– Не забудь: одно лишнее движение, и схлопочешь пулю, – предупредил он. По его лицу катился пот. Мы вышли в вестибюль. Он протащил меня до выхода на улицу, потом по ступенькам к «бьюику». Навстречу двигались две девушки. Они равнодушно посмотрели на нас и прошли мимо в вестибюль. Дедрик открыл заднюю дверцу: – Залезай! Я нагнулся, чтобы влезть в машину, и в этот момент Дедрик сильно ударил меня рукоятью пистолета по голове. Глава двадцать девятая Сознание возвращалось ко мне, как будто из темной ямы, точнее сказать – как наступает похмелье тусклым утром. Сначала я ощутил пульсирующую головную боль, затем открыл глаза и обнаружил, что лежу на спине, а мое лицо освещает луч карманного фонарика. Я замычал, повернул голову и попытался сесть, однако кто-то толкнул меня в грудь, и я снова упал. – Лежать! – прикрикнул Дедрик. – Я тебя только что уложил. Он высвободил пальцами конец клейкой ленты, которая стягивала мне рот. Нащупав как следует этот конец, он резко дернул и содрал ее. Это было больно, и я простонал. Свет фонаря резал глаза, но промозглый воздух и тьма беспокоили меня больше. – Что происходит? – Скоро узнаешь. Я почувствовал, что чем-то опоясан, и, подняв голову, увидел, как Дедрик прикрепляет к петле в стене толстую цепь. Другой конец этой цепи был обвит вокруг моей талии и закреплен висячим замком. Я поглядел на грубо обтесанные стены, кое-где подпертые почерневшими бревнами. – Где мы? Это что, шахта? – спросил я. – Ага. Тридцать метров под землей. Это не я придумал, Маллой, ты же сам слышал, что он сказал. Я-то против тебя ничего не имею. Я пустил бы тебе пулю в лоб – и все дела. Но с Барреттом не шутят. Он обещал завтра прийти на тебя посмотреть. – Он хочет, чтобы я умер тут от голода? – спросил я, пробуя на прочность ленту, которой были связаны мои руки, но она совсем не поддавалась. – Нет, не от голода, – ответил Дедрик. Он сделал паузу, чтобы закурить. При свете спички я заметил, как дрожат его руки. – От голода не успеешь. – Что ты хочешь сказать? – Сам увидишь. Если пообещаешь не бузить до тех пор, пока я не уйду, то я развяжу тебе руки. Так хоть побороться сможешь. Меня стал пробирать ужас. – Послушай, Дедрик. Если ты мне развяжешь руки, я тебя, наверное, задушу. Я пугливый, но не настолько. – Не говори глупостей. Ты просто не знаешь, с кем имеешь дело. А руки я тебе все-таки развяжу. Я повернулся, и он, уперев колено мне в спину, сдернул ленту и отпрыгнул раньше, чем я успел его схватить. Встать не получалось: цепь была слишком короткой, и я смог только сесть. Но все-таки приятно было снова почувствовать, что руки свободны. – Фонарик я тебе оставлю, – сказал Дедрик. – Это все, что я могу для тебя сделать. – Совести у тебя довольно много сохранилось, – ответил я, потирая запястья, чтобы восстановить кровообращение. – Так и не скажешь, что тут должно произойти? – Не знаю. Дедрик поднял фонарик и осветил мощным лучом длинный темный туннель. – Вон туда посмотри. Можешь сам догадаться. Луч остановился на какой-то куче тряпья. Я вгляделся: похоже, когда-то эти отрепья были пиджачной парой. – А под тряпками – скелет, – объяснил Дедрик. – Мы его тут бросили часов на двенадцать – и вот что от него осталось. Тряпье, кости и больше ни черта. – Кто это? – глухо спросил я. – Не важно. Я решил, что это Лют Феррис – кто же еще? – Это Феррис, да? – Это один очень любопытный малый, от которого были одни неприятности, – ответил Дедрик, вытирая лицо платком. – Кто-то его сожрал. Тут живет кто-то. Рысь, что ли? – Он вытащил из кармана еще один фонарик и бросил мне. – Держи. С ним веселей. А если услышишь, что идет Барретт, убери фонарик подальше. Он меня убьет, если узнает, что я оставил фонарик. – Ладно, спасибо, – сказал я и направил луч прямо ему в лицо. – А почему бы тебе не пойти до конца и не освободить меня? Тебе же не нравится эта затея, а, Дедрик? Давай. Ты еще можешь избежать наказания. Если вытащишь меня отсюда, я сделаю для тебя все возможное. – Не получится, – ответил он. – Ты не знаешь Барретта. С ним нельзя ссориться ни в коем случае. Так что пока, Маллой. Надеюсь, все случится очень быстро. Я сидел неподвижно и смотрел, как пятно света от его фонарика становится все меньше и меньше. По мере того как оно таяло, вокруг меня сгущалась плотная удушливая тьма, от которой меня пробирал холодный пот. Я включил свой фонарик. Светлый луч немного разогнал темноту, словно она была живым существом. Но она кралась вслед за лучом, ожидая момента, когда можно будет снова на меня кинуться. Разумеется, первым делом я обследовал цепь, которой был обмотан: цепь надежная, замок крепкий и тяжелый – такой не сломать. Потом посмотрел, как цепь крепится к стене: она держалась с помощью вбитой в скалу скобы. Я взял цепь обеими руками, уперся ногой в стену и напряг все силы. Ничего не вышло. Снова напрягся и тянул так, что мои сухожилия чуть не лопались. Нет, с таким же успехом можно пытаться сдвинуть с места Эмпайр-стейт-билдинг. Тяжело дыша, я упал на каменную поверхность. Сердце стучало, как паровой молот. Чтобы выбраться отсюда, оставался один способ: расшатать скобу в скале. Никому не придет в голову меня тут искать. Паула приедет в дом на Джефферсон-авеню. Может быть, именно она обнаружит Макси. Но как ей отыскать меня? Она, конечно, обратится к Мифлину, но чем поможет лейтенант? Кому придет в голову искать меня в заброшенной, полузаваленной шахте? Я начинал паниковать, чувствуя себя заживо погребенным. Глаза остановились на куче тряпок в десяти метрах от меня – вот и все, что осталось от Ферриса. Значит, в шахте живет какой-то зверь… Ладно, буду честен. Я был готов на все: рыдать и плакать, если бы это помогло. Был готов во весь голос звать на помощь, если бы это принесло пользу. Каких только передряг не случалось в моей жизни, но такое впервые. Примерно минуту я сидел неподвижно, пытаясь взять себя в руки, приказывая себе не впадать в отчаяние, обзывая себя всеми позорными прозвищами, какие только мог придумать. Так я боролся с паникой, все больше охватывавшей меня. Я был весь в холодном поту и совершенно обессилен. Достав сигареты, я отделил половину как неприкосновенный запас и только после этого закурил. Я прислонился к скале, вдыхая и выдыхая дым и глядя на отделявший меня от тьмы белый луч фонаря. Сколько мне предстояло тут пробыть, я не знал. Батарея сможет работать не дольше нескольких часов. Надо было экономить энергию, хотя это значило оставаться в кромешной темноте. Я пересчитал сигареты, их оказалось семнадцать. Даже красная искорка успокаивает во тьме, и поэтому я решил, что надо выключать фонарик, когда куришь. Так я и сделал. И снова вернулась удушающая плотная темнота – такая плотная, что ее можно было пощупать. А вместе с ней вернулась и паника. Я снова покрылся испариной. В этой жуткой промозглой тьме я просидел, как мне показалось, не меньше часа, неотрывно глядя на тлеющий конец сигареты, концентрируясь на нем и стараясь забыть о давящих черных стенах. Когда стало невмоготу, я зажег фонарик и увидел, что вся моя одежда пропиталась потом. Я взглянул на часы: оказалось, что я провел в темноте всего восемь минут. Это страшно взволновало меня. «Если я готов лезть на стену после восьми минут пребывания в темноте, то что же будет через час, через день, а может быть – через два дня?» Я положил фонарик на землю и снова взялся за цепь. Тянул и дергал со все возрастающей яростью, пока не услышал собственный голос, выкрикивающий проклятия этой цепи. Тогда я остановился и снова сел на каменный пол. Ощущение было такое, будто бы я пробежал километров двадцать. Даже мышцы на ногах дрожали. И тут я кое-что услышал. До сих пор я мог слышать только свое дыхание, а также биение сердца и тиканье часов. Но теперь новый звук заставил меня обернуться и вглядеться во тьму. Я прислушался, задержав дыхание и полуоткрыв рот. Нет, тишина. Я медленно потянулся к фонарику, включил его и осветил длинный туннель. Ничего. Выключил свет и стал ждать. Минута проходила за минутой. И вот снова появился легкий шорох, вот что-то осторожно пошевелилось, вот сместился камешек. Все эти звуки казались резкими в полной тишине. Я не услышал бы их, если бы не мертвое молчание шахты, где можно было бы услышать падение перышка. Я снова включил фонарик. Луч разрезал темноту, как бритва режет плоть, и через долю секунды я увидел две тлеющие искорки. Это могли быть глаза какого-то животного. Затем они исчезли, а я, стоя на коленях, вглядывался, пытаясь снова их увидеть. «Ты убедишься, что я старых долгов не забываю», – вспомнил я. Да, Барретт отплатил мне сполна. Эти несколько секунд я считаю худшими во всей моей жизни. А мысль, что все еще только начинается, доводила меня до тошноты. Я закурил, но не стал гасить фонарик: решил держать его включенным, пока он не погаснет. Я был уверен: пока горит свет, затаившийся в темноте зверь будет держаться на расстоянии. Я сидел, курил и прислушивался к биению своего сердца, пытаясь придумать, как выдернуть скобу. Но мозг мой отказывался работать, он был словно окутан ватой. Я испуганно смотрел в темноту и тут я снова различил красные угольки. Они были вне досягаемости фонарика. Я не шевелился и не сводил глаз с двух огненных бусин, висевших во тьме. Зверь наблюдал за мной. Прошло несколько минут. Поначалу я не мог определить, действительно ли угольки приближались ко мне, или мне так казалось. Я ждал, похолодевший и неподвижный, стараясь дышать как можно реже, вдыхая и выдыхая только через открытый рот. Угольки приближались, осторожно и тихо, и нечто начинало обретать плоть. Я уже различал голову и очертания гладкой круглой спины. Тем не менее я не двигался. Нога затекла от сидения, но я не обращал на это внимания. Надо было понять, с чем я столкнулся. Долго ждать не пришлось. В луче фонаря показалась крыса. Однако не обычная крыса, а настоящее чудовище размером с большую кошку, не меньше полуметра от носа до хвоста. Уже не таясь, крыса вылезла на свет и смотрела на меня. Ее коричневый мех поблескивал в луче фонарика.