Они вышли из пролетки как раз возле главных ворот кладбища, когда на кладбищенской колокольне пробило два часа ночи. И пока Володя расплачивался с извозчиком, Таня, затаив дыхание, не в силах оторвать взгляда от страшного замка, смотрела на тюрьму. Она завораживала ее не только тяжестью воспоминаний, но и знанием всего того, что творилось в этих стенах. Таня вдруг подумала, что в этой страшной истории с приездом Марии Никифоровой в город все началось с тюрьмы – и ею заканчивается. Этот мрачный сюжет проходил все время через все, что случилось с ними, нависая страшной тенью черного призрака. И вот теперь, чтобы положить конец этой истории, они снова вернулись к тюрьме… – Вороты кладбища заперты. – Володя вырвал Таню из ее страшных мыслей. – Там, дальше, в стене, должен быть пролом, – сказала она, очнувшись как ото сна. Они пошли вдоль стены кладбища, не спуская глаз с Тюремного замка – главного ориентира их ночных поисков. Когда же поравнялись с воротами, Таня остановилась и сказала: – Вот здесь. Сначала Володя подтянулся на стене на руках, потом, забравшись, он подал руку Тане. К счастью, стена была невысокой. Первым вниз, не территорию кладбища, спрыгнул Володя, затем он поймал Таню… Рассказав о тайнике на кладбище, Мещерякова вдруг сказала: – Будь очень осторожна. Чтобы найти это, Призрак задушил кладбищенского сторожа. Но поскольку Шершень обманул его и дал неправильный ориентир, ничего не нашел. – Призрак? Кто такой Призрак? – Таня замерла в дверях. – Этого никто не знает. Он главный сейчас в городе. Но никто никогда его не видел. Никифорова выполняет его команды. – Зачем он искал тайник? – Таня вернулась к кровати Мещеряковой. – Очевидно, хотел найти на нее управу. То, что спрятано в тайнике, единственная вещь в мире, которой боится Никифорова. Тот, кто завладеет этим, будет ею повелевать. А Призрак хотел завладеть нашим тайником. Но мы обманули его. А теперь все бессмысленно. Мне это не нужно, ведь я знаю правду, своими глазами видела… А ты сможешь использовать содержимое по правильному назначению. – Она бессильно откинулась на подушки. – Расскажи мне еще о Призраке, – настаивала Таня. – Я ничего не знаю о нем. Но это страшный человек, если он человек вообще, – тяжело вздохнула Мещерякова. – Шершень обманул его – и поплатился своей жизнью. Так что будь осторожна. Лучше ничего не знать о нем и его не видеть. Это единственное, что тебе нужно понять… И вот теперь, находясь на кладбище, Таня вдруг вспомнила эти слова Мещеряковой о том, что ради тайника, за которым они пришли, Призрак задушил кладбищенского сторожа. По всему ее телу еще сильней пробежала предательская, неуместная, ледяная дрожь. – Здесь страшно, – сказал Володя, и голос его дрогнул. Таня усмехнулась: знал бы он про Призрака! Но об этом она почему-то решила ему пока не говорить. Володя достал из кармана небольшой масляный фонарь, зажег фитиль. Стал светить фонарем на землю – они шли теперь между свежими могилами. Они находились под стеной, и ни на одной из них не было ни креста, ни таблички. Где-то вдалеке глухо, утробно, каким-то волчьим воем взвыла собака. Таня почти физически ощутила ужас, исходящий от Володи. Пытаясь скрыть от нее свое состояние, Сосновский прошептал: – А если это оборотень? – Далеко уходить не надо. – Таня остановила его, дернув за рукав. – Она сказала – строго напротив главных ворот Тюремного замка. А мы как раз напротив ворот. Нужно идти к стене… – Да тут возле стены полно свежих могил!.. Как мы найдем?… – Свети на землю! Только ни одной могилы не пропускай, – наклонившись, Таня внимательно вглядывалась в разрытую землю, – кажется, где-то здесь. Некоторые ямы были зарыты кое-как, и из них шла ощутимая трупная вонь – жуткий сладковатый запах, от которого Володю буквально выворачивало наизнанку. Но Таня, казалось, ничего не боялась и не чувствовала, пребывая в охотничьем азарте от этих страшных поисков. Вдруг она оторвала свой взгляд от земли и приказала: – Копай здесь! Из небольшого землистого холмика торчал белый камень, словно случайно упавший с кладбищенской стены. Но более внимательного взгляда хватило бы понять, что это не так: это был осколок белого мрамора, дорогого материала для изготовления могильных памятников, как для этого кладбища, и кто-то намерено положил его здесь. Достав из холщового мешка небольшую лопатку, Володя принялся копать землю и вдруг вскрикнул, выронив ее: – Матерь Божья! В выкопанной им яме лежал скелет, принадлежащий, по всей видимости, новорожденному младенцу. Шейные позвонки в неестественном положении лежали в стороне. Похоже, младенцу после рождения свернули шею, и здесь, под стеной кладбища, похоронили следы этого страшного преступления. – Ты подними скелет, – Таня старалась говорить спокойно, хотя ее просто истязала жуткая нервная дрожь, – должно быть, под ним… Глаза Володи стали такими огромными, что это было видно даже в свете тусклого фонаря. Таня вдруг перепугалась, что он упадет в обморок. Что она тогда будет с ним делать? Но Володя все-таки взял себя в руки, отодвинул скелет в сторону и принялся копать дальше – до тех пор, пока лопата не уперлась во что-то твердое. Услышав скрежет по металлу, Таня велела ему вытаскивать находку. Обкопав по краям и аккуратно стряхнув землю с крышки, Володя достал небольшой металлический ящик, запертый на замок. Дрожащей рукой Таня протянула ему ключ. Внутри ящика оказалась жестяная коробочка из-под индийского чая. Она открыла коробку, достала несколько исписанных черными чернилами листков бумаги. Развернула, принялась читать: «Результат медицинского осмотра, которому была подвергнута заключенная Новинской тюрьмы Мария Никифорова, проведенного тюремным врачом доктором Сивцевым, чья гербовая печать приложена к документу. В результате подробного осмотра мною, доктором Сивцевым, были обнаружены следующие отклонения от нормы, заключающиеся в…» – Таня резко оборвала чтение, протянула документ Володе, – я не могу читать это вслух. Читай сам. – Этого не может быть, – дочитав до конца, Володя уставился на Таню, – не может. – Это официальный документ, составленный врачом каторги. Его заставили это сделать. Вот то, чего боится Никифорова, страшная тайна ее жизни. Господи, какая ужасающая тайна… Глава 26 Последний разговор с Марией Никифоровой. Угрозы Тани и отъезд Никифоровой из города. Поступок Тани. Конец Акулы – Зачем ты здесь? – увидев Таню, от неожиданности Никифорова посторонилась в дверях. – Как ты узнала мой адрес? И кто это с тобой? Лицо ее вдруг стало белым. От него разом отхлынула вся кровь. Только глаза, казалось, жили на нем – пустые, холодные, сверкающие темной кипящей ненавистью, похожей на засасывающее болото. – Твой адрес дал мне Японец. – Таня старалась быть спокойной. – Я давно собиралась с тобой встретиться. – Я была уверена, что этого никогда не будет. – Никифорова прямо-таки дышала ненавистью, словно эта ненависть заменила для нее воздух. – Конечно, ты была уверена. Ты столько раз пыталась отправить меня вслед за Корнем. Твое упрямство не делает тебе чести. Ведь по-настоящему я ничего тебе тогда не сделала. Но сделаю сейчас. А со мной – известный газетный репортер Трацом. – Таня наконец перестала волноваться и говорила твердо. – Кто? – переспросила Никифорова и невольно снова отступила на шаг. – Трацом, – повторила Таня. – Я уверена, ты читала его статьи. – Трацом, Трацом… Не знаю… А как вы прошли охрану? – Ну, это было просто, – усмехнулась Таня. – Я сказала им, что у меня поручение от Японца. Нас обыскали и пропустили. – Ну, они за это поплатятся, – злобно сверкнула глазами Никифорова. Таня шагнула в комнату. Володя следовал за ней. Мария отступила перед их натиском. И хотя был конец лета, в нарядной уютной комнате жарко горел камин. Теперь Таня понимала: Никифорова все-таки была тяжелобольным человеком, несмотря на всю ее злость. Организм ее работал не так, как у всех остальных. Ей всегда было холодно. – Что тебе нужно? – Мария прикрыла дверь в комнату. – Зачем ты пришла? – Разговор предстоит долгим. Нам всем лучше сесть. И, как-будто она распоряжалась в этой квартире, Таня приглашающим жестом указала Никифоровой на стул, а сама разместилась возле покрытого кружевной скатертью стола. Володя последовал ее примеру. Хозяйке ничего не оставалось, кроме как присоединиться к ним. – Ты пришла меня убить? – Никифорова выглядела спокойной. – Нет. Я пришла рассказать тебе историю одной девушки, дочери офицера из города Александровска. От лица Никифоровой вдруг отхлынула вся кровь, а пальцы сжались в кулаки. – Убирайся! Вон отсюда! – металлическим голосом произнесла она. – Нет, – твердо ответила Таня. – Я пришла рассказать историю, и я расскажу. А в обмен на то, что эту историю выслушаешь только ты и больше никто, ты соберешь свои вещи и в течение часа уберешься из города. – Что? Это просто смешно! – Никифорова делано хохотнула, но в глазах ее впервые появился страх. – Ты сумасшедшая? – Нет. И когда я закончу говорить, ты уедешь из города. Иначе тебя ждет кое-что похуже, чем смерть. – Что может быть хуже, чем смерть? – похоже, она действительно удивилась. – Насмешки и позор. И тут руки Никифоровой стали дрожать, и Таня поняла, что нагнала на нее страху. И страх этот был так велик, что контролировать его она уже не могла. – Когда дочери офицера исполнилось 16 лет, она сбежала с любовником, – заговорила спокойно Таня, глядя прямо в мертвые глаза Никифоровой, – но счастье было недолгим. В первую же ночь любовник обнаружил ее тайну и в ужасе сбежал. Но девушка выследила его и застрелила из отцовского пистолета. Однако вместо каторги попала к анархистам и стала убежденной революционеркой. Можно сказать, что революционные идеи полностью изменили всю ее жизнь… Таня замолчала. В комнате стояло страшная напряженная тишина, ее прерывали лишь тихонько тикающие часы. Но этот привычный звук делал ее только страшней… – В 1907 году девушка предстала перед судом в Харькове, – снова тихим голосом заговорила она. – Ее обвинили в ряде экспроприационных актов, по-простому – в налетах и в четырех убийствах. По этим обвинениям она получила срок – двадцать лет каторги с предварительным отбыванием наказания в Петропавловской крепости. Но перед этапированием в крепость она оказалась в Новинской тюрьме… – А знаешь, я ведь нашла твою сокамерницу… Екатерину Мещерякову. – Тут Таня развернула бумагу, написанную в больничной палате, и стала читать: «Очень молодая угловатая женщина, невысокая, коренастая, коротко стриженная под скобку, с бегающими карими глазами. Испитое мальчишеское лицо, в котором, несмотря на молодость, есть что-то старческое… Сокамерницам заявила, что осуждена за убийство пристава на смертную казнь, которую ей по малолетству заменили двадцатью годами каторги… Вела себя странно… Называла себя то анархисткой, то эсеркой, но сама не понимала даже азов революционных теорий… Книжек не читала… Также поведение ее было странным еще по таким признакам: она никогда не снимала при других женщинах верхнюю рубашку, во-вторых, никогда не ходила вместе со всеми остальными заключенными в баню. И голос ее тоже звучал странно: то женский тонкий, то совсем мужской. Как будто говорили в ней два разных человека. Заключенные сторонились ее, несмотря на то что из других тюрем подтвердили, что она честный революционный товарищ. Некоторые ее даже боялись…» Таня медленно свернула бумажку. Глаза Никифоровой были полузакрыты, а дрожащие руки крепко сжаты в кулаки. – Очень скоро заключенные стали готовить побег. – Голос Тани снова зазвучал громко, несмотря на скрытое в нем напряжение. – Но побег провалился. Кто-то выдал планы заключенных тюремной охране. Зачинщики были жестоко наказаны. Многие подозревали, что стукачем была именно ты. Но тут мнения разделились. И когда тех, кто подозревал тебя в стукачестве, стало больше, на тебя решили «наложить удавку». Ночью на тебя напали. Сопротивлялась ты отчаянно. В процессе борьбы заключенные разорвали на тебе одежду. И так узнали твою тайну. Потом ты грохнула об пол стеклянный стакан и осколком стекла попыталась перерезать себе вены, но тебя спасли и отправили в лазарет…