– Дэй, подожди… я не могу… мне страшно… – Не бойся ничего, пока ты со мной. – Я в космосе! – Нет. Ты со мной. Стремясь вернуться в привычную систему координат, Анна напоминала себе, что все происходящее сейчас в ее комнате – это обычный половой акт, примитивное удовольствие, доступное каждому живому существу, умному и глупому, пернатому или покрытому шерстью. Однако на каком-то ином плане бытия она стала участницей божественной мистерии. Ее тело омывали струи огня. Она была жертвой и той, кому предназначалась жертва. Она вмещала все и чувствовала себя ничем. Кажется, Дэймон разговаривал с ней. Он всегда любил поболтать в постели. Но в своем сумеречном состоянии сознания она не сумела запомнить, о чем. Уступая ее мольбам, он дал ей передохнуть, но даже не отпустил в душ и через некоторое время вернулся к тому, с чего начал. Анна кричала. Требовала еще хотя бы пять минут покоя. Женщина не может вынести такого счастья, это слишком… это чересчур… это… это… – Ты такой горячий, – бормочет она, очнувшись от краткого забытья. – Как будто у тебя температура. – Температура? Кажется, он в недоумении. Или не совсем проснулся. – Ну да. Ты не болен? – Нет. Я никогда не болею. – Счастливый… Не переставая удивляться тому, как действует на нее эльзасское вино, Анна тянется губами к лицу Дэймона, затем отодвигается и долго разглядывает, не веря своим глазам. Его кожа светится в темноте. Прекрасная обнаженная скульптура – Гермес Праксителя. Не желая оставаться всего лишь объектом для наблюдения, этот оживший мраморный Гермес нависает над ней, опрокидывает, раскрывает, и погружается в нее, как в пучину морскую. И она чувствует себя пучиной. Она чувствует себя бездной. Универсальной питательной средой, пригодной для зарождения самых разнообразных форм органической жизни. Без остановки… снова и снова… И когда, наконец, после этого непрерывного, многочасового (как ей показалось) марафона он осведомился безо всяких признаков усталости: «Ты довольна, милая?», Анна лишь коротко вздохнула и молча укусила его за плечо. * * * Она умудрилась проспать чуть ли не целый день и, проснувшись около четырех, сперва даже испугалась. Приняла душ, тщательно осмотрела себя со всех сторон. Невероятно… Засыпая, она готовилась к тому, что наутро будет чувствовать себя так, будто ее всю ночь напролет насиловала рота солдат – ничего подобного. Самочувствие прекрасное, настроение еще лучше. То ли действительно хорошо выспалась, то ли ночная вакханалия пошла на пользу. Скорее всего, и то, и другое. Напевая, Анна раздвинула портьеры и, ощущая небывалый прилив сил, сделала импровизированную утреннюю гимнастику. Собственное тело – гибкое, атласное – восхищало ее. Даже одеваться не хотелось. Вот так же, должно быть, чувствовала себя булгаковская Маргарита после того, как натерлась мазью плута Азазелло. Мечтая поскорее увидеться с Дэймоном, Анна постучала в стену, но ответа не получила. Наверно, ушел куда-нибудь. Там, за стенами «Сокровенной Розы», праздник продолжался, так что у него вполне могло возникнуть желание посетить какое-нибудь питейное заведение. После завтрака (если только это можно было назвать завтраком), она немного постояла на террасе, рассеянно прислушиваясь к разговору между мистером Далглишем и группой радостно-возбужденных дам. Дамы делились впечатлениями об этом удивительном ирландском празднике, который, оказывается, нисколько не похож на знакомый всем с детства и такой привычный Хэллоуин. Мистер Далглиш с важностью кивал и объяснял различие. С Анной вежливо поздоровались и перестали обращать на нее внимание. Она пару раз набрала номер Дэймона, но услышала только длинные гудки, а затем отбой. Видит, что это я звоню, и нарочно не отвечает. Хочет помучить меня, мерзавец. Боже, какие глупости, да он просто не слышит звонка. Сидит в какой-нибудь забегаловке, где грохочет музыка, и ни черта не слышит. Ближе к вечеру Несс принесла ей в номер букет цветов от Константина. Ни записки, ничего. Только цветы. – А вазы-то у меня нет, – сказала задумчиво Анна. – Я принесу! Кстати, вы прекрасно выглядите сегодня, мэм! Несс выскочила за дверь. Цветы! Ну, конечно. Анна прекрасно знала, что любимым писателем Константина всегда был Ремарк. Цветы покрывают все, даже могилы.[118] Через полчаса он уже стоял перед ней с видом изможденного ангела. – Спасибо за цветы, – милостиво сказала Анна. Константин разглядывал ножку стола. – Как проводишь праздник? – Я виноват, – проговорил он почти шепотом. – Я очень виноват перед тобой. Анна отвернулась. – Я никогда не думал… – Константин умолк, прикусив нижнюю губу. Ценой неимоверных усилий ему удалось продолжить: – что слово или, наоборот, молчание могут так изменить… изменить вообще все. Я чувствую, – лицо его исказилось, – что собственными руками разрушил все, что должен был беречь. – Еще не разрушил, – промолвила Анна чуть слышно. Он поднял голову. – Что? В глазах его вспыхнула безумная надежда. – Я ничего тебе не обещаю, – поспешно добавила Анна. – Но раз уж ты… Раз уж мы с тобой заговорили на эту тему… Короче, ты должен знать: я сплю с Дэймоном до сих пор. Он приходит почти каждую ночь. И этой ночью он тоже был со мной. – Он был с тобой? – Константин уставился на нее с гневом и недоумением, причину которых, как ей казалось, она понимала. – Но он не мог быть с тобой, – вырвалось у него, – потому что… потому что он был со мной! Анна медленно опустилась на кровать. Внутри у нее все похолодело. – Что? – Он был со мной, – повторил Константин с бесстрашием обреченного. Она тщетно пыталась заставить свои мозги заработать. – В котором часу? – Всю ночь. С двенадцати до… ну, почти до полудня. Вот так номер! Анна готова поклясться, что все это время (по крайней мере, большую его часть), Дэймон провел в ее постели. Константин утверждает обратное. Кто из них двоих сходит с ума? – Чем же вы занимались? – задала она дурацкий вопрос. – А вы? – усмехнулся Константин. – Думаю, ты догадался. – Думаю, ты тоже. Анна взглянула на него со стыдом и любопытством. Сейчас он был особенно хорош: точеные ноздри, плотно сжатые губы, лихорадочно горящие глаза. Светлые волосы, слипшиеся на висках от легкой испарины, живописно обрамляли его лицо мученика. – Он тебе понравился? – Да, – подтвердил Константин безжизненным голосом. – И теперь я понимаю, чем он нравится тебе. Анна без труда представила себе эту сцену. Зная Дэймона и зная Константина… Или друг с другом они ведут себя иначе? Чтобы занять чем-то руки, Константин потянулся за сигаретами. Анна обратила внимание на то, что, даже закуривая, он копирует жесты Дэймона. Сексуальная магия – это непреодолимо. – Знаешь, ни у греков, ни у римлян никогда не существовало понятия «гомосексуальность», – заговорил Константин, разглядывая кончик своей сигареты. – Само слово «гомосексуализм» появилось в 1869 году, а слово «гетеросексуализм» – в 1890-м. Ни греки, ни римляне не делали различия между гомо- и гетеросексуализмом. Они различали другое – активность и пассивность. В наше время люди придумали множество сексуальных игр со сменой ролей, и обряд инициации стал одним из способов утолить вожделение плоти. – Вы утолили свое вожделение друг к другу? Или через день-другой захочется повторить? – Не знаю. Знаю только, что это помогло мне понять… – Константин развел руками, демонстрируя полную неспособность выразить словами переполняющие его мысли и чувства. – Ты нужна мне, Антошка. Очень нужна. Я хотел получить от этой жизни как можно больше всего. Больше побед, больше денег, больше ощущений… Я знал, что не смогу остановиться, пока что-нибудь не остановит меня. Я не привык отдавать своего. Никому. А потом этот парень, этот одноглазый шут… Он как хранитель Грааля из сказки Кретьена де Труа. Всякий, кто примет у него из рук волшебный сосуд и сделает хотя бы глоток, исцелится, но сам он при этом останется все тем же одноглазым шутом. Потому что не нуждается ни в чем, кроме своего места при Граале. – Нуждается! Он нуждается в любви. – И получает ее, хотя никогда не просит. Ты видела всех этих людей, которые вчера, начиная с полудня, шли сюда вереницей, чтобы пригласить его за праздничный стол? В конце концов Мэделин так устала от них, что велела Несси говорить всем подряд, что он уехал к себе домой, в Корк. – И все же… – прошептала Анна, продолжая думать о своем. – И все же… – Что тебя беспокоит? – Не мог же он быть в двух местах одновременно! Константин беззаботно пожал плечами. – Значит, с кем-то из нас был не он.