Профессионалы, впрочем, сразу же отметили слабое знакомство Трацома с этим самым криминальным миром, в котором он разбирался довольно поверхностно (и совсем не разбирался в одесском языке). Нежелание узнавать о криминальном мире Одессы он компенсировал эмоциями и яростью, что, впрочем, было достаточно безопасно, ведь очерки Трацома воспринимали в первую очередь как игру на публику. А криминальному миру было на них плевать. Впрочем, в одном из очерков Трацом вдруг использовал несколько выражений специфического свойства, которые когда-то употребляли царские жандармы. И прошел слух, что он служил в царской полиции. Но точно никто ничего не знал. Успех очерков, впрочем, был так высок, что издатель «Одесских новостей» пригласил Трацома на встречу – на собеседование в кафе Либмана на Екатерининской, после чего предложил ему работу в качестве репортера в «Одесских новостях». Трацом с радостью ухватился за это предложение, признавшись, что в данный момент находится без работы. Он даже съехал с квартиры на Дворянской улице, так как за нее нечем стало платить. Сделка состоялась, контракт был подписан, и горящий творческими амбициями Трацом приступил к работе в газете «Одесские новости». Несмотря на то что Трацом был молодым красивым человеком, под его обаятельной внешностью кипели совсем нешуточные страсти. С гордой выправкой и осанкой (он всегда держался так грациозно, словно в детстве его заставляли носить корсет. Впрочем, так могло и быть на самом деле, ведь никто ничего не знал о его жизни), Трацом с первого же взгляда страшно обаял всю женскую половину редакции. Впрочем, со второго взгляда женская половина редакции разочаровалась в красавце-репортере, так как красивую внешность сильно портили надменность и высокомерие. Кроме того, Трацом был страшно амбициозен, и острые на глаз репортеры заметили, что, как дьяволом, он одержим собственной гордыней. Недаром он взял себе такой псевдоним – Трацом. В происхождении псевдонима он признался сразу, заявив, что Трацом – это Моцарт наоборот. И назвал себя он так потому, что собирается стать Моцартом в литературе – никак не меньше. Высказал он все это с такой наглой гордостью, что шокировал даже видавших виды репортеров, которые совсем не знали, как реагировать на всё это – то ли рассмеяться от наглости выскочки, то ли дать в морду, то ли рукоплескать стоя. Так ни на чем и не остановились. И молодой репортер гордо продолжил носить это странное имя – имя Моцарта наоборот. Столкновение с Хейфецом произошло почти сразу и закончилось болезненным поражением Трацома. После него даже сторонники «дать в морду» как-то потеплели к охаянному репортеру душой. Охаять Хейфец умел. А за препирательство даже вышвырнул из набора материал Трацома, где в сочных и колоритных красках тот описывал скачки и ипподром. С тех пор между Хейфецом и Трацомом пошла война не на жизнь, а на смерть, в которой никто из сторон не желал признать себя побежденным. Схватка осложнялась двумя важными обстоятельствами. Первым: к Трацому благоволил издатель газеты. Хозяин издания желал, чтобы репортер работал в штате. И вторым: Хейфецу страшно не нравились криминальные очерки Трацома, он считал их графоманством и дилетантством, бездарной кустарщиной. И если сам Трацом находил себя Моцартом в литературе, то опытный Хейфец полагал, что литературного таланта у него вообще нет. – Скажите, как вы беретесь описывать криминальный мир, в котором вы ничего не смыслите? – спросил как-то Хейфец. – А с чего вы взяли, что я не смыслю? Может, не смыслите как раз вы! – ответил Трацом. – Если человек не упоминает некоторые вещи, это означает, что он не имеет о них ни малейшего представления. – А может, он как раз не хочет акцентировать внимание потому, что слишком много знает о них? – Ну, признайтесь честно, вы ведь ничего не смыслите в криминальном мире! – посмеивался Хейфец. – Признайтесь только честно, я никому не скажу! – Я смыслю намного больше вашего – потому что работал в уголовной полиции, – не выдержал Трацом. – Тогда вы еще бездарнее, чем я думал, – парировал Хейфец. Так подтвердился слух о том, что Трацом имел отношение к полиции и даже к жандармам. Раздраженный Хейфец прикусил губу, но с тех пор стал нападать на репортера еще больше. А осунувшийся, весь издерганный Трацом изо всех сил старался давать ему отпор. Постепенно конфликт между Трацомом и Хейфецом перерос стены редакции и, как водится, оброс разными слухами и сплетнями. Газетное общество на самом деле потешалось и над тем, и над другим. Так, говорили, что для того, чтобы отомстить Хейфецу, Трацом продал душу дьяволу. Особым успехом пользовалась история о том, что якобы для того, чтобы насолить редактору, на спиритическом сеансе Трацом вызвал душу покойного Гоголя и попросил его написать короткий очерк. А когда подсунул редактору очерк, написанный покойным классиком, Хейфец безжалостно вымарал каждую строчку красным карандашом. Однажды на своем столе Трацом нашел неизвестную карточку с номером телефона и припиской обязательно позвонить. Дождавшись позднего вечера, когда редакция полностью опустеет (обычно путь к телефону ежедневно загораживали людские горы, а каждый разговор внимательно слушали множество пар заостренных репортерским профессионализмом ушей), Трацом пробрался к заветному аппарату и набрал номер. Незнакомый мужской голос предложил встретиться через час в кабачке «Ореон» на Преображенской. Войдя в «Ореон», небольшое, но уже модное заведение, которое любили посещать представители одесской богемы – поэты, музыканты, артисты, художники, Трацом не поверил своим глазам! За одним из столиков его ждал не кто иной, как Навроцкий – хозяин и издатель «Одесского листка». – Садитесь. – Навроцкий был настроен по-деловому. – Это правда, что третьего дня вы подали заметку про адюльтер чиновника из городской управы и служанки одного господина, а Хейфец ее вымарал? – Вам-то что? – усмехнулся Трацом. – Отвечайте по существу! Вопрос важнее, чем вы думаете. – Правда. И доказать в ней я мог каждое слово. – Трацом усмехнулся. – Нашептала тетка этого господина, которая давно мечтала прогнать ушлую служанку. Смешно было написано! Жаль… – Отдайте мне этот материал и переходите работать ко мне! – Чего? – Трацом не поверил своим ушам. – Чего слышал! – передразнил его Навроцкий. – Это правда, что вы рвете в клочки горло с Хейфецом? Отвечать по существу – правда или нет? – Еще какая правда! – ответил с горечью Трацом. – В таком случае идите ко мне работать. Писать будете такие забавные заметки, как про служанку священника. И никто больше не будет вас марать. Так Трацом перешел на работу в «Одесский листок», где все было совершенно иначе, и никто больше не портил ему нервы. А единственное, о чем он жалел, было то, что ему не удалось довести до победного конца борьбу с Хейфецом, хотя в глубине души он прекрасно понимал, что это сизифов труд. Издатель «Одесского листка» Владимир Навроцкий был личностью примечательной, и Трацом не раз благодарил судьбу, что встретился с ним. За очень короткий срок «Одесский листок», созданный лично Навроцким, коммерческое издание буржуазно-либерального направления, стал одним из самых популярных в Одессе. В газете много писали о юге, о вопросах местного самоуправления и городских проблемах, а также – дань комитету по цензуре – поддерживали Временное правительство. Еще там печатали много коммерческих газетных объявлений различной направленности. В «Одесском листке» впервые в городе появились брачные объявления, ставшие необычайно популярными. Но успех газете принесло не это. «Одесский листок» первым стал публиковать бульварные скандалы и публичные сплетни. И тиражи газеты стали полностью разлетаться меньше чем за два часа. Так славу «Одесскому листку» принесла сенсация о священнике, который за спиной начальника полиции крутил роман с его женой. Пикантная история в деталях и с показаниями очевидцев была опубликована в «Одесском листке», и весь тираж газеты ушел за 1,5 часа! С тех пор «Одесский листок» не раз повторял этот успех, а с каждым разом публикуемые им сенсации становились все более пикантными и все более скандальными. В редакции газеты царила полная демократия. Навроцкий разрешал журналистам выбирать любую «жертву» без оглядки на должность и авторитет. Единственным условием было такое: чтобы среди нагромождения слухов и сплетен добавлять один четкий, проверенный факт, который нельзя будет опровергнуть в суде. И это правило позволило газете из многочисленных судебных процессов за клевету выходить победительницей. Навроцкий начинал карьеру с самых низов. Он задумал свою газету еще тогда, когда продавал на улице газеты, затем работал простым печатником в типографии. За короткий срок «Одесский листок» принес Навроцкому и положение, и успех, и он стал важным членом высшего общества. Его боялись многие ответственные чины. Сказочно разбогатев, на свои деньги он построил бесплатный приют и столовую для малоимущих писателей, художников и журналистов. Несмотря на то что Навроцкий широко занимался благотворительностью, в обществе его не любили за острый язык и бескомпромиссность. Так, благодаря публичным разоблачениям в газете Навроцкого несколько крупных чиновников были буквально вынуждены с позором бежать из города. А один застрелился в своем кабинете, после того как в газете была опубликована история о его романе с 28-летним секретарем мужского пола. К началу 1917 года самым ценным, известным и популярным журналистом газеты был Антон Ловенгардт, который писал свои статьи под псевдонимом Бродячий Летописец. Его репортажи «за жизнь» простых одесситов и иронические материалы принесли ему большую славу. В отличие от очерков Трацома о криминальном дне Одессы, репортажи Бродячего Летописца отличало глубокое знание жизни и людей и доскональная точность в описаниях. Бродячий Летописец всегда понимал своих героев, сочувствовал им всем сердцем и никогда ни на кого не нападал с яростью, даже на воров, убийц и бандитов. Материалы Бродячего Летописца были настоящим мастерством высокой школы, и Трацом сразу возненавидел журналиста той ненавистью, в основе которой лежала черная творческая зависть. Несмотря на громкий псевдоним, Трацом прекрасно понимал, что так писать не сможет никогда, и это было причиной этой ненависти и страшной творческой ревности. А потому Трацом из кожи лез, чтобы стать в газете популярнее всех. И приносил всякие фантастические истории, которые широко публиковались в газете, – без ущерба для здоровья редактора и (если уж совсем честно) без особого повышения газетного рейтинга. Последней заметкой Трацома была история о торговце птицами, который делал из своих умерших питомцев набивные чучела. И, даже ослепленный любовью к собственной персоне, Трацом отлично понимал, что история получилась никуда не годная. Так, отправив негодную историю в набор, он поднялся из-за стола, раздумывая, куда ему ехать, то ли в литературный клуб, то ли домой, когда в редакции появился Навроцкий, быстрым шагом прошел к своему кабинету, властным жестом велев зайти и Трацому. – Твои птицы – дерьмо, – заявил бескомпромиссный издатель, – чтоб больше я такого в газете не видел. У меня есть для тебя две темы. Ими и займешься. Первая: по непроверенным слухам, красные хотят поднять в городе восстание и усиленно готовятся к нему. Но у них не хватает ни денег, ни оружия. Между тем они собираются разбогатеть в самое ближайшее время. Я хочу знать, как они это сделают. И конечно, все подробности про оружие. – Да как же я узнаю? Ничего ж себе тема! – А я не говорил, что будет легко. Не скворчи, дам тебе наводки. Это правда, что ты служил в царской полиции? В какой должности? – Правда. Помощником уголовного следователя по особо важным делам. – А ушел чего? – Личные причины. – Так вот, вторая тема будет связана с уголовным миром. Недавно во дворе цирка убили бандита, карманника Снегиря. Труп разрубили на куски и подбросили в бочки с кормом для животных. Я хочу узнать, кто это сделал и почему и какое отношение циркачи имеют к этому. Сейчас в цирке выступает невероятный фокусник. Будет неплохо, если ты на него посмотришь и сумеешь раскрыть кое-какие его секреты. Это тебе третья тема. Но не забывай о второй – как связан фокусник, и связан ли, со смертью бандита. В криминальном мире так не убивают. Я хочу знать, за что, как это произошло и кто причастен к этому. Вот тебе билет в цирк. В эту субботу. Начни с фокусника, залезь за кулисы и посмотри, что будет. Это лучше, чем та дурь, которой ты маешься. Свободен. Взяв билет в цирк, сунув его к себе в карман, Трацом с хмурым видом вышел из кабинета Навроцкого. Глава 13 Расстрел банды Туза. Кирпичи возле стены. Котовский и новые порядки в тюрьме. Экскурсии внутри Тюремного замка Ледяной ветер шевелил камыши, которые издавали странный скрипящий звук. От болотца несло гнилью. Пруд на ставках давно прогнил. Превращенный в болото не только природой, но и силами окрестных жителей Слободки, вот уже много лет бросавших в него мусор и пищевые отходы, этот бывший пруд (и давший название всему району – Ставки) был источником вони и заражения. В жаркую погоду к нему вообще нельзя было подойти. Легче было зимой, когда пруд схватывало льдом. Но стоило льду растаять весной, как вонь начиналась по новой. Именно по причине вони рядом с прудом не строили никакого жилья, несмотря на страшную скученность Слободки. От прежних времен сохранилось лишь несколько стоящих на отшибе домов. Они находились довольно далеко от пруда. И каждый словно представлял собой отдельное царство. Местные жители Слободки не любили эти дома, они всегда пользовались дурной славой. Теперь же все знали, что в них поселились воры. Дома стали бандитскими притонами, и даже днем их обходили стороной. А по ночам вокруг них часто слышались пьяные крики и выстрелы. Развлекаясь во время оргий, бандиты просто так, для забавы, стреляли вверх. Страшное место обжигало людей, как огнем. И те, кто не был связан с бандитским миром, боялись Ставки и ненавидели их. Старая чадящая лампа под потолком ярко освещала большую комнату на первом этаже одного из бандитских домов. Он был двухэтажным. Но поскольку за ним никто не смотрел, второй этаж пришел в полную негодность, и бандиты даже заколотили его. Это было обиталище Туза, знаменитого короля Слободки. Начинал Туз как карточный шулер – еще с самой юности чистил фраеров на пароходах и круизных яхтах. Затем, повысив класс, перешел работать в престижные игорные дома в центре Одессы. Туз не брезговал и тем, что в свободное от игры время подчищал бумажники и карманы клиентов игорных заведений. Так он и попался на примитивной краже. Получил пять лет. В тюрьме вошел в авторитет среди других воров. И, выйдя на волю, вернулся на родную Слободку, где сколотил банду. Постепенно Туз отошел от карточной игры, занимаясь откровенным разбоем. Он работал жестко, и вскоре руки его были уже по локоть в крови. По разным причинам Туз жестоко расправлялся с жертвами налетов. Но, в отличие от бывшего короля Пересыпи Сала, который принимал заказы на убийства и держал в банде настоящих убийц, Туз никогда не занимался мокрыми делами профессионально. Все его жертвы были как бы случайными, без этих убийств вполне можно было обойтись. Однако Туз не обходился. В воровском мире его побаивались и не любили. Ведь даже отпетым уголовникам, прошедшие не одну тюрьму, не нравится, когда убивают просто так. Чадящая керосином лампа освещала деревянную обшивку стен (когда-то дом был богатым), остатки кожаного дивана возле стены, разломанный шкаф с батареей бутылок, стулья и огромный, занимающий чуть ли не полкомнаты, стол посередине. На одной части стола были разложены рваные рыбацкие снасти, на другой – куча денег. Здесь находились крупные купюры, мелкие засаленные бумажки, грязные медяки и просто затертая мелочь. Над столом склонились Туз и его верный адъютант Бублик. Они считали деньги, раскладывая их по кучкам: крупные – отдельно, медяки – отдельно. В углу комнаты, на груде тюфяков, сидела четверо людей из банды Туза. Они пировали. На грязных газетах была разложена снедь: жареные куры, куски мяса, лососина, пироги, балык. Стояли бутылки с самогоном. Бандиты ели громко, чавкая, рыгая и давясь. Время от времени врали что-то друг другу. В сторону Туза никто не смотрел. До занятия главаря им не было никакого дела. Туз сердился. Мелкие монеты падали из его рук. С ворчанием он поднимал их, укладывая на место. – Больше дать не смогли, – говорил Бублик, – сказали, неурожайный был месяц. Улов был мелкий – духи да сигареты, на таком много не заработаешь. – Лодки проверял? – А то! Ткнул ножом для острастки. Не соврали они, Туз. Ничего там не было. – А в лодках, в лодках-то что? – Соль. Соль, как и сказано было. – Вот ты дурья башка! Как можно жить таким адиётом? Да они разгрузились, шоб ты мне был здоров, по договору с таможенниками! А тебе соль подсунули. Очевидно, Бублик, по приказу Туза, напал на контрабандистов, но обманулся в своих ожиданиях. – Время плохое, Туз, – Бублик с сожалением покачал головой, – контрабанду сейчас мало кто возит, а в заливе гайдамаки забирают. Они там выставили свой пост. Плохое получается дело. Надо бы оставить их до чужой торбы – нехай себе когти рвут. На них за много не доработаешь.