Дэймон увидел его издалека. Сердитого русского парня с лицом Ларри… с походкой Ларри… Волосы его сияли на солнце как серебро. Знаешь, что прокололся, и нарочно идешь вот так: с прямой спиной, со сдвинутыми бровями… Терпение, брат. Уж сегодня-то мы с тобой напьемся крови, покажем друг другу, какой щедрой бывает ненависть, когда прорастает из великой любви. А день какой! Ты только посмотри: на изумрудных склонах холмов желтеет дрок, тянется к солнцу букалаунс[44]. И даже грозная госпожа Боанн, еще вчера ревущая и бурлящая под яркими вспышками молний, плавно несет свои темные воды в Ирландское море. Все это явно в твою честь, о Финн. Бог ты мой! Ради такого случая я согласен побыть Диармайдом[45]. Стараясь двигаться не торопясь, ничем не выдавая своего возбуждения, Константин прошел между двумя громадными каменными глыбами и остановился посреди круглой полянки, целиком укрытой травяным покровом. На нем были синие джинсы и спортивная куртка на «молнии». Под распахнутым воротом виднелась горловина хлопчатобумажной футболки. Очень правильная одежда. Для наших целей в самый раз. Дэймон, стоящий напротив в твидовом пиджаке и брюках прямого покроя, которые только подчеркивали его худобу, выглядел как топ-модель после курса реабилитации в одной из частных наркологических клиник. Спутанные от ветра темные волосы, полуприкрытые глаза, дымящаяся в зубах сигарета… Оценив его богемный вид (клево, аж скулы сводит), Константин окончательно утвердился в намерении положить конец всяким неопределенностям между ними. И сделать это прямо здесь, сейчас. – Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – негромко заговорил Дэймон, глядя на него сквозь ресницы, – канат над пропастью.[46] – Опасно прохождение, – подхватил Константин, – опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка. Голос Дэймона звучал глухо, монотонно: – В человеке важно то, что он мост, а не цель; в человеке можно любить только то, что он переход и гибель. Голос Константина, напротив, жестко и внятно: – Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту. – Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу. Минуту было тихо. – Что ж, – рассудительно промолвил Константин. – Надо думать, с официальной частью мы покончили. – Тебе виднее, – откликнулся Дэймон. Переговариваясь, они медленно и как бы невзначай описали дугу по краю поляны. Сохраняя дистанцию и держась строго друг против друга, словно две точки на разных концах диаметра. Каждый старался оставить солнце у себя за спиной. – Для начала один, самый главный вопрос. – Валяй. – Зачем ты оставил секретарю офиса свой номер телефона? Какого черта ты вообще туда звонил? – Чтобы иметь удовольствие видеть тебя здесь, на этом самом месте. – Значит, ты сделал это не для нее, а для себя? – Отчасти и для нее. Она хотела прояснить для себя некоторые моменты, и я согласился помочь ей. – Ага… согласился помочь… – Константин смотрел на него в упор. – Ты можешь объяснить, что заставило ее обратиться к тебе? Ведь вы совершенно чужие люди. – Не совсем так. – Улыбка Дэймона, эта равнодушная, ассиметричная улыбка, чуть приподнимающая левый угол рта, могла спровоцировать межнациональный конфликт и небольшое стихийное бедствие впридачу. – Я спал с твоей девушкой, Константин. Правильнее даже сказать не спал, а сплю, поскольку я делаю это достаточно регулярно. И каким голосом он это произнес! Ровным, доброжелательным, как будто зачитывал прогноз погоды. – Не понял, – проронил Константин. Молча они обменялись убийственными взглядами. Красивое лицо Дэймона исказилось от смеха… – Все ты понял, chara. …а потом от боли. Мощный удар отбросил его к ближайшему мегалиту, где он еще некоторое время стоял, прижимаясь щекой к холодной шероховатой поверхности камня, пробуя прийти в себя. Итак, все сначала. Сладкая горечь поражения, горькая сладость победы… Дай ему победить – и он станет твоим навсегда, потому что захочет этого снова и снова. Одолей его – и он сбежит от тебя, потому что ты окажешься свидетелем и причиной его позора. Ты видишь в нем меня, и тебе это нравится. Нравится тешить себя иллюзией. Но помни, брат мой: иллюзия – это по сути дела обман. Вымысел, фантом, галлюцинация, бред собачий, симптом психического заболевания, кратчайшая дорога в рай. Минутку. Чей это голос я слышу? Ларри?.. Черт, Ларри, неужели ты думаешь, что меня так просто обмануть? – Помнится, ты говорил, что тебя не следует считать легкой добычей, – улыбнулся Константин. Он был уже без куртки. – Или я не так понял? Дэймон выпрямился. Неспеша снял пиджак, закатал рукава. – Послушай меня, Константин. Этого не случилось бы… Тот стиснул зубы. – Заткнись и защищайся! – Как скажешь. Я только хотел… – Заткнись! Прости, милая. Я сделал все, что мог. Даже нашел, как мне казалось, подходящие к случаю слова. Но он не стал меня слушать. Может, это и к лучшему. Терпеть не могу оправдываться. В течение следующего получаса небольшая симпатичная полянка, окруженная доисторическими камнями, превратилась в филиал преисподней. Земля была взрыта, будто по ней только что проскакал табун лошадей. Трава выдрана чуть ли не с корнем. И по этой вытоптанной, измятой траве два цивилизованных человека (с высшим образованием, с высоким коэффициентом интеллекта), валяли друг друга, как взбесившиеся приматы. Пинали, били, швыряли… Обессиленные, разбредались в разные стороны, чтобы чуть погодя вновь сойтись в изнуряющем, жестоком поединке, совсем не похожем на те, что обычно показывают по телевизору. Тыльной стороной ладони Константин провел по окровавленному подбородку. Покосился на Дэймона. – Понравилось? Хочешь еще? Оба были в крови, но пока еще держались на ногах. – Хочу ли я? – хрипло переспросил Дэймон. – Я?.. Поправь меня, если я ошибаюсь, но по-моему, это была твоя идея, приятель. – Дышал он так же хрипло, как говорил. – Ты позвонил. Ты назначил мне свидание. И твое дело решать, хочешь ли ты еще или больше не хочешь. А мое дело тебя удовлетворять. – Правда? И до каких пор? Дэймон посмотрел в сторону. Самочувствие у него было, прямо скажем, неважное. Все тело разламывалось, мышцы рук дрожали от напряжения. Слабоват ты стал для таких упражнений, братец. Стабильный доход, размеренный образ жизни, отсутствие физических нагрузок… Надо бы, что ли, наведаться в тренажерный зал или, на худой конец, возобновить утренние пробежки. – До самого фантастического оргазма в твоей жизни. И тут у него поехала крыша. – Эй, а ты вообще когда-нибудь ложился с парнем, Константин? Нет?.. Ну, ладно. Если из этого боя ты выйдешь победителем, обещаю сделать тебе минет. Разбитое лицо Константина с потеками крови на щеках осталось бесстрастным. Только сузились потемневшие, как грозовое небо, глаза. – А если ты выйдешь победителем? – В этом случае, – расхохотался Дэймон, – я, так и быть, трахну тебя, мой друг! За такие слова можно и по морде… Все правильно. Кулак Константина проехался по его скуле, содрав кожу, и тут же со всего размаху врезался в диафрагму. Дэймон сложился вдвое, его с головой накрыла чернота. Перед глазами закружились разноцветные радуги. Десятки, сотни радуг… Начинай же дышать, идиот! Дыши или сдохнешь! Чья-то рука встряхнула его за плечо. За левое плечо, которым он сегодня с утра уже раза три шарахнулся о легендарные камни (чертовски твердые камни) и раз пять, а то и больше, ударился о землю при падении. Внутри сустава ожил и угрожающе затеплился очаг хорошо знакомой, временами доводящей до исступления, боли. Он выругался со стоном и сразу же задышал. Давай, брат. Покажи ему. Снова Ларри?.. Сволочь! Подстрекатель! Дэймон атаковал прямо из положения лежа, и на этот раз ему повезло. Константин не ожидал от него такой прыти. Напрасно не ожидал. Период скитаний, нищеты, безответственности и абсолютной свободы наложил отпечаток на характер Дэймона Диккенса, мастера современной живописи, и кое-какие навыки пробуждались из его прошлого по мере надобности. Счастливого прошлого, небезупречного прошлого. Счастливого своей небезупречностью. Peccavi!..[47] Константин рухнул как подкошенный. Без передышки пиная его то спереди, то сзади, Дэймон уже мысленно поздравлял себя с победой, но не тут-то было. Чертов блондин собрался с духом (сложить оружие, а в последний момент восстать – как похоже на Ларри), перекатился, сгруппировался… И вот, пожалуйста, он уже снова на ногах! – Ну, ты чума! – восхитился Дэймон, отступая на шаг и поворачиваясь к нему зрячей стороной. – Хотел бы я узнать, каков ты в постели. Константин смотрел немигающим взглядом. По его подбородку стекала кровь. Футболка, вся в кровавых разводах, была пропитана пятнами пота и липла к телу. – Спроси свою соседку. – А ты можешь позволить себе роскошь быть с ней таким, как тебе хочется? Удар, еще удар… взрыв далеких галактик перед зажмуренными от боли глазами… стон переворачивающихся внутренностей… привкус крови во рту… Совсем как в Калифорнии, помнишь? Когда вы впервые взглянули друг на друга, ты и сын ирландской топ-модели Элейн Мак Кеннит. Ваша космическая одиссея началась с банальной, пошлой драки. Что он сказал тебе тогда, этот сукин сын с блудливыми глазами?.. «Ты был художником». – «Почему был?» – «Потому что теперь ты проститутка». – Трудно биться с одним глазом, Дэй?