- Сказку про Золушку, - я держала в руках мамин дневник, - представляешь, у нас есть своя, семейная! - Ничего себе! - Ева обхватила меня за плечи и заглянула в тетрадь, заполненную синими буквами. На лице ее отразилось удивление, будто она увидела живых динозавров. - Ну, что там, если в двух словах? - Твоя прапрабабушка Анна вышла замуж за знатного, но не очень богатого парня, она жила в няньках, была простой крестьянской девушкой, а потом оказалось, что не такой уж простой… - Что, в ней обнаружилась голубая кровь? - Да, представь себе! - Вот это поворот! А когда это было? В каком году? - Где-то в начале двадцатого века, более ста лет назад... Ева налила чаю себе и мне, примостилась рядышком, положив голову на мое плечо и спросила: - И что, они жили долго и счастливо? - И да, и нет… - Почитай, - попросила Ева, как в детстве, когда я ее укладывала спать. Я читала ей книги про Щелкунчика, Хому и Суслика, кота Матроскина и дядю Федора, но никогда про принцесс и Золушек. Какой от них толк? - Хорошо, детка, слушай... Глава 20. Ключ от дома, где сокровища… Нюта стояла в белом длинном платье. Настя укладывала косу вокруг головы так, чтобы невесомая фата держалась крепко. - Вот уж свезло, так свезло тебе, Нютка! Барыней станешь, на пышной перине спать будешь, чай из фарфоровых чашек пить да шаль кружевную накидывать на платье шелковое! Настя приговаривала и крутила Нюту, как куклу, отходила на шаг, одобрительно кивала и опять принималась что-то на ней поправлять. - Страшно мне, может, уж и не к чему все это? - Нюта смотрела жалостливо на Настю, а та улыбалась, будто что-то знала, и продолжала ее наряжать. После церкви Нюта вошла в незнакомый дом под руку с Александром. И впервые за свою жизнь оказалась за семейным столом. И впервые сидела весь обед, не вставая, перед ней стояли фарфоровые тарелки, потом чашки. А подносила их расторопная круглолицая Глаша, похожая на Настю. Через два года Нюта сидела на высокой перине и держала на руках кружевной сверток. Что делать с барскими детьми она знала, а что со своими - нет. Почему-то она жутко боялась. Подержав ребенка минут десять, она звала Глашу и поспешно его отдавала, просила принести себе чаю с булочками. Потом она сплавила Глаше второй сверток, а потом и третий. Но однажды Глаша завела в комнату молодой барыни трех малышей и сказала: - Анна Васильевна, вот ваши детки, а я ухожу! - Куда это, ты Глаша? - Нюта смотрела растерянно, кутаясь в кружевную шаль. - В город, теперь другая жизнь начинается… Нюта глядела на детей и чувствовала, что страхи её начинают сбываться, что кончилась прежняя беззаботная жизнь, по-хорошему так и не начавшись. Александр собрал родителей, жену с детьми внизу, в гостиной, заставленной резными буфетами, и объявил, что отныне они живут в другой стране, и ему очень даже симпатичны коммунистические идеи. Нюта не понимала речей своего мужа, но понимала, что отныне огромное хозяйство с детьми ляжет на ее плечи. И тут же возненавидела просторный двухэтажный дом, в котором она теперь и хозяйка, и работница... ...Анна сидела на диване, большая, грузная, похожая на грушу. Седые волосы до плеч - под гребенкой, безвольные руки - на коленях, широко расставленных под длинной юбкой. Большую часть дня она дремала, ей виделся сад с яблонями и вишнями, двухэтажный деревянный дом с террасой и балконом. Наверху - четыре комнаты, внизу - большая гостиная с двустворчатыми дверями, кухня, подсобные комнатушки. На полу везде - домотканые полосатые половики, на буфетах, диванах, кроватях - белые кружевные оборки. Она ходит по комнатам, поливает герань на подоконниках, спускается на кухню, смотрит, что клокочет в чугунках в зеве русской печки. Выходит на крыльцо. Во дворе бегают дети. Пятеро. Или шестеро… Вечером возвращается Саша, усталый, грустный, молчаливый. Гладит её по спине. Она накрывает ему стол в гостиной. Сама садится на диван и машет детям, чтобы пока в дом не заходили… - Мама! - Вера громко зовет ее, но Анна не реагирует. - Ма-а-а-ма! Я принесла кашу! Она открывает глаза, медленно берет ложку. Вера садится на стул рядом и тоже собирается завтракать. - А прислуга-то с господами за одним столом не сидит, - вдруг говорит Анна скрипучим голосом. Вера удивленно смотрит на мать, берет тарелку и уходит на кухню. Слезы льются по щекам. Она выбрасывает еду и начинает мыть посуду. Она так и не вышла замуж, не родила детей, ухаживая за матерью. Она привезла ее 15 лет назад в свою однокомнатную квартиру, когда обветшалый дом в Прутово уже невозможно было натопить. Анна не могла подняться на второй этаж, не могла приготовить еду. И целыми днями сидела перед портретом Саши. В квартире дочери она не вставала с дивана и жила в мире грез. Что ей там виделось, Вера только догадывалась и каждый раз смертельно обижалась на “прислугу”. А когда Анна умерла, отдала сестре Галинке ключ от дома в Прутово и сказала: “Делай с ним, что хочешь, ноги моей там не будет!” Галина не знала, что с ним делать, и однажды передала ключ своей дочери... Ева притихла, забыла про чай и даже не реагировала на уведомления в телефоне. У меня пересохло горло, но я смогла сказать, что в свою очередь моя мама передала ключ от дома мне, и теперь я не знаю, что с ним делать. - Продай его любителям хоррора - дом девятнадцатого века, призраки, тайны, - Ева шутила, но как-то невесело. А потом добавила: - Я замуж, наверное, точно никогда не выйду... - Ну, через пару-тройку лет передумаешь, - я закрыла тетрадь и принялась за холодный чай. - А ты? - вдруг спросила она. - А я нет! С меня точно хватит… - Папа уже давно не звонит, очень давно... - тихо сказала она, - а когда звонил последний раз, о тебе спрашивал. - А когда это примерно было? – спросила я как можно беспристрастнее, но, похоже, беспристрастность – не мой конек, мешающий мне не только в журналистике, но и в личной жизни. Сейчас я снова пыталась найти доказательства того, что Гордею доверять нельзя, и что он вполне мог “исчезнуть” только для меня. Ева задумалась и пожала плечами. В ее насыщенной жизни не было место точным датам. Она виновато улыбнулась. – Ну, ладно, – отступилась я, - а что ты ответила? - Что все у тебя хорошо! - Ну и правильно, - я собрала чашки и поставила в мойку, а потом спросила: - Как ты думаешь, у твоего отца может быть двойник? Ева опять задумалась, а потом в ее карих глазах заплясали озорные чертики: - Ты начиталась мистических романов? - Представляешь, где-то месяц назад я познакомилась с Савелием, - я подошла к Еве и стала заплетать ее пшеничный хвост в косу. - Та-а-а-к… - Не так вовсе, он... очень похож на твоего отца! - И? - Я в шоке! - А он? - А он уже в Москве… На днях Ева тоже собиралась в Москву. Она всегда легко уезжала из дома. Иногда мне казалось, что с радостью. Она была независимой с пеленок. Меня удивляло, как она могла спокойно лежать и рассматривать игрушки, висящие над кроваткой. А потом, встав на ножки, деловито исследовать дом. Я могла варить суп и одним глазом наблюдать за ней. Ева всегда находила, чем занять себя. Возможно, она вообще могла обходится без меня. Как ни странно, я радовалась этой черте ее характера. Так она сможет осуществить свои мечты без оглядки на меня и на город, из которого давно надо бы уехать и мне. Здесь ничего уже не осталось - ни семьи, ни любимой работы. И даже соседка положила глаз на дом. Мы поднялись с Евой наверх, я посидела с ней, как раньше, мы болтали о всякой ерунде, пока она не заснула. Я укрыла ее одеялом и отправилась в свою комнату. Но уснуть сразу не смогла. Пыталась представить прабабушкин дом, домотканые половики и белые кружевные оборки. Получалось плохо… Я потянулась к телефону, чтобы посмотреть время. Бессонница составляла мне компанию уже часа два. На экране высветилось непрочитанное сообщение от Савелия. “Ты так и не ответила насчет даты. Предлагаю выехать через неделю. А я нашел флешку с твоим дневником. Не перестаю удивляться, что ты делаешь в этом маленьком городке?” Интересно, на каком эпизоде моей жизни он задался этим вопросом? Волна безотчетного смущения прокатилась по телу, залила краской щеки и совсем лишила меня сна. Ночной ветер царапал ветками стекла, а по карнизу застучали капли осеннего нудного дождя. Уснуть теперь вряд ли получится. Я снова открыла в телефоне свой дневник. Раз уже не спится, поищу ответ на вопрос, что я до сих пор делаю в этом маленьком городке. Глава 21. “Если бы я знал, что у тебя такой характер…” Когда мечты о счастливой семейной жизни растворяются, как шипучая таблетка аспирина в стакане, остается только работа. Я любила свою работу, но без взаимности. Зарплата и гонорар стремились в отрицательную плоскость. Высказывания в мой адрес летели туда же: “Опять эта Тернавская…” Чаще всего мне прилетало за материалы. Они не всегда вписывалась в редакционную повестку, где все нужно согласовывать до последней точки. Мне казалось это странным, и при любой возможности я доказывала свое право на свободу слова. “А может, тебе уволиться?” - искушал внутренний голос. В минуты отчаяния я соглашалась и писала заявление. А потом рвала его на кусочки, и пока никто не видел, выбрасывала в мусорную корзину. Точно также годами я не могла подать заявление на развод, каждый раз убеждая себя, что все наладится. Но после каждого отложенного раза отчаяние только усиливалось. По вечерам оно приходило с мутными глазами Гордея, а по утрам, медленно и бесшумно, как в фильме ужасов, открывало дверь, прикрываясь лицом начальника. Вятанск, 2014 год …В тот день я почти вовремя пришла на работу и уже успела два раза прогнать мысли об увольнении. Только успела включить компьютер, как дверь кабинета плавно открылась, в проеме возникла фигура, которая не предвещала ничего хорошего. Особенно, если дальше порога не перемещалась. - Зайди ко мне, - сказал Вениамин Аркадьевич c постным выражением лица, даже не поздоровавшись. Дверь так же плавно закрылась. Я шла в его кабинет, как на амбразуру, предварительно полистав подшивку газеты, но это мало что прояснило. Вениамин Аркадьевич прятался в кресле-ракушке. Поставив локти на стол, он сцепил руки в замок и самозабвенно крутил одним большим пальцем вокруг другого. Еще один дурной знак. - Садись, - кивнул он на стул. «О боже, это надолго!» - подумала я, тоскливо представляя кружку горячего чая, которая осталась на моем столе. А Соня сейчас еще пирожки принесет.