась на кухню. – А где сейчас Шерли? – спросил я, дождавшись ухода Сьюзен. – Она у себя в комнате. – Давай до ужина зайду и поговорю с ней наедине? – Так даже лучше, при нас она может отреагировать иначе. Мы одновременно поднялись. Билл проводил меня до комнаты дочери, а сам вернулся в холл. Некоторое время я собирался с духом возле закрытых дверей, а затем как можно бодрее вошел в комнату. Вспомнил, что однажды заглядывал сюда, когда искал Сьюзен. Деревянные панели по стенам, придавали комнате особый уют. Мебель такая ненавязчивая, нежно-карамельного цвета. У изголовья кровати висели оригинальные подвесные светильники в виде шаров. Рядом – круглый комод и зеркало в объемной раме. У стены – небольшой письменный стол и над ним полки из такого же дерева. У окна, в свободных широких джинсах и в белой футболке, замерев на месте, стояла Шерли, будто, притаившись, ждала, когда я войду. Услышав легкое движение за спиной, она медленно обернулась, и я увидел ее безжизненное, бледное лицо с неподвижными мрачными глазами, с пирсингом в носу и с ярко накрашенными губами. Признаться, я с трудом узнал в этой располневшей женщине тоненькую, худощавую Шерли, какой помнил ее несколько лет назад. Она прибавила килограмм пятнадцать, не меньше, но при этом сохранила приличную фигуру, только выглядеть стала как взрослая женщина. Я не знал, с чего начать, что сказать, и поэтому молчал, хотя достаточно было произнести банальное «Привет». Однако эту возможность я упустил. Заметив мое растерянное лицо, она запаниковала: – Знаю, выгляжу ужасно. Это все гормоны, и ничего уже не поможет, – слова из ее груди вырывались жалостным воплем. – Зачем только накрасилась, ведь ничего не поможет, ничего… – резкими истеричными движениями она начала вытирать губы тыльной стороной руки, и красная помада с каждым разом все больше размазывалась по ее взволнованному лицу. – Ну что ты! Прекрати, – я кинулся к ней и быстро схватив за руку, прижал к себе. – Не надо. Оставь, тебе очень идет. Прости, я немного растерялся и заставил тебя переживать. – Нет, я знаю, что уже не так красива, как раньше. Моя спортивная фигура расплылась, а я превратилась в истеричку. Даже Майкл потерял ко мне всякий интерес и, решив побыстрее избавиться, привез к родителям. – Беспомощно всхлипывая, она все сильнее прижималась ко мне, дрожа и ища поддержки. – Не говори так, Шерли. Болезнь никого еще не украшала, но ты хорошо выглядишь. Просто я видел тебя давно, когда ты была совсем уж тощей, поэтому и не узнал. – Я постарался ее успокоить, но она словно и не услышала. – Родители тоже устали от меня. Я никому не нужна, словно тяжелый камень на груди, – она резко отстранилась и снова подошла к окну, повернувшись ко мне спиной. Я часто прилетал в гости к Джону на каникулы, тогда мы много общались с Шерли. Она любила ходить с нами в кино и на вечеринки. Мы всегда находили общий язык и подолгу беседовали, сидя у костра, жарили на палочках маршмеллоу. Шерли любила шумные компании, и ее заливистый смех был слышен за версту. Воспоминания холодным лезвием вонзились в меня, и от этого стало еще больнее за нее. – Зачем ты так? Они сильно переживают за тебя. Сьюзен места себе не находит, и Билл в жутком отчаянии. – А я? – воскликнула она и повернулась лицом. – Думаешь, мне легко? Для меня в любой момент все может закончиться, наступит темнота. Я схожу с ума от этой мысли. Чувствую, что умираю. Каждый шаг, вздох, любое мое движение приближает меня к смерти. Проклятая болезнь, словно червь, ежесекундно грызет изнутри, незаметно превращая все мое существо в уродливую массу. Какой теперь я стала? И сама не узнаю себя! От меня красивой и жизнерадостной не осталось и следа. Посмотри на мою кожу, волосы, зубы, на мое тело. Что от них осталось! Подлая болезнь разрушила все, но ей и этого мало, она отняла у меня желание радоваться, любить… Теперь все, что бы я ни делала – бесполезно. Я ем, пью, смотрю телевизор, читаю статьи, сплю, и это все приближает меня к смерти. Она так близко, что, кажется, если протяну руку, ухватится за нее и уже не отпустит. Я не смогу вырваться, закричать, даже если позову, мне не помогут. Оттуда никто не возвращается. По утрам открываю окно, вдыхаю воздух и чувствую, что и он тоже пропитан смертью, щебечут птицы, летают бабочки, цветут цветы, и они тоже напоминают мне о ней, словно кричат: «Она скоро придет за тобой».