Поскольку новое, несколько необычное задание командарма требовало быстрых решений, Лебедев уехал в дивизию и до полудня ездил по тылам полков, приглядывая места, на которых стоило развернуть макеты боевой техники и расположить временные огневые позиции артиллерии и минометов. Только после обеда он встретился с лейтенантом Матюхиным на батальонном наблюдательном пункте. Лейтенант старательно вычерчивал схему местности. - Работаете? — спросил Лебедев, положив руку на его плечо. Матюхин хотел было вскочить, но подполковник нажал сильнее: не вставайте. - Так точно! Прикидываю. — Матюхину нравился красивый, статный подполковник, его умение работать, и потому он сразу же принял тон разговора. - И как прикидка? - Знаете… — Матюхин на мгновение замялся.— Если бы не два обстоятельства, можно было бы провести поиск хоть сейчас. - Что за обстоятельства? - Еще не ясен состав группы, и, главное, мне кажется — но именно кажется, —что за эти дни сменился противник. - О-о... Это важно! — сразу подобрался Лебедев, и Матюхин мгновенно понял, что разговор превращается в строго официальный. Он поднялся, но доклад получился скомканный. - Что-то изменилось в поведении солдат. Утром они оставляют позиции как-то вяло, вразнобой и, я бы сказал, небрежно. Раньше все проходило точно по расписанию, скрытно и организованно. - Сами наблюдали? - Так точно. И еще снайпер Грудинин через оптический прицел. Он все время в засаде. Говорит, что впервые увидел распоясок. - Кого-кого? - Ну солдат в неподпоясанных шинелях. Мы прикинули, решили, что немцы надевают вторые шинели — ночью холод все-таки пробирает. - Не верится, что их интендантство так расщедрилось. - Возможно, шинели с убитых... - Ах, вот оно что! Полагаете, что эти вышли из боев и теперь как бы отдыхают? - Так точно. Они, мне кажется, сейчас такие, что... им море по колени. Знаете, как у нас после удачных боев: а-а! Что нам! Да мы их! Это пока дисциплину подтянешь. - Возможно, возможно... А еще что? Еще какие приметы? - Прежде сразу после завтрака у них наступала тишина. Спали. Только наблюдатели маячили, да на наблюдательных пунктах иногда посверкивали стекла стереотруб или биноклей. Сейчас не так. Сейчас после завтрака у них и народу в траншеях побольше, и, главное, в тылу весело. Смеются, кричат. Музыка... Вот после обеда — тишина. Полная тишина. Порой даже кажется, что они и наблюдателей снимают, никого на НП не оставляют. - А это чем объясняете? - Помните, после удачных боев у нас как было? Засечем расписание немецких контратак и в зависимости от этого спим и едим. Вот так, по-моему, и у них. Они привыкли, что ночью ползают разведчики и саперы, идут артналеты. Это у нас называется, да и у них, наверное, также, не давать спать. Утром, если все идет как следует,— артподготовка и атака или контратака. Тоже, знаете ли, штамп. Хоть и оправданный: дни короткие, нужно многое успеть. А после обеда любой противник боя не завяжет — дотемна времени мало. Вот и можно спокойно спать до вечера. В траншеи выйдешь свежим, выспавшимся. - Разумно... И тоже подтверждает, что наш противник вышел из боев... Прощаясь, Лебедев подумал, что дневной поиск приобретает огромное значение. Если подтвердится догадка Матюхина, кто знает, какие задачи встанут перед армией. Вот почему Лебедев немедленно доложил о ней своему начальнику — полковнику Петрову. 7 В роту Андрей Матюхин возвращался в сумерки. Гудели ноги, хотелось есть и, главное, пить. Губы на ветру пошерхнули, лицо стянуло, иногда он растирал его шершавой от въевшейся окопной глины ладонью. Неподалеку от взводной землянки его перехватили Сутоцкий, Закридзе и заместитель командира разведроты по политической части старший лейтенант Виктор Сладков — плечистый, светлоглазый и слегка скуластый. Обращаясь к Матюхину, он доверительно улыбнулся. - Вот, привел к вам бунтарей,— кивнул он на разведчиков,— считают, что противник не дозрел до дневного поиска. Может не даться в руки. - Не в этом дело, — поморщился Сутоцкий. Замещая командира взвода, он знал себе цену и мог возражать замполиту почти на равных.— Мы не против дневного поиска. Но именно дневного, а не утреннего. - Фриц не тот! — быстро, словно от тяжелой обиды, выпалил Закридзе. Большой, тонкий в талии, с широкими плечами и огромными кистями рук, он не умел говорить спокойно. - Правильно, — миролюбиво согласился Матюхин.— Не тот. Совсем не тот. - Ну вот! Почему же утром? - А кто говорит, утром? - Все говорят! Совершенно все! Как можно утром? Они же не спят! — наседал Закридзе. - Не спят,— подтвердил Матюхин. — Скажите, неужели все, буквально все знают, что мы собираемся в дневной поиск? А? Закридзе? - Конечно все! Каждый ходит, спрашивает: теперь днем пойдем? Ночь уже не годится? - Вот видите, сами же говорите, что все спрашивают: днем пойдем? Про утро, выходит, никто не спрашивает. Закридзе подался вперед и словно задохнулся, выкатил добрые и страшные глазищи, потом засмеялся: - Зачем ловишь, товарищ лейтенант? Все говорят, днем, а думают, утром. Окружающие тоже засмеялись, по Матюхин оборвал смех и по-командирски строго спросил: - Значит, в дневной поиск пойдете? - Сутоцкий достаточно хорошо знал лейтенанта. - Так точно! — вытянувшись, отчеканил он. — Идем! Тогда первый приказ: с завтрашнего дня начать тренировки в беге на крутой взлобок... Категорически запрещаю пить наркомовские. Старшина будет беречь до возвращения. В перерывах между бегом — тренировка в захвате и транспортировке пленного. Старший — Шарафутдинов. Порядок тренировок, отработка приемов — словом, вся подготовка группы захвата лежит на нем. Все. До завтра. Матюхин круто повернулся к старшему лейтенанту Сладкову: - Разрешите отпустить людей? Сладков кивнул, и, когда Сутоцкий и Закридзе, оба несколько обескураженные и даже, пожалуй, чуть обиженные, отошли, Матюхин спросил: - Как я понимаю, есть дело? - Есть... Но прежде... Не слишком ли круто? - Я знаю Сутоцкого. Его надо брать сразу. А Закридзе меня не знает и потому мою крутизну посчитает просто офицерской требовательностью. Я вас слушаю. Старший лейтенант Сладков долго смотрел в сторону передовой, потом, не отводя взгляда от цветных строчек трассирующих пуль, сообщил: - Сегодня я был в саперном батальоне и разговаривал с минерами, которые проделывали проходы для ночных поисков. Один из них утверждает, что под взлобком, как раз напротив НП артиллеристов, есть брошенные, но целые землянки. - Откуда они там? — почему-то с замиранием сердца спросил Матюхин. - По-видимому, в сорок первом здесь формировалась какая-нибудь часть. А может, строители немецкой обороны в них жили. Место удобное... Они помолчали. Матюхин хотел было спросить, что докладывал Сладков в политотдел о предстоящем поиске, но сдержался. Ведь, в сущности, это служебная тайна замполита. А попытка разгадывать чужие тайны никогда не расценивалась как доблесть или хотя бы как хорошее воспитание. - Вы хотели спросить, товарищ лейтенант, —усмехнулся Сладков, — докладывал ли я в политотдел о предстоящем поиске? Отвечаю — докладываю каждый день. Начальник политотдела лично интересуется, как идет подготовка. Как понимаете, от исхода поиска зависит слишком многое. Матюхин кивнул и подумал: «Хорошо, что никто не знает о моей беседе с Сутоцким. Если... Если, конечно, не проболтался сам Сутоцкий». Замполит сделал паузу и продолжал. Голос у него был тусклый, с хрипотцой — видно, он волновался. - И еще. Как я понимаю, вы не случайно берете Сутоцкого рядовым разведчиком...— Андрей сразу поймал взгляд Сладкова — острый, пристальный, немигающий.— Берете, чтобы в случае удачи представить его к ордену Славы первой степени и, следовательно, к офицерскому званию. Я не ошибся? Мгновение Матюхин колебался: отказаться? Ведь это его решение пахло сговором, если бы... если бы не так ощутимо попахивало смертью. Дело-то слишком рискованное. Можно сказать, что Сутоцкий наиболее опытный разведчик, что проверил его во время выполнения прежних заданий в тылу врага... - Да,— сказал Андрей, — вы не ошиблись. Я считаю... - Не нужно, лейтенант,— остановил его Сладков, потому что в голосе Матюхина против его воли послышались отчаянные нотки.— Я считаю точно так же, как и вы. Об этом я тоже доложил начальнику политотдела. Он опять смолк и слегка прищурился, ожидая, что скажет Матюхин. И лейтенант не выдержал: - Об этом... моем решении вам сказал Сутоцкий? Или...