ДЖАРЕД ― Внимание, пассажиры, ― сказал капитан по громкой связи, ― как большинство из вас, вероятно, знают, мы только что потеряли один из наших двигателей. При обычных обстоятельствах это не было бы проблемой, но когда наш двигатель был поврежден, он также пробил крыло, и нам трудно стабилизироваться. Авиадиспетчеры решили, что мы не можем продолжать полет в таком состоянии, и нам нужно совершить аварийную посадку. Мне нужно, чтобы все вы убедились, что ваши ремни безопасности надежно застегнуты, столики для пассажиров закрыты, а личные вещи уложены так плотно, как вы можете это сделать, не вставая со своих мест. Очень скоро мы начнем наш спуск. Пожалуйста, прикройте головы, оставайтесь в низком положении и… приготовьтесь к удару. Объявление закончилось, и в самолете воцарилась тишина. Жуткая тишина, которую я не слышал с тех пор, как был поврежден двигатель. И она была нарушена, когда кто-то крикнул: «Боже, помоги нам всем» через весь салон, и каждый гребаный волос на моем теле встал дыбом. ― Джаред… ― Голос Билли был таким тихим, что я почти не слышал ее. Ее губы были мокрыми от слез. Ее глаза были такими красными, что казались воспаленными. ― С нами все будет в порядке? Я знал статистику посадки с одним двигателем и крылом, которое становилось все более поврежденным, чем ниже мы опускались. Эти цифры говорили мне о том, что ситуация выглядит не очень хорошо. ― Послушай меня, ― потребовал я, когда она вцепилась в мою руку. ― Я накрою тебя своим телом, как несколько минут назад. Я хочу, чтобы твое лицо было прижато к животу, и я не хочу, чтобы ты двигалась, пока самолет не приземлится. ― Моя рука была на ее шее, и я начал направлять ее в нужное положение. ― Я не знаю, как все будет, когда мы окажемся на земле. Возможно, нам придется действовать быстро. Вещи могут проникать через окна, или наши сиденья могут расшататься. ― Ее глаза расширились, на лице появился еще больший ужас. ― Билли, не обижайся на меня сейчас, ― я подчеркнул свои слова. ― Я говорю тебе это только для того, чтобы ты знала о возможностях, и ничто не застало тебя врасплох. ― Это действительно происходит. ― Она была в шоке. Все в этом самолете были в шоке. Они не занимались чрезвычайными ситуациями. Они не работали в сфере безопасности. Они не знали ужаса так, как я. Я приблизил свое лицо и положил руку на ее затылок. ― Это происходит, и мне нужно, чтобы ты доверяла мне и следовала моим инструкциям. ― Джаред… У нас не было времени обсуждать это, и никаких переговоров не было. Мой путь был единственным способом, которым мы собирались это сделать. Но мы уже падали. Я чувствовал это. И нам не потребуется много времени, чтобы добраться до земли. ― Сделай это сейчас, Билли. ― Используя свою ладонь, я провел ее по остальной части пути, свернув в клубок, прежде чем накрыть своим телом. Это положение позволяло мне видеть, не проникает ли что-нибудь через окна или через сиденья перед нами. Кто-то должен был следить за ней и убедиться, что у нее есть все шансы выжить. Этим человеком был я. ― Джаред, ― сказала она, и я сжал ее в ответ. ― Ты поговоришь со мной? Мне все равно, что ты скажешь. Мне просто нужно услышать твой голос. Это была ее последняя просьба, и я не мог ей в этом отказать. ДВАДЦАТЬ БИЛЛИ Находясь под широким телом и мускулистым торсом Джареда, я не могла видеть, что происходит. Мне приходилось полагаться на свои чувства, а они были на пределе. Так много всего происходило одновременно. Ощущение, что самолет движется, давление в салоне меняется, когда мы спускались с такой скоростью. Нас толкнуло вперед на наших сиденьях и отбросило назад. Несмотря на все это, Джаред держался за меня. Он ни разу не отпустил меня. И он не переставал говорить. Я не понимала, что он говорит. Это было похоже на то, как телевизор играет в течение нескольких минут перед тем, как я засыпаю ночью; это был просто шум, не слова, не музыка. И я использовала эти шумы, чтобы отключить свой разум. Теперь все было по-другому. Впитывая голос Джареда, я не обращала внимания на все остальное, например, на болты и гвозди, которые визжали после каждого отскока. На других пассажиров, которые молили Бога спасти их, выкрикивали последние пожелания, говорили своим родным на земле, как сильно они их любят. И то, что вышло из меня, было молчанием. Я не знала, как попрощаться, как загадать желание. Как пережить все это. Так что я этого не сделала. Я не думала. Я ничего не чувствовала. Я даже не надеялась. Я просто ждала. ― Билли… Я думала, это у меня в голове. Я думала, что у ожидания есть голос, и это был он. ― Билли… ― предупредил Джаред, и его настойчивость сказала мне, что мне это не показалось. ― Да? Его пальцы стали тверже, и он спрятал свое лицо под моей рукой, так что я могла чувствовать воздух, который выходил из его рта. ― Держись крепче. ДВАДЦАТЬ ОДИН ХАНИ ОСЕНЬ 1984 ― Я люблю тебя, ― тихо сказал Эндрю. Хани уже слышала, как он говорил это раньше. Он просто не говорил об этом постоянно, поэтому, когда он это делал, это значило гораздо больше. Обняв его за талию, она посмотрела на него и ответила: ― Люблю тебя. Они шли к его машине, его рука была перекинута через ее спину и лежала на другом плече, их желудки были полны после позднего обеда в Ogunquit Lobster Pound. Хани научила Эндрю правильно разделывать лобстера ― навык, которым обладает большинство жителей Новой Англии с рождения. На десерт они разделили черничный пирог с ванильным мороженым. Когда они прошли половину поросшей травой парковки, Эндрю замедлил шаг, а когда остановился, повернул Хани к себе. Он положил свои руки на ее щеки и приподнял ее лицо. ― Я действительно так чувствую. Хани прижала свои свои руки к его пальцам, зафиксировав большими пальцами. ― Я чувствую то же самое. Когда Хани посмотрела в глаза своего парня, она заметила то, что видела только один раз. Это случилось после двадцатичетырехчасовой смены в больнице, и как только Эндрю вернулся домой, он схватил ее в объятия и не отпускал. Это был тот первый взгляд в его глазах, то отчаяние в его объятиях, которое Хани никогда не забудет. Его хватка теперь не была такой интенсивной, но его взгляд был таким же. А когда ее руки опустились на его грудь, она почувствовала, что его сердце бьется так же быстро, как и ее. ― Ты хочешь поговорить об этом? Он только что закончил пятнадцатичасовую смену, поэтому Хани была удивлена, что он пожелал ехать больше сорока пяти минут, чтобы что-нибудь поесть. Эндрю медленно приблизил свои губы к губам Хани и нежно поцеловал ее. Когда, в конце концов, отстранился, он продолжал держать ее, его взгляд стал глубже. Хани не знала, как долго они стояли в тишине, когда почувствовала первую каплю дождя. Она ударила ее по лбу, вторая попала на ухо. Капли стали увеличиваться, падали все чаще, в воздухе стоял запах грязи. Но они не двигались. Рука Эндрю теперь скользила по ее лицу, капли стекали по его пальцам. ― Я хочу тебе кое-что сказать и хочу, чтобы ты мне поверила. ― На этот раз эмоции были не в его хватке, а в голосе, и Хани почувствовала, что ее сердце сейчас разорвется от этого звука. ― Хорошо. ― Я никогда не причиню тебе боль. Она не могла представить, каково это ― смотреть на смерть каждый день. Как трудно было бы пытаться спасти кого-то, но твоих усилий было бы недостаточно. Как сложно было бы потом вернуться домой и попытаться оставить все это в прошлом. Хани не знала, побудила ли его к этому последняя смена Эндрю в больнице. Она не знала, было ли это просто что-то, что он чувствовал, и должен был сказать это в тот момент. Но когда дождь полил еще сильнее, она встала на цыпочки и обвила руками его шею. Затем, прежде чем поцеловать его, она ответила: ― Я обещаю никогда не причинять тебе боль. ДВАДЦАТЬ ДВА БИЛЛИ ― Билли! ― Я услышала крик Джареда, когда шум и движение прекратились. ― Билли, ответь мне! Я застонала. Это было все, что я могла сделать, пока все внутри меня кричало ― мои кости, мышцы, кожа. Даже волосы. Я должна была быть живой. Смерть… была бы безболезненной. ― Тебе больно? Я открыла рот, чтобы убедиться, что все еще могу это делать. Но он уже был открыт, и воздух входил и выходил так быстро, но не было ощущения, что я дышу. Было ощущение, что я задерживаю дыхание.