– Бром, ко мне! – крикнул Моритани. Вперед выступил бородатый воин, широкоплечий и высокий, ростом почти с огромного коня Моритани. – Раббан, я назначаю Брома вашим лейтенантом. Он и его солдаты будут подчиняться в битве вашим приказам. Вы отвечаете за них. Вы будете сердцем, которое погонит красную кровь по жилам наших войск. Грумманский офицер был явно недоволен распоряжением виконта, но тот так взглянул на него, что Бром покорно отступил, сохраняя на лице непроницаемое выражение. – Я разработал грандиозный план, Раббан, и вам предстоит сыграть ключевую роль в его исполнении. Я даю вам коня и отличную команду, – сказал Моритани. – Мой мастер меча останется со мной в крепости под защитой полевого экрана. Вам же достанется честь биться на фронте, но действовать вы будете в соответствии с моими приказами. – В битве с Атрейдесами я готов драться в самой гуще сражения и выполнять любые приказы. – Раббан едва сдерживал нетерпение. Ему хотелось поскорее встретиться с ненавистным врагом. Какой смысл быть Императором всей известной вселенной, если люди не делают того, что я им велю? Это очень заботит меня, Хасимир. Падишах-Император Шаддам IV. Письмо к Хасимиру Фенрингу – Все это продолжается уже слишком долго, – сказал Шаддам, просматривая последние рапорты и донесения. – Я был щедрым, милостивым и всепрощающим. Мне все равно, какие взятки и подношения делал виконт Моритани трону Золотого Льва. Я не могу допустить, чтобы меня и дальше безнаказанно оскорбляли. Стоявший рядом с Императором на обширной террасе, с которой открывалась роскошная панорама Кайтэйна, Хасимир Фенринг энергично тряхнул головой. – Гм, сир, я уже давно удивлялся вашему долготерпению. Но что вы, э-э, будете теперь с этим делать? Как вы ответите на эту вопиющую дерзость грумманца? Шаддам удалил всех своих наложниц и большую часть времени проводил в своих личных апартаментах. Мало того, он явно начал терять интерес к своей новой жене Фиренции, что было плохим знаком, по крайней мере для нее самой. Вместо того чтобы проводить время с ней, Император предпочитал предаваться созерцанию города с этого балкона. Хотя сам город был лишь ничтожной частью всех планет и народов, коими правил Шаддам, все же этот величественный вид напоминал Шаддаму о его важности. Императору надо было укрепить уверенность в своих силах, прежде чем принять трудное, жестокое, но необходимое решение. – Имперская власть функционирует над страховочной сеткой правил и законов. Любой, кто пытается порвать ячейки этой сети, подвергает опасности всех нас. – Шаддам мысленно улыбнулся. Ему понравились такие слова. Он произнес их спонтанно, но фраза оказалась очень красноречивой, надо будет использовать ее в каком-нибудь воззвании. – Много лет назад мы уже посылали сардаукаров на Грумман, чтобы образумить этого сумасшедшего, но как только наши войска покинули Грумман, этот безумец снова вернулся к своим старым привычкам. Очевидно, он не боится моих военных, как должно. – Что еще важнее, сир, он не боится вас, как должен бояться. Шаддам резко обернулся к другу. Фенринг был абсолютно прав. Император скривился. – Значит, с ним надо что-то делать. Я возьму столько сардаукаров, сколько вместят мои боевые фрегаты, и лично явлюсь на Грумман. На этот раз я сам встану там лагерем, туда явятся и мои сторонники. Мы оккупируем планету виконта, лишим его титула и найдем другого кандидата, которому передадим власть над имперским леном Дома Моритани. Фенринг скептически сложил губы и побарабанил пальцами по окованной золотом балюстраде. – Трудно будет найти человека, который добровольно захочет владеть Грумманом. Планета полностью выработана и истощена. Даже Моритани не раз пытались освободиться от него. – Значит, мы отдадим этот лен тому Дому, который нам не нравится! Как бы то ни было, я хочу удалить с Груммана Дом Моритани, и я намерен сделать это лично. Я должен показать Ландсрааду, что Император не оставляет без внимания малейшее неуважение к его доброму имени. Фенринг, однако, не выказал той радости и энтузиазма, которых ожидал от него Шаддам. Звуки и запахи ночного города овевали обоих мужчин, горячили им головы. – Вам не кажется, э-э, сир, что именно этого и добивается виконт Моритани? Он заманивает вас в ловушку, он как будто надеется, что вы лично явитесь на Грумман, а не поручите кому-то выполнить за вас эту грязную работу. Шаддам презрительно фыркнул. – Я никому не могу доверить такое важное дело, даже тебе, моему проверенному другу. Когда мы со всей мощью Империи высадимся на Груммане, виконт Моритани будет вынужден на коленях вымаливать мое прощение. Фенринг внезапно проявил живейший интерес к голографическому факелу, пылавшему на одной из башен города. Он отвернулся, чтобы Шаддам не заметил выражения его лица. – Э‑э, возможно, вы ждете от него слишком многого. – Это невозможно, ведь я Император. Несмотря на вялую реакцию графа, Шаддаму понравилась эта затея. Это будет не обычная военная кампания, а внушающее трепет событие, настоящий спектакль – исполненный торжества и величия, на какие только способен Дом Коррино. Этот спектакль преподаст виконту Моритани – да и всем домам Ландсраада – хороший урок покорности. Так же как Лето Атрейдес формировался под влиянием своего отца, под его собственным влиянием формировался Пол. В их роду чувство чести и справедливости переходило из поколения в поколение. Именно это и предопределило величайшую трагедию, происшедшую с Полом. Он должен был это предвидеть, но не смог. Принц Бронсо Иксианский. Истинная история Муад’Диба Ведя объединенные вооруженные силы Атрейдесов и Икаца против Дома Моритани, герцог Лето вспомнил слова отца, произнесенные им, когда Лето было всего семь лет: «Закон – это не моток бечевки, который разматывают до тех пор, пока от него ничего не остается». В то время он не понял, что имел в виду старый Пол, но образ остался в памяти навсегда. Однако постепенно Лето начал понимать разницу между истинно благородными Домами и теми людьми, которые опирались на этику конкретных положений и условную мораль. Для Дома Атрейдесов законы Империи действительно что-то значили. Для многих других – нет. Дом Моритани попадал во вторую категорию. Сейчас, стоя рядом с сыном на командном мостике флагманского фрегата, Лето смотрел на утреннее небо, заполненное десантными судами, на которых высаживались на Грумман солдаты Атрейдеса и Икаца, на тяжелые пушки и другое оружие дальнего радиуса действия. Маленькие самолеты, прочерчивая небосвод, устремились в разных направлениях, чтобы обеспечить разведданными высаживавшиеся войска. Ритка выглядела тусклым, хорошо укрепленным городом на берегу давно высохшего моря, подпертым с тыла скалистыми подножиями гор. – Похоже, здесь не за что воевать, – бесстрастно заметил Дункан. – Мы здесь не для завоевания, а для отмщения, – сказал Лето. – Смотрите, он спрятался за защитным полем в крепости, – передал со своего флагмана эрцгерцог Икац. – Собственно, ничего иного я от него и не ожидал. Лето и сам видел, что Ритка прикрыта мощной защитой, мерцающими непроницаемыми полями, которые делали невозможными ни артиллерийские обстрелы, ни воздушные бомбардировки. – Он вынуждает нас к обычной наземной операции с участием пехоты, защищенной индивидуальными экранами. К той же рукопашной схватке, но в большом масштабе. – К доброму старому кровопролитию, – сказал Гарни. – Если он этого хочет, то получит. Пол внимательно изучал будущий театр военных действий, вспоминая уроки тактики Сафира Хавата. – Дно высохшего моря – это огромный плацдарм, на котором мы можем посадить все наши корабли, развернуть все боевые машины и огневые средства и расположить войска. Несколько грумманских дивизий заняли линию обороны перед Риткой, вдоль береговой линии бывшего моря, где они намеревались встретить наступавшие армии союзников. В большинстве своем войско было пешим, но многие должны будут сражаться верхом на мускулистых конях – знаменитых жеребцах Дома Моритани. – Они правильно выбрали поле боя, – сказал Лето. – У них есть свобода маневра. Отлично, все это хорошо и для нас. – Уж слишком легко все получается, – предостерег Дункан. Они с Гарни сидели возле панели связи, внимательно изучая данные, поступавшие с самолетов-разведчиков. – Слишком все очевидно. – Возможно, это трюк; они хотят заманить нас в какую-то ловушку, хотя я сомневаюсь. Моритани никогда не отличался стратегическими талантами, – сказал Лето. – Переходите на зашифрованную связь и напомните офицерам, чтобы соблюдали предельную осторожность и бдительность. – Он обернулся к Полу, который внимательно смотрел на экран: – Это твоя первая война, Пол. Ты извлечешь из нее множество уроков, не важно, как она закончится. Надеюсь, уроки будут полезными. Существуют правила ведения войны, ее обычаи. Словно подслушав мысли отца, Пол тихо пробормотал: – Закон – это не моток бечевки. Лето улыбнулся. Его всегда поражала удивительная интуиция мальчика, которая особенно сильно проявлялась в трудных ситуациях. Несмотря на опасности, с которыми им предстояло столкнуться, Лето не жалел о том, что взял с собой сына. Иногда самое лучшее обучение и воспитание происходит под огнем противника. Лето понимал, что не сможет всю жизнь направлять действия сына – его отец погиб, когда Лето не был готов принять на свои плечи бремя правления. Грумман станет испытательным полигоном – ведь когда-то, может быть, скоро, мальчику предстоит самому стать владетельным герцогом. Формально объявленная война убийц накладывала определенные ограничения на те силы и средства, которые могли развертывать воюющие стороны. В конечном счете военные действия должны были сводиться к мелким рукопашным стычкам между небольшими группами преданных воинов при минимальных потерях среди невоюющего гражданского населения. Но Дом Моритани уже нарушил много правил, и Лето сомневался, что виконт и дальше станет придерживаться законов ведения войны в приближавшемся столкновении. Даже Падишах-Император не сможет закрыть глаза на столь вопиющее попрание его собственных законов. Герцог Лето наблюдал, как на противоположном берегу высохшего моря высаживается следующая партия солдат и выгружаются орудия. Он положил руку на плечо сына. – Смотри внимательно, Пол. Мы могли бы нечестно воспользоваться нашим преимуществом, но мы не применим тактику, которую не одобрили бы наши предки. – Даже в том случае, если виконт применит ее первым? – спросил Пол. – Мы будем придерживаться своих, а не чужих стандартов. Пол продолжал следить за высадкой и приготовлениями к бою. – Но в таком случае, несмотря на наше подавляющее военное превосходство, противник окажется в более выгодном положении, это же фора. – Кодекс чести – не фора, – ответил Лето и обернулся к Дункану: – Дайте мне открытый канал. Пора начинать. Перед лицом Лето появился мерцающий пузырь, в который герцог и заговорил, обращаясь непосредственно к защитникам Ритки: – Виконт Хундро Моритани, согласно правилам междоусобной войны и законам Империи, мы предлагаем вам немедленно сдаться. Мы гарантируем вам законный суд, который обеспечит соблюдение истинной справедливости. В противном случае ваше поражение будет скорым и неминуемым. Раздался треск статического электричества, и в воздухе появилось голографическое изображение мастера меча Хия Рессера. Он был бледен, но в глазах читалась решимость не отступать. Дункан был удивлен. Он никак не ожидал встретить здесь Рессера, своего старого друга по школе Гинаца, но не стал перебивать, когда Рессер заговорил: – Виконт Моритани отвергает ваш ультиматум и обвиняет вас в нарушении правил ведения войны убийц. Вы совершили противозаконную интервенцию на суверенную планету, а такое действие недвусмысленно запрещено Великой Конвенцией. – Вы собираетесь учить этим правилам нас? – искренне возмутился эрцгерцог Икац, вмешавшийся в передачу со своего флагмана. – Теперь это не война убийц, вы сами превратили ее в полномасштабный военный конфликт. Словно в подтверждение его слов, грумманцы произвели запуск множества ракет, прочертивших небо огненными нитями. Пусковые установки были расположены непосредственно снаружи от защитного периметра крепости. Так как фрегаты Атрейдеса и Икаца тоже были защищены полевыми экранами, тяжелые ракеты виконта не причинили им ни малейшего вреда, но солдаты, выстроившиеся в боевом порядке, издали крик ярости. Изображение Рессера померкло и исчезло, когда в небо взлетели грумманские ракеты. Скорее, это был жест неповиновения, нежели намерение причинить урон наступающим армиям, но этот жест показывал, насколько далеко готовы зайти грумманцы. Охваченный гневом и возмущением Лето отдал своим войскам приказ наступать на город-крепость.