— Зак… — Я смаргиваю слезы. — Все в порядке. Если у меня будет длительный рейс, я попрошу соседа покормить его. — Не знаю… — Что? Ты отдашь его незнакомцам? Что будет, когда твоя поезда завершится? Разве тебе не захочется увидеть своего кота? — Почему ты так добр ко мне? Он усмехается. — Хороший вопрос. Я ухмыляюсь и закатываю глаза. — Мы увидимся утром? Я приеду домой рано. — Не-а. У меня ночной рейс. — Что ж, безопасного полета. — Тебе тоже, Эм. Я отключаюсь и вздрагиваю от противоречивых эмоций, разрывающих мое сердце. Я получила работу. Для меня это огромная возможность как в профессиональном, так и в личном плане. Не могу дождаться, чтобы отправиться путешествовать по миру с Лией. Но… я буду скучать по мужу. Очень сильно. Не успеваем мы моргнуть, как наступает день икс. Одно крохотное моргание, и начало нового года проходит в полетах Зака и моем выходе из зоны комфортного дивана Зака с Гарри Паутером рядом. В упаковке скудного багажа. В нескольких совместных ужинах под хорошее вино. В большом количестве смеха. И нескольких слезоточивых моментах, когда в разговоре речь заходит о Сьюзи. Плачу я. Зак намного сильнее. И вот… ранее утро и мне пора уезжать на Гавайи. Я напоминаю Заку, что могу вызвать такси или «убер», но он уже взял отгул. По дороге в аэропорт Зак делает контрольный пробег по необходимым пунктам в моих путешествиях, например, помню ли я свои лекарства и много ли у меня денег? Когда мы подходим к терминалу, он ставит мой чемодан на тротуар и, закрыв багажник, поворачивается ко мне. Мои нервы на пределе. Из-за волнения и страха перед тем, что меня ждет, из-за перелета на Гавайи, но в основном из-за прощания, которое всего в нескольких секундах. Половинка рогалика, съеденная мной перед выходом из дома, теперь лежит в желудке кирпичом, усугубляя нервозную тошноту. — Ты не представляешь, когда вернешься? — спрашивает Зак в сотый раз. Я качаю головой и пожимаю плечами. — Лия позволяет жизни вести себя. Мы можем вернуться через две недели или через два месяца… или через больший срок. Десять дней. В прошлом году она провела дома десять дней из трехсот шестидесяти пяти. Это триста пятьдесят пять дней без Зака, если он еще окажется дома, когда я вернусь. Дом. Его дом — это и мой дом? У меня действительно есть дом или только кот и мужчина, предоставивший мне медицинскую страховку и крышу над головой? — Мой номер ведь забит у тебя в качестве экстренного контакта? Я снова киваю в ответ, нервно поджимая губы. Со мной, вероятно, случится чертов припадок еще до того, как Зак успеет отъехать от бордюра. Вот оно. Сейчас я разрыдаюсь, ничего не могу с собой поделать, чтобы остановить слезы. Господи… началось. — Эй… нет. Что такое? — Зак берет мое лицо в обе ладони и стирает слезы большими пальцами, как маленькими дворниками. Моя нижняя губа дрожит, и я отчаянно борюсь, чтобы не разрыдаться. — Это от счастья. — Я снова пытаюсь проглотить образовавшийся в горле валун. — Это слезы счастья. Я делаю все возможное, чтобы успокоить Зака, но тревога из его глаз не исчезает. Его красивые карие глаза. Его красивая улыбка. Его острая линия подбородка, покрытая колючей щетиной идеальной длины — Зак самый красивый мужчина внутри и снаружи. И я буду безумно скучать по нему. — Я… я беспокоюсь, что буду чувствовать себя неуверенно, работая с Лией. И… еще из-за тебя. — Из-за меня? — Зак сужает глаза. — Я знаю, что ты в порядке. Правда, знаю. Но что, если нет? Что, если у тебя начнется депрессия? С людьми такое случается. Даже через месяцы или годы после потери супруга. Мне просто нужно знать, что, если это произойдет, ты позвонишь мне, и мы поговорим. Или обратишься к семье. Зак усмехается, все еще вытирая мои щеки большими пальцами. — Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я в порядке. Все будет хорошо. Я буду держаться. Если ни ради кого-то, то ради Гарри Паутера. — Я знаю. Прости. — Я отстраняюсь. — Это глупо. И я глупо себя веду. Может, это из-за перелета. Он очень долгий. — Эм? Я смотрю на него. — Вчера вечером ты оставила молоко на столе, но я его убрал. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что он делает. То же самое я сделала для него возле садового сарая. Резко сменила тему для поднятия настроения. Чтобы заставить улыбнуться. Что я и делаю. Я улыбаюсь. Ничего не могу с собой поделать. — Извини, — говорю я с легким смешком. — Такого больше не повторится. Никакого молока вчера не было. Он просто… понимает меня. Зак поджимает губы и кивает. — Хорошо. Надеюсь, так и будет. Это заставляет меня засмеяться. — А теперь иди. — Ага. — Когда я тянусь к ручке чемодана, Зак берет меня за другую руку, поворачивая к себе. Мой взгляд падает на наши сцепленные руки, а затем на его глаза. Они задумчивы, заставляют меня чувствовать то, что, как я знаю, я чувствовать не должна. Не сейчас. А, может, и никогда. — Сюзанна очень гордилась бы тобой. И она сказала бы тебе сесть в этот самолет и не оглядываться. Я киваю, на глаза наворачивается еще больше слез. Я знаю. Знаю, что она гордилась бы мной. — А ты? Что скажешь ты? Он быстро выдыхает через нос и улыбается. — Я бы посоветовал послушать Сюзанну. Веселись. Ты рождена для такой жизни. Но будь умнее. Я снова киваю. — Звони, если тебе что-нибудь понадобится. Если я буду в рейсе, то перезвоню тебе, как только приземлюсь. Хорошо? Я снова киваю вместо того, чтобы произнести настоящие слова, от которых у меня перехватило бы дыхание. Если он не отпустит мою руку, я растаю в луже у его ног, и она будет намного больше положенных унций жидкости, которые разрешено проносить в самолет. Я покидаю мужа, потому что мне двадцать четыре, и я должна найти свою жизнь. Я покидаю мужа, потому что обязана следовать своим мечтам, пока их не достигну. Я покидаю мужа, потому что… он ненастоящий. Зак отпускает мою руку и обнимает меня. На короткую секунду я напрягаюсь, но эти чувства в его объятиях кажутся слишком правильными, чтобы не расслабиться, не вдохнуть его запах, не скучать по нему. — Я буду усердно трудиться, чтобы эта работа привела к чему-то постоянному. Страховке. Или мужу, чтобы ты навсегда избавился от меня. Зак отпускает меня, на его лбу появляются морщины.