Через несколько недель после отъезда с Груммана барона Харконнена, заключившего неформальный союз с Моритани, виконт окончательно потерял всякие поводы к сдержанности. Вместе с дюжиной других придворных Моритани Хий Рессер стоял в комнате умирающего мальчика. Виконт обратился к ним голосом, надтреснутым от горя: – Доктор говорит, что мой сын скоро испустит свой последний вздох. Это вопрос нескольких дней. Если бы у нас было лекарство, способное его вылечить… Отчаянный шепот Моритани острой жалостью отозвался в душе Рессера. Если бы. Лежавший на кровати, пропахшей ароматами меланжа и дымом семуты, одурманенный атональной воющей музыкой Вольфрам уже не слышал слов своего убитого горем отца. Некоторые придворные тихо рыдали, но Рессер сомневался в искренности этих слез. Наблюдая всю сцену, он все больше и больше убеждался в том, что эта неуклюжая демонстрация верности имеет одну цель – добиться теплого места при дворе Грумманского правителя. Доктор Тербали деловито возился с системой для внутривенного введения лекарств, а Моритани, приникший к телу сына всклокоченной головой, что-то тихо говорил умирающему мальчику, исступленно целуя его впалые щеки. Несчастный ребенок никак не реагировал, он лишь смотрел в потолок пустыми глазами. Лицо его временами подергивалось, а веки судорожно прикрывали покрасневшие глаза. Больной мальчик умер так тихо, что даже Моритани, державший его за тонкие ручки, не сразу заметил это. Поняв, что его сын умер, виконт испустил дикий звериный крик – смесь жалобного вопля и грозного рычания. Доктор Тербали выпрямился и взглянул на показания монитора. – Мне очень жаль, милорд. Хундро Моритани слепо протянул вперед руку и смахнул на пол инструменты с медицинского лотка, потом закрыл лицо ладонями и зарыдал. Виконт был сильным и жестоким человеком, легко воспламеняемым страстями и склонным к вспышкам насилия. Рессер не раз был свидетелем того, как его хозяин ради достижения своих целей пренебрегал моралью и нравственностью, выдвигая лживые причины, чтобы прикрыть истинные мотивы. Но скорбь его была непритворна. Страдание, причиненное смертью единственного сына, было настоящим. Глаза Моритани внезапно вспыхнули, как вырвавшееся из-под углей пламя. Рессер пришел в ужас. Не воспользуется ли Моритани смертью сына как предлогом для применения насилия, которое он так долго сдерживал. Грумманский правитель способен перешагнуть через гроб сына ради достижения целей своего Дома. Теперь, когда Вольфрама нет, Моритани мобилизует всех, кто может поддержать его притязания на Икац, и к тому же он может зачать нового наследника. Или, быть может, у него есть и более обширный план? Или это просто месть? «Это не мой вопрос, и не мне на него отвечать, – подумал Рессер. – Моя роль – выполнять приказы хозяина и, если понадобится, пожертвовать за него жизнью». Скорбь виконта в мгновение ока превратилась в ярость, направленную на врача. Не вытирая струящихся по щекам слез, Моритани стремительно обежал кровать сына. – Ты знал, какое лекарство нужно моему сыну! Я велел тебе его достать. – Это было невозможно, милорд! Икацы… Резким движением виконт отшвырнул дородного доктора в толпу плачущих придворных, но не остановился на этом. Выхватив из-под куртки тонкий кривой кинжал, виконт кинулся к оцепеневшему от неожиданности доктору. Придворные расступились, прижавшись к стене. Никто из них не выказал ни малейшего желания заступиться за жертву или предотвратить убийство. – Я врач школы Сукк. Я неприкосновенен. С искаженным яростью лицом Моритани вонзил кинжал в грудь врачу, молниеносным движением извлек из раны лезвие и отбросил в сторону оседающее на пол тело. – Теперь полечи себя! Стараясь облегчить горе насилием, виконт, сжимая в руке окровавленный кинжал, подбежал к двери. Он отреагировал на боль именно так, как предполагал Рессер. Моритани и раньше так отвечал на любые беды. – Где все другие? Подайте сюда контрабандистов! Всех до единого! – Он повернулся к Рессеру: – Мастер меча, разыщи их! – Слушаюсь, милорд. В течение часа все одиннадцать Икацских контрабандистов были доставлены к обезумевшему от горя и ярости виконту. Хундро Моритани щедро заплатил этим людям за то, чтобы они, обойдя эмбарго, достали необходимое сыну правителя эзойт-поай, невзирая на цену. После нескольких безуспешных попыток достать лекарство по своим нелегальным каналам контрабандисты попытались выкрасть одну партию, но и из этой экспедиции они вернулись с пустыми руками. Виконт Моритани лично, одного за другим, привязал несчастных за ноги к диким грумманским жеребцам. Последовало гнусное зрелище – животные таскали жертв по сухому каменистому дну бывшего моря до тех пор, пока все они не умерли в страшных мучениях. После этого, глядя на истерзанные окровавленные тела, Моритани отрывисто сказал Рессеру: – Не выношу самого вида Икацской расы. Уберите эту падаль с глаз долой и сожгите. Рессер выполнил приказ, чувствуя, что это только начало. Воспоминания о прошлом мучают даже тех, у кого нет Другой Памяти. Преподобная Мать Гайя Елена Мохайем Предстоявшая свадьба герцога Лето, конечно, не могла сравниться в пышности с бракосочетанием Шаддама, но тем не менее на нее должны были прибыть семейства Ландсраада, желающие выказать свое уважение Домам Атрейдесов и Икацев. Гости прибудут со всех концов Империи. Самые уважаемые из них займут особые апартаменты в каладанском замке. Для остальных были предоставлены гостиницы в Кала-Сити. Хозяева уже вычистили и расширили номера для приема знатных постояльцев. За две недели до торжества в космопорт Каладана прибыл эрцгерцог Арманд Икац с многочисленной свитой. Высокие гости приземлились на трех больших пассажирских кораблях. Дункан Айдахо, встречавший будущих родственников, сопроводил гостей в замок, возглавив колонну медленно ехавших экипажей. За ними следовали грузовики с багажом и припасами. Пол ждал в замке, испытывая все возраставшую неуверенность относительно своего места в предстоявших событиях. То, что он считал каменной скалой в бушующем море галактической политики, оказалось всего лишь ненадежным зыбучим песком. Матери нигде не было видно; видимо, она решила скрыться от множества любопытных глаз и занялась своими домашними обязанностями. Первыми с Икаца прибыли сам эрцгерцог, его дочь Илеса и мастера меча Ривви Динари и Уитмор Бладд. Пол смотрел на них из окна высокой башни, особенно пристально разглядывая невесту. Илеса была красива, хотя вовсе не походила на леди Джессику. Пол обдумал свое неприязненное отношение к этой молодой женщине и решил, что с его стороны будет нечестно питать ненависть к ней только из-за того, что она так внезапно вторглась в их семью. В конце концов, Илеса была всего лишь пешкой в матримониальных аристократических играх. Герцог Лето объяснил сыну значимость политической необходимости, сказав при этом, что, возможно, и сам Пол когда-нибудь окажется в таком же положении. – Это бремя аристократа, – подчеркнул Лето, – которое часто ломает хребет мужчинам и разбивает сердца женщин. Пол направился в главный вестибюль, где отец приветствовал Арманда Икаца. Огромный Ривви Динари стоял рядом с хозяином по стойке «смирно», делая вид, что внимательно следит за ситуацией, а Уитмор Бладд казался поглощенным обсуждением распределения помещений с кастеляном замка. Гости привезли с собой целую оранжерею растений в кадках, множество папоротников с резными листьями, переливающимися всеми цветами радуги, цветущие вьющиеся лилии и колючие элаккские вечнозеленые кустарники, присланные лично герцогом Прадом Видалом. Кадки и горшки были большими и причудливо украшенными мозаикой, составленной из крупных цветных шестиугольников. Был, правда, один неловкий момент, когда Сафир Хават настоял на проверке растений индикатором ядов. Некоторые члены Икацской делегации возмутились, но эрцгерцог сам поддержал идею Сафира. – Не стоит рисковать, – сказал он. Пол заметил, что герцог Лето внимательно рассматривает Илесу, стоявшую рядом с отцом. – Эти растения прибыли сюда очень кстати, это великолепный свадебный подарок, – заговорил Лето. – Поставьте их в большом холле. Пусть и на Каладане будет свой кусочек Икаца. Он будет живо напоминать Илесе о ее родине. Расстановкой горшков и кадок вызвался руководить мастер меча Уитмор Бладд. Потом он же взял на себя роль распорядителя будущих торжеств, и у герцога Лето появилось время поближе познакомиться с невестой. Ласковые волны Каладанского моря с тихим шелестом бились о борт парусной лодки, на которой герцог Лето вышел из гавани и направился вдоль туманного берега, стараясь не терять его из виду. Климатические спутники гарантировали превосходную погоду на ближайшие двое суток, поэтому Лето, не опасаясь сюрпризов, решил сам управлять судном. По его просьбе Илеса сопровождала его в этом морском путешествии. Лето, таким образом, намеревался дипломатично наладить отношения с будущей женой. – Никогда прежде не приходилось мне ходить под парусом. Илеса откинулась назад и полной грудью вдохнула насыщенный морской влагой воздух. Она не смотрела на изрезанный горами берег, взгляд ее был прикован к бесконечным волнам, катящимся по морю от самого горизонта. – Здесь, на Каладане, мы рождаемся и воспитываемся на воде, – сказал герцог. – Все учатся плавать, ходить под парусом, судить о приливах и наблюдать погоду. – Значит, и мне надо учиться этому искусству, ведь теперь мой дом здесь. Сквозь низкий туман проглянуло солнце, небо окрасилось в необычно густой темно-синий цвет. Яркий свет упал на лицо Илесы, и она прикрыла глаза. Лето не мог оторвать от нее взгляд. Своими темными волосами, сдержанностью поведения и неуверенным смехом она разительно отличалась от Джессики, да и от Кайлеи. Илеса перегнулась через леер над бушпритом, возле которого было написано название лодки – «Виктор». – Лето, расскажите мне о своем сыне. – Пол чудесный молодой человек. Умный и храбрый. Я им очень горжусь. Вы сами видели его, и можете судить о его способностях. – А Виктор? Расскажите мне о нем, если вам не трудно. Я знаю только, что он умер в младенчестве. В голосе Лето зазвучали жесткие нотки. – Он стал невинной жертвой покушения на меня. Виктор… Ромбур… Они оба стали жертвами ее ревности. Илеса удивленно вскинула свои изящные полукруглые брови. – Значит, это не было связано с политикой? – Если бы дело было в политике, то мне было бы легче перенести это несчастье. Нет, дело было сугубо личным. Кайлея в сговоре с одним капитаном моей гвардии подложили бомбу в процессуальный экипаж, но бомба убила не меня, а моего сына. – Голос герцога дрогнул. – Нашего сына. Взрыв покалечил и брата Кайлеи, Ромбура. Один я остался невредим. Илеса сочувственно посмотрела на Лето. Палуба лодки плавно покачивалась на встречных волнах. – И что сталось с Кайлеей и капитаном? Думаю, мой отец устроил бы показательную казнь. Капитана положили бы на ростки колючего растения бирабу. Оно растет быстро и в течение суток пронзило бы жизненно важные органы преступника. – Илеса рассказывала об этой ужасной казни без всякого содрогания. – Кайлея покончила с собой, бросившись с башни. А Гойре… нет, я не стал его казнить, я выбрал для него более тяжкое наказание – оставил ему жизнь. Я отправил его в изгнание, где он будет переживать свое преступление до конца дней. Наступило долгое молчание. Илеса продолжала, как зачарованная, смотреть на волны. – Мы оба носим в душе глубокие шрамы, Лето, – сказала она наконец. – Я знаю о ваших ранах и думаю, что вы знаете о моих. Но мы оба обладаем достаточным мужеством, чтобы стать сильнее от пережитых страданий. Или нам надо опустить руки и сдаться? Лето на мгновение задумался.