В ярости растираю ладонями лицо, поворачиваясь к Владу. Собираюсь уже было остановить публичную порку Пчелки, но так и замираю с открытым ртом, едва не подавившись резким вдохом, когда взгляд натыкается на девочку. Черное обтягивающие платье-мини просто идеально подчеркивает ее шикарную фигурку. Длинные рукава обнажают острые плечики. В глаза бросается черный бархатный чокер на тонкой шейке, со спускающейся к груди цепочкой. Хотя куда уместней бы на ней смотрелся какой-нибудь бриллиантовый ошейник. Но так тоже весьма охуенно. На стройных ножках красуются высоченные гольфы, прошитые серебристыми нитями в самом верху. Залипаю… В себя меня приводит голос, с недавних пор начавший казаться мне раздражающим: — Посмотри, как все девушки одеты? И как ты?! — продолжает друг. — Это ведь неприлично. Согласен. Это слишком вызывающе. Неуместно. Совершенно не подходит маленьким Пчелкам. Ведь девочки вроде нее должны вызывать умиление, но никак не… возбуждение. Майя обнимает себя за плечи, будто желая спрятаться от десятка пар глаз, недобро уставившихся на нее. Но продолжает стоически сносить свой новогодний выговор. — Вон и дядя Леша говорит, что ты ужасно вырядилась? — вдруг выдает Влад. — Да, Лех? Что? Да я ведь вовсе не об этой одежде говорил. Голубые глазки безошибочно находят меня. Теперь-то Майя уязвлено хмурится. Будто сдалась и больше не может вытерпеть нападки отца. Поджимает пухлые губки, будто сейчас расплачется, и… убегает из зала. Вот черт. — Да ты блядь издеваешься?! — одергиваю друга за плечо. — Я говорил о дырявых сапогах и худом пуховике! Неужели не видел, что у нее от холода губы посинели? При чем тут платье? Нормальное же платье! Зачем ты ее унизил при всех? Ребенку праздник испортил… Я тогда отправил его успокоить дочку. И на несколько часов они пропали у меня из виду. А я кажется из чувства вины слегка накидался, и к полуночи уже зажимался с какой-то потаскухой в кухне. Надо было срочно как-то разобраться с неуместным стояком. Глава 4. ОНА — Ч-что вы… делаете? — шокировано шепчу, непонимающе наблюдая, как Мансуров натягивает на мои сырые ноги огромные по размеру носки. Вместо ответа он похлопывает ладонью по переднему пассажирскому, и охранник выдает ему один за другим новенькие красивые девчачьи угги на меху. Беленькие. Прямо такие, как я давно мечтала. В горле слезы застревают. Да он блин издевается надо мной! — З-зачем это? — меня трясет. — Решили, что я ваша кукла? Не нравится, как я одеваюсь тогда просто найдите себе другую! Те сапоги вообще-то мамины были. Мало вам было меня семьи лишить? Еще и память о них решили отобрать?! Невозмутимо напяливает мне на ноги новую обувь, задерживая свои пальцы на моих щиколотках дольше необходимого. И наконец возвращает меня в исходное положение спуская мои ноги на коврик. — Мамины сапоги, это конечно хорошо. Но беременным вредно на каблуках ходить, — строго говорит он. — А в мокрой обуви особенно. Если бы я все еще была той влюблённой дурочкой, то наивно бы решила, что он проявляет заботу обо мне. Но теперь меня не проведешь. Это чудовище всегда думает только о собственной выгоде. — Вы меня теперь из-за этой гребанной беременности в заложники возьмете, — цежу зло. — Пока планирую только в жены. А там как вести себя будешь. Поверить не могу. Еще совсем недавно я бы наверно в обморок от счастья шлепнулась скажи он мне такое. А сейчас… — Я ненавижу вас, — всхлипываю. Он устало вздыхает: — Мне плевать как ты относишься ко мне, но, если посмеешь навредить моему ребенку, пожалеешь. — Найдите себе новый инкубатор, — выкрикиваю я. — Потому что со мной вам ничего не светит. — Другие инкубаторы не справились, — безразлично отзывается он. — Так что уймись. — Точно. Папа ведь рассказывал, что у вас не получается ребенка завести. Мол потому вы к нам с братом и прикипели так со своими чертовыми подарками! А тут случайная ночь со мной и вуаля — я беременна! — Все так, — кивает, без эмоционально глядя в окно. — Да только с чего вы взяли, что ребенок ваш?! — выпаливаю я. Он вдруг резко поворачивается и дергает меня на себя. Огромная ладонь сжимается сзади на моей шее. Мансуров с плохо сдерживаемой яростью вжимается лбом в мой лоб: — А чей же, Пчелка?! Мы оба знаем, что до меня ты была девственницей. Задыхаюсь от возмущения, когда он так откровенно припоминает столь интимные факты. Еще и в присутствии посторонних. У меня лицо горит. Прячу взгляд. И пытаюсь собраться с мыслями: — Н-но п-после я уже… — Можешь не врать, — отсекает он мои попытки. — Я следил за тобой. Рядом с тобой был замечен разве что новый друг твоего отца. Мерзкий старикашка с козлиной бородкой. Или я кого-то пропустил? Меня передергивает от упоминания о нем. Этот папин знакомый вел себя отвратительно. Все время норовил остаться со мной наедине. И как-то неуместно распускал руки. А потом он исчез. И папа тоже. Вместе с братом. — В-вы убили их всех?.. — выдавливаю я. Мансуров отшатывается. Отпускает меня. И возвращается к окну: — Порой от грязных вещей проще избавиться, чем пытаться отмыть, — на лице снова непроницаемая маска. Так и знала. Я должна хотя бы попытаться спастись от него… Нащупываю дрожащими пальцами ручку двери. Рывком дергаю, одновременно отталкиваясь новенькими сапожками от спинки водительского сиденья и… выпадаю из машины. — Май… — слышу его голос. — Ну же, посмотри на меня, Пчелка… Все тело болит. С трудом разлепляю глаза: — Дядь Леш… — выдавливаю, — больно… — Больно, конечно, маленькая. Зато живая, — он убирает с моего лица растрепавшиеся волосы. — Что ж ты натворила, глупенькая? — сгребает меня в охапку, и несет обратно к машине. — Это еще хорошо, что скорость небольшая была, Алексей Михалыч. Вот так и пробки на пользу бывают, — слышу голос водителя. — Я как знал — поближе к обочине ехал. А-то если бы прям на дорогу вывалилась, это ж хана. — Да и повезло, что в сугроб угодила, — еще один голос, — иначе бы точно размазало ее… — Заткнитесь оба! — рявкает Мансуров, усаживаясь вместе со мной в машину. — Срочно врача вызывайте! А я даже пошевелиться не могу. Все болит. И сознание плывет. Приходится послушно лежать в его объятиях и наблюдать, как он бережно ощупывает мое тело на предмет травм: — Скажи где болит, Пчелка? Зачем он так со мной? Будто заботится обо мне. Прямо как в ту ночь два месяца назад… Я тогда кралась подальше, от холла с его старомодной музыкой. Украла у отца сигарету и хотела срочно ее выкурить, пока остальные заняты своими допотопными плясками. Папа убьет меня, если узнает, что я время от времени курю. Мало мне уже было выслушать отповедь про платье. Он правда потом догнал меня и извинился, мол погорячился. Но осадок стоит комом в горле. Толкаю дверь в кухню, и замираю, услышав знакомый голос: — Почему ты такая непослушная девочка, м? — это определенно Мансуров. Его голос я узнаю из тысячи. Он засек меня? — Совсем папочку не слушаешься, — хрипит он. — Маленькая непослушная Пчелка... Ну точно! Я поймана с поличным. Ведь Пчелкой он только меня называет… Шагаю в кухню, собираясь сдаться с поличным. Но вдруг замираю.