Но сегодня воздух казался другим – как будто перенесенный ветром из другого времени года и не знающий, куда податься. Он нависал над озером тяжелым покрывалом. Там, где встречались вода и воздух, слышались шипение и треск – словно тысячи невидимых молний били в озерную поверхность. Небо над головой тревожного синего оттенка издалека выглядело хмурым, грозным и зеленоватым. Адди вразвалку вышла на задний двор, чтобы посидеть на скамейке на вершине холма. Здесь, вдали от суеты городских доков, озеро выглядело неподвижным, словно подо льдом. Его поверхность казалась такой прочной, что Адди была уверена, что сможет по нему ходить. Благодаря тесной связи с озером с самого рождения она знала, что его воды успокоят и защитят ее в такой день, как этот. Ах, как ее мышцы болели и просили поплавать… Но Адди уже давно пообещала мужу, что не войдет в воду до рождения ребенка. Джесс такой глупый и суеверный. – Мэм, я думала приготовить вам на ужин тушеное мясо, – крикнула Джинни из кухни. – Не беспокойся, Джинни, – ответила Адди. – Я совсем не голодна. Собственно, все еще сыта завтраком. Не утруждай себя, пожалуйста. – С вами все в порядке, мэм? – Джинни с тревогой на лице подошла к сидящей снаружи на скамейке Адди. – Время пришло? Адди улыбнулась и погладила живот. – Нет, не пришло. Малышке внутри тепло, уютно и безопасно. Она еще не хочет появляться на свет. – Вы сказали она, – улыбнулась Джинни. – Думаете, будет девочка? Адди кивнула. – Да. Такое у меня предчувствие. Затем повернулась к Джинни и спросила: – А у Конноров кто родился – мальчик или девочка? – Не знаю, мэм. Никто из нас не знает, кроме Марты, горничной миссис Коннор. А она молчит как рыба. – Почему? – Это все народные приметы, – прошептала Джинни, оглядывая озерный берег и вытирая руки о фартук. – В доме ходят слухи, что ребеночек родился крошечным, посиневшим и хрупким, как снежинка. Марта не называет его по имени и вообще ничего не говорит о нем – боится, что дьявол придет и украдет его душу. – О нет, – покачала головой Адди. – Джинни, ты же понимаешь, что это всего-навсего глупое суеверие? Девушка тоже покачала головой, а Адди продолжала: – Как бы то ни было, я буду молиться, чтобы бедняжка окреп. – Как и все мы, – ответила Джинни. – Мы все в доме как на иголках. Там тихо как в могиле, словно малейший шум потревожит ребеночка. Даже мистер Коннор стал тихим, как ягненок. Будь моя воля, я бы стучала и звенела, чтобы ребеночек плакал как можно громче и сильнее. Моя мама всегда говорила, что от плача у детей развиваются легкие и они становятся крепче духом. Достаточно крепкими, чтобы смерть держалась от них подальше. Может, поэтому я так много болтаю. Адди улыбнулась. Эта девушка действительно отличалась болтливостью. И крепким духом. – Миссис Коннор повезло, что у нее есть ты. – Адди взяла Джинни за руку. – И мне тоже. Я так благодарна тебе за помощь, Джинни. – Помогать такому доброму человеку, как вы, – одно удовольствие, мэм, – ответила Джинни. – Так вы уверены, мне не нужно приготовить вам поесть перед уходом? – Правда, Джинни, мне сейчас ничего не нужно, – заверила Адди. – Я сыта и не смогу проглотить ни кусочка. А если мне потом захочется поесть, у меня остались те чудесные булочки с джемом, которые ты принесла. И кажется, на плите еще стоит суп. Этого хватит. – Как скажете, – кивнула Джинни. – Если вам больше ничего не нужно, я пойду. Мне не нравится погода. Лучше поскорее вернусь домой, пока что-нибудь не началось. – Она, прищурившись, взглянула на горизонт. – Давайте помогу вам зайти в дом, пока я не ушла. – Девушка протянула руки к Адди. – Не хотелось бы, чтобы вы застряли здесь на скамейке, когда пойдет дождь. Адди улыбнулась и позволила Джинни помочь ей подняться. Девушка права: встать с места оказалось довольно сложно и она вряд ли справилась бы сама. – Мистер Стюарт говорит, что я похожа на черепаху, – рассмеялась она. – Это ненадолго, мэм. Вскоре вы сможете держать на руках своего ребеночка, как миссис Коннор. Позже Адди пыталась почитать у камина, который Джинни разожгла перед уходом, но тщетно. Она чувствовала беспокойство и раздражение. Хотя она устала за день, ее охватило непреодолимое желание навести порядок в доме. Она схватила оставленную Джинни в раковине тряпку и начала прибираться в идеально чистой кухне, вытирая плиту и стол. Подмела пол, вышла в гостиную, поднялась по лестнице и пошла по коридору к спальням. Открыла дверь в будущую детскую, поставила ровнее кроватку, взбила одеяло и смахнула пылинки со столика и комода, которые совсем недавно привезли из модного мебельного магазина в Миннеаполисе. Потрогала лошадку-качалку в углу, вспомнив тот зимний день несколько месяцев назад, когда Джесс принес ее домой, торжественно объявив, что купил первую игрушку для ребенка. – А кресло-качалка должно стоять здесь, а не в нашей комнате, – сказала Адди, не обращаясь ни к кому конкретно. Она представила, как проведет у детской кроватки бесчисленные ночи, укачивая младенца. Мысль о ребенке окатила Адди горячей волной. Ей не терпелось ощутить теплое детское тельце, подержать маленький комочек, который уже так близко. Совсем близко. Она зашла в свою спальню и рывками потащила кресло-качалку по коридору в детскую – сначала толкала, потом тянула. Поставила его рядом с окном и взглянула на озеро, над которым собиралась буря. Наступает ночь, – подумала Адди. – Пора переодеться. С большим трудом она проковыляла по коридору, сменила платье на ночную рубашку, из последних сил вернулась в детскую и, вконец обессилев, опустилась в кресло-качалку. «Вить гнездо» – так ее мать называла то, чем сейчас занималась Адди. У некоторых женщин возникало стойкое желание устроить уютное гнездышко для будущего ребенка. Для старух, верящих в приметы, это означало, что младенец готовится появиться на свет. Перед родами будущая мать чувствовала, что должна все подготовить, все обустроить для своего ребенка. Адди вспомнила, как в детстве Мари с подругами обсуждали младенцев, роды и бабушкины сказки. И теперь Адди чувствовала тоску по матери, желание ощутить на лбу мягкую, успокаивающую ладонь Мари. Она сидела в кресле, раскачиваясь и глядя на озеро. Плавное движение вперед-назад вместе с успокаивающим видом воды так убаюкали измученную Адди, что она задремала. Так приятно расслабиться и отвлечься от тревог. Адди не видела, как туман поднялся над озером, зародившись там, где тяжелый влажный воздух встречался с прохладной водой. Не видела, как он обрел форму и завис над неподвижной спокойной гладью, дыша, словно живое существо, вырастая и расширяясь с каждым выдохом. Не видела рыб, высовывавших головы из воды одна за другой в надежде попробовать на вкус этот бархатистый живой туман, прежде чем он рассеется в воздухе, унося с собой все самое вкусное. Адди медленно раскачивалась взад-вперед без сновидений, когда туман поглотил весь свет в темнеющем небе. Она спала, когда туман окутал дом на Фронт-стрит, обволок его своим телом, опутав деревянное строение сотнями щупалец и цепляясь за него, словно убаюкивая. Адди проснулась, только когда услышала пение. Это была странная мелодия. Она проникала в уши, в сердце, в самую душу. Звук казался знакомым, но Адди не могла вспомнить, откуда и почему. Она уже слышала его раньше, в тот день, когда родилась, но, конечно, не могла этого помнить. Адди знала только, что нежная мелодия звала ее по имени и вырвала из глубокого сна. Адди открыла глаза в темной комнате. За окном ничего не видно, кроме сплошной белой стены. Это зрелище так поразило ее, что она вскрикнула, спрашивая себя, не исчез ли весь мир, пока она спала. Может, это ей снилось? Еще сонная, Адди тряхнула головой и поняла, что это просто туман – всепоглощающий туман, который стучался в ее окно. С большим трудом она поднялась с кресла-качалки, подошла к окну и прижалась лицом к стеклу. Дальше чем на дюйм ничего не видно. Слегка отодвинувшись от окна, Адди с удивлением увидела в стекле отражение. Она резко повернулась – быстрее, чем следовало в ее положении, подумав, что кто-то стоит позади. Но это было всего лишь ее собственное лицо, отраженное в оконном стекле. Ничего страшного. Совсем ничего. – Думала, будет дождь, – пробормотала Адди себе под нос и коснулась оконного стекла. Туман озадачил ее. Еще недавно казалось, что вот-вот начнется дождь. Небо вдали приняло угрожающий зеленоватый оттенок. Обычно туман в такие дни не появлялся, однако, как начала догадываться Адди, в ее новом доме в Уортоне то и дело возникала странная, нежданная погода. Мрак быстро окутывал дом. Адди решила спуститься вниз, где в камине все еще горел огонь. Она зажгла свечи и села на диване у камина. Она нервничала, озираясь по сторонам, переводя взгляд с одного побелевшего оконного стекла на другое, и очень хотела, чтобы Джесс был дома. Почему его здесь нет? Где он? Она погрузилась в пучину мыслей, и там, на диване перед камином, на нее нахлынули воспоминания – вся прожитая жизнь. Она вспомнила детство, проведенное в Грейт-Бэе с Джессом, Поляром и Люси. Вспомнила теплую улыбку отца и нежное прикосновение матери. Мысленно перенеслась на свою свадьбу: повсюду сияют свечи, все поют рождественские гимны. Оттуда мысли перескочили на велосипедную прогулку, а потом на поцелуй на железнодорожной станции. Пар от тепловоза поднимался вверх и окружал их точно так же, как сейчас туман окутал дом. У нее начались приступы боли. Сначала они накатывали хаотично, а потом – волнами каждые несколько минут. Значит, ребенок вот-вот появится на свет. Она поняла, что ей нужно выйти из дома и найти доктора. Спотыкаясь, направилась к двери, открыла, но, как и ее мать в день рождения Адди, наткнулась на жутковатую белую стену. Это напугало ее. Она знала дорогу к дому доктора – всего несколько минут пешком по улице. Конечно, она сумеет найти ее даже в таком густом тумане. Безусловно. Один квартал до перекрестка, повернуть налево, миновать четыре магазинные витрины – и она у доктора. Или хотя бы встретит кого-нибудь, кто поможет ей добраться к нему. Но квартал был совершенно пустынен. Между их домом и главной улицей не было других зданий – только заросшее травой поле по обе стороны. Когда она заверяла Джесса, что сумеет найти доктора, когда будет готова родить, то не подозревала, что ей придется делать это на ощупь. – Нужно идти к доктору или рожать самой, – размышляла Адди вслух. Она потянулась за висевшим у двери пальто и закуталась в него. Очень долго стояла на пороге, но, как ни старалась, так и не смогла заставить себя переступить его. Слова, прозвучавшие в ее голове две недели назад, все еще звенели в ушах. Ты умрешь двадцать четвертого апреля. То есть сегодня. Исполнится ли это мрачное пророчество? Неужели она заблудится в тумане и умрет при родах? У нее не было никакого желания проверять. Она не станет выползать наружу в эту густую белую живую сущность. Теперь приступы боли стали регулярными и такими сильными, что Адди сгибалась пополам. Она закрыла дверь, вернулась к дивану и легла. Теперь выбора нет. Дальнейшее не в ее власти. Она поняла, что ей придется рожать в полном одиночестве. У меня все получится. Женщины делали это из поколения в поколение. Моя мать смогла. Она тоже была одна, когда я родилась. Мама, ты где? Адди завороженно смотрела, как языки пламени танцуют и щекочут поленья. Если бы только Джесс был здесь… Он бы нашел доктора. Привел его домой. Позаботился, чтобы она рожала не одна-одинешенька. Адди слышала истории, которые женщины в Грейт-Бэе шепотом пересказывали друг другу: о детях, которые погибли при попытке появиться на свет вперед ногами, и об их несчастных матерях, которые умерли, пытаясь исторгнуть их из себя. Неужели с ней случится то же самое? Успокойся. У меня все получится. Я сильная. Я справлюсь. Мысленно успокаивая саму себя, Адди знала, что полностью находится во власти природы, во власти собственного тела. Она не могла задержать рождение этого ребенка. Не могла прекратить эту боль до того времени, когда рассеется туман. Не могла вызвать к себе доктора усилием воли. Ее жизнь и жизнь ребенка теперь зависели не от нее. Боль стала такой сильной, что Адди почувствовала, как парит над собственным телом. Лежа на спине, она смотрела на живот, на ноги и руки, но как-то отстраненно, словно наблюдая со стороны. Единственное, что было реальным, – это боль: невероятно мощный болевой поток, который возникал в животе и заполнял каждую клеточку тела. Каждый дюйм ее существа пульсировал и вибрировал от боли – такой огромной, что она заполонила весь мир. Адди почувствовала прохладу между ног. Вода, пропасть воды. Где-то глубоко внутри, из-под всей этой боли, разум Адди кричал ей: ребенок вот-вот родится, он очень близко. Но Адди не слышала. В тот момент она не могла думать, превратившись в сплошную боль. Ничего, кроме боли. Как будто Адди сама стала ребенком. Тем младенцем, который сейчас рождался, не способным думать, рассуждать или выражать свои желания, потребности и мечты. Она просто превратилась в сгусток боли, единственная цель существования которого – найти облегчение. Положить конец страданиям. Послышалась песня – древняя, знакомая, зовущая Адди по имени, манящая к себе. Адди собрала остатки сил, поднялась с дивана и, спотыкаясь, направилась к кухонной двери. Облегчение. Она открыла дверь. Теплая рука, которая успокоит меня. Ласковые объятия. Облегчение. Конец боли. Я иду. Вода. Измученная родовыми схватками, Адди не подозревала, что в этот самый момент три человека направлялись к ее дому. Один беспокоился о ней, поскольку время родов приближалось, а город накрыл туман. Другого влекло туда что-то неведомое. А третий шел убить ее. Глава 31 Кейт, спотыкаясь, спустилась в тумане по тропинке к озеру, сгибаясь пополам от боли. Так вот каково это – рожать. Она не могла выпрямиться – настолько сильной была боль. Кейт обернулась на холм, оставшийся позади, и разглядела парящий в тумане дом. Дом Адди. Других зданий не видно. Кейт была одна в тумане у кромки воды. Она наблюдала, как опускает ноги в воду, которая наверняка окажется ледяной. Приготовилась к холоду, но не почувствовала его. Это напоминало ванну с ароматными маслами, теплую, почти бархатистую на ощупь. Ощущение было чудесным – в отличие от боли, которая неистовствовала в ее теле с такой силой, что Кейт больше всего на свете хотелось погрузиться в приятную успокаивающую ванну и уплыть прочь. И тут она ощутила в спине приступ острой боли. Потом снова и снова. Адди повернулась, чтобы взглянуть в лицо своему убийце. Думала, будет больнее, – первое, что пришло на ум Кейт, когда она поняла, что произошло. Адди ударили ножом. Кейт стала свидетелем последних мгновений ее жизни. Нет, только не ребенок. Спасти ребенка. Нужно спасти ребенка. Она рухнула в воду и почувствовала нежное тепло, словно какие-то перья скользили по ногам. Где-то за пределами сознания она чувствовала, что ребенок вот-вот родится, но Кейт было все равно – она знала только, что ей нужно лечь на спину. Она перевернулась и распласталась на воде, как на кровати. Тепло озера охватило ее, удерживая на поверхности. Вот каково это – умирать. На самом деле не так и страшно. Кейт почувствовала, как ее веки – тяжелые, слишком тяжелые – закрываются и снова поднимаются при каждом приступе боли. Она не могла ясно мыслить, но заметила: Адди то приходит в себя, то погружается в забытье. Ребенок вот-вот родится. Она на мгновение очнулась от смутного оцепенения, когда поняла, что на Адди белая разлетающаяся ночная рубашка, которую Кейт уже видела – и в своих снах, и на берегу в тот ужасный день. Она умирает! Она умрет, если я ничего не сделаю! Кейт попыталась разбудить Адди, крича в ее голове: Очнись! Очнись! Твой ребенок скоро родится! Вы оба умрете, если не встанете! Но веки были такими тяжелыми, а теплая и спокойная вода такой ласковой, а плавные покачивания ее тела вверх-вниз на волнах такими убаюкивающими, что Кейт сдалась и погрузилась в темноту. И снова открыла глаза. Ей стало холодно, она дрожала. Теперь она была не в воде, а на берегу. Хочу опять в воду. Верните меня туда.