Восемь погибших. Восемьдесят раненых. Я не смотрела на это, как на фильм, в котором я могла остановиться и начать в любом месте, где захочу. Он также не работал в непрерывном цикле. То, что я видела, было вспышками, которые длились всего несколько секунд. Эти крошечные окна появлялись в случайном порядке и происходили в течение сорока двух минут, пока мы находились в воздухе. Некоторые были еще до того, как беспилотник попал в наш двигатель. Большинство из них были потом. Но каждое из них было жестким, быстрым, и моему мозгу нравилось подавать их каждый час или около того, как будто это были коктейли. Несколько дней назад это случалось по нескольку раз в минуту. По словам моего врача, это было улучшение. Что не вернулось, так это мои вкусовые рецепторы. Технически с ними ничего не случилось; авария не повредила мой язык. Просто у меня не было желания есть. И я не понимала этого. Еда была утешением всю мою жизнь. Это был способ моей семьи показать свою любовь. Мы ели вместе и кормили всех, кто приходил в гости. Когда мы не ели, мы обсуждали, что мы будем есть. Еда все улучшит. Я должна была в это поверить. Это сделало бы все это немного более терпимым. Я схватила свою куртку со спинки стула и, даже не надев лифчик, вышла в ночь. Я знала каждую щель Гринвич-Виллидж. Но когда стояла на тротуаре на Бликер-стрит и оглядывала квартал, я не могла понять, в каком направлении идти. Ни один ресторан из списка моих любимых не попадался мне на глаза. Все было расплывчатым, как будто на мне не было очков… за исключением того, что у меня были очки. Я начала идти, и когда от холода у меня в носу появилось ощущение, будто кто-то поднес горящую спичку к кончику, я потянулась к металлической ручке двери и открыла ее. Когда я вошла, раздалось дзиньканье. На меня обрушился запах несвежего попкорна. В лицо мне ударил свет, и мне захотелось прикрыть глаза ладонью ― настолько он был ярким. Там были ряды, и я направилась к ним, остановившись на полпути, уставившись на пакеты, изучая картинки. Сыр Начо, сметана и лук, соль и уксус. Ничего. Я перешла к следующему проходу и последующим, читая больше описаний, разглядывая больше картинок огромного размера. Ждала. Прислушивалась. В моем желудке не было ни единого урчания. Ни капли слюны во рту. Что со мной происходит? Я подошла к холодильнику в задней части и взяла несколько напитков со вкусом кофе ― то, на чем я в основном жила после аварии. Я поднесла их к кассе. — Здравствуйте, — сказал мужчина за прилавком, когда я поставила перед ним бутылки. Я пыталась нащупать на поясе сумочку. Ее там не было. Я вышла из квартиры только в куртке. — Улыбнись. Я не была уверена, на что смотрела, но теперь мои глаза встретились с его. — Что ты сказал? — Держу пари, твоя улыбка гораздо красивее, чем хмурый взгляд. В горле у меня что-то сжалось, и это что-то было огромным. Мне просто хотелось вернуться в те дни, когда я улыбалась. Сейчас я даже не могла вспомнить, каково это ― поднять губы в этом направлении. И мне совершенно не нужно было, чтобы этот незнакомец напоминал мне об этом. Я оставила бутылки на стойке, повернулась спиной к мужчине и вышла за дверь. Я не пошла домой. Не пошла в другой магазин даже после того, как нашла немного наличных в кармане. Я просто гуляла по Нью-Йорку. Потому что мои ноги и этот город были единственными вещами, которые не болели. ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ХАНИ ЗИМА 1984 Эндрю решил отвезти Хани в Вирджинию на Рождество. Несмотря на то, что они жили вместе, и она уже познакомилась с его семьей, Эндрю не хотел, чтобы она чувствовала себя неловко в доме его родителей, поэтому он снял для них отель в столице. Они вылетели поздним вечерним рейсом, и когда прибыли, он отвез ее в спа-салон отеля на массаж, первый в ее жизни. После того как они оделись к ужину, Эндрю сказал ей, что ресторан находится недалеко, и они пойдут туда пешком, что Хани предпочитала в любом случае ― и он это знал. Погода была теплее, чем в штате Мэн, поэтому она оделась полегче и сжала пальцы Эндрю, рассматривая различные достопримечательности, которые он указывал по пути. Это была ее первая поездка в Вашингтон, и она хотела увидеть все. Поэтому они не торопились, и Хани узнала, как выглядит город ночью, как уличные фонари придают городу романтическое оранжевое сияние. Она знала, что тропинка, с которой они только что свернули, не приведет их к ресторану, но не сказала ни слова, потому что они шли к одному из самых красивых сооружений, которые она когда-либо видела. — Это Мемориал Линкольна, — сказал Эндрю, когда они остановились прямо перед ступенями. — И это мой любимый. — Я понимаю, почему. — Нет, детка, ты еще ничего не видела. — Все еще держа ее за руку, он помог ей подняться по лестнице, а когда они достигли вершины, он развернул ее и двинулся за ней. Стоя на платформе с Линкольном позади них, Эндрю положил руки ей на живот и прошептал ей в шею: — Теперь ты знаешь, почему. Хани застыла в изумлении, когда ее взгляд скользнул по Национальному торговому центру к монументу Вашингтона. — Это захватывает дух. Ветер был достаточно силен, чтобы вызвать рябь на воде, и огни, отражающиеся на ней, теперь танцевали. Эндрю провел рукой вверх и вниз по ее животу, и Хани улыбнулась этому жесту, и они оба замолчали, глядя на все это. — Ты должна увидеть это место весной, когда цветет сакура, — наконец сказал он через несколько минут. — Я хочу. — Так и будет. — Эндрю поцеловал ее в макушку, прежде чем положить на нее подбородок. — Я собираюсь показать тебе все. Хани положила свои руки на его и сжала их, но он не позволил им оставаться там долго. Это произошло потому, что Эндрю обошел ее с другой стороны. Нежно поцеловав ее, он достал из пиджака маленькую черную коробочку и встал на одно колено. — Хани, — начал он, держа коробку в ее направлении, но не открывая крышку, — я был в этом самом месте, когда решил, что хочу стать врачом, помогая маленькой девочке после того, как она упала с лестницы. Сердце Хани заколотилось, когда она увидела эмоции на его лице, ее глаза наполнились слезами, когда он остановился, чтобы перевести дыхание. — Это место вдохновило меня на профессиональную деятельность, а теперь, — он открыл крышку, показывая ей бриллиант внутри, — я хочу, чтобы оно стало местом, где я попрошу тебя стать моей женой. — Он достал кольцо из шкатулки и взял его в руки. — Будь со мной навсегда. — Эндрю положил его на кончик ее пальца. — Скажи, что будешь проводить со мной каждый день до конца своей жизни. Слезы навернулись на ее глаза. — Я не хочу ничего больше. — Не дожидаясь, пока он поднимется на ноги, Хани обвила его шею руками. — Я так люблю тебя, Эндрю. — Прижавшись к нему, она услышала, как он хихикнул, и этот звук удивил ее. — Что смешного? — Ты не дала мне надеть кольцо. Хани рассмеялась и отстранилась, снова протягивая Эндрю руку, наблюдая, как он надевает бриллиант ей на палец. Кольцо было золотым и простым, с единственным камнем грушевидной формы. — Навсегда, — прошептала она, глядя на него. Он был уже на ногах, когда Хани снова обняла его, и на этот раз он поднял ее в воздух и сказал: — Это обещание. ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ ДЖАРЕД В приглашении было сказано, что это торжественный прием в честь выживших пассажиров и экипажа рейса восемьдесят восемь. Я знал, что на самом деле авиакомпания ищет возможность создать хорошую прессу. Даже если они не несут ответственности за крушение самолета, связывать их имя с катастрофой не очень хорошо для бизнеса. Эта вечеринка была попыткой авиакомпании положить всему этому конец.