Доктор Масаки произносит эти слова в шутку, и на недоуменных лицах присутствующих, плавающих в сигарном дыму, появляется странное выражение. Однако Итиро Курэ от этого вопроса мигом мрачнеет. Он тихо отводит взгляд и смотрит в окно, полное солнечного майского неба. Вдруг его большие глаза наполняются слезами. Доктор Масаки снова берет Итиро Курэ за руку и, выпуская изо рта затяжку сигарного дыма, произносит: — Ладно, ладно… хватит. Не помнишь, как папочек зовут, и бог с ним… Вспомнишь только одного, второй еще обидится… А-ха-ха-ха! Присутствующие, все еще скованные напряжением, с облегчением улыбаются. Наконец доктор Вакабаяси, к которому возвращается обычное выражение лица, тоже начинает смеяться, правда, странным, плаксивым смехом. Итиро Курэ внимательно изучает окружающих, от отчаяния тяжело вздыхает и потупляет взгляд. Он плачет, и слезинки, скатываясь по наручникам, капают на грязный пол. Доктор Масаки снова берет Итиро за руку и окидывает взором собравшихся. — Я бы хотел взять этого пациента на поруки. Уверен, в его голове остались воспоминания о преступлении. Как вы сами слышали, он каждого мужчину называет своим отцом. Вероятно, так проявляется определенное психическое состояние, которое и поможет нам распутать это дело. Я же попытаюсь привести молодого человека в чувство и вернуть ему память. Ну что скажете? [ТИТР] Первый день Итиро Курэ в «Клинике свободного лечения», съемка 7 июля 1926 г. Посреди «Клиники свободного лечения» под лучами летнего солнца зеленеет пять деревьев павловнии. Через дверь, что находится с восточной стороны, заходят колонной восемь сумасшедших. Некоторые из них удивленно озираются, а затем предаются привычным занятиям. Итиро Курэ появляется последним. У него очень грустное лицо. Некоторое время взгляд юноши блуждает по кирпичным стенам и песку, затем молодой человек обнаруживает что-то под ногами, спешно достает оттуда нечто блестящее, щупает предмет обеими руками и смотрит сквозь него на слепящее солнце. Это красивый стеклянный шарик от бутылки лимонада «рамунэ». Итиро Курэ улыбается, повернувшись к солнцу, и прячет шарик в своем черном поясе хэкооби. Затем, спешно подоткнув полы кимоно, садится на корточки и начинает разрывать горячий песок. Доктор Масаки, который наблюдает некоторое время за этой сценой, стоя у входа, принимает от посыльного мотыгу и вручает ее Итиро Курэ. Юноша с неподдельной радостью кланяется, берет мотыгу и с еще большим усердием роет блестящий песок. Промокший песок постепенно белеет и высыхает под солнцем. Доктор Масаки с улыбкой наблюдает за его усердным трудом и вскоре ретируется. [ТИТР] Итиро Курэ в «Клинике свободного лечения» два месяца спустя, съемка 10 сентября того же года. Листва павловний в «Клинике свободного лечения» уже местами увяла. Тут и там вырыты большие, похожие на могилы, ямы, повсюду лежат огромные кучи песка. Между двумя ямами стоит Итиро Курэ. Он вытягивается, опираясь на мотыгу и тяжко вздыхает. Лицо его обгорело на осеннем солнце. От постоянных трудов молодой человек исхудал так, что его трудно узнать. По щекам непрерывно струится пот, вытаращенные глаза блестят, он ловит воздух ртом. Тусклый серебристый блеск затупившегося острия мотыги, что пациент держит в руках, недвусмысленно говорит о той страсти, с которой он взрывал песок все это время. Юноша напоминает живой труп, попавший в геенну огненную… Итиро Курэ снова хватается загорелыми руками за мотыгу, будто за ним кто-то гонится. Он энергично выкапывает новую яму, достает оттуда рыбью кость и, воодушевленный находкой, с удвоенной силой работает. Безумная школьница-танцовщица падает в яму за спиной Итиро и громко кричит. Ее ноги болтаются в воздухе, а другие пациенты, глядя на это, хлопают в ладоши. Но Итиро Курэ даже не оглядывается, он роет, роет и роет с еще большим усердием. На этот раз он обнаруживает нечто невидимое и накручивает это на палец. Затем молодой человек снова берется за мотыгу, до хруста стискивает зубы и с диким огнем в глазах исступленно продолжает копать. Сзади к юноше не спеша подходит доктор Масаки, пенсне его поблескивает. Некоторое время доктор внимательно следит за деятельностью пациента. Затем приближается к молодому человеку и, когда тот поднимает мотыгу, хлопает его по плечу. Итиро удивленно опускает орудие и в изумлении поворачивается к доктору Масаки, отирая пот. Улучив момент, доктор Масаки с молниеносной проворностью запускает руку за пазуху Итиро, вытаскивает оттуда грязный скомканный носовой платок с рыбьей костью и прячет его за спину. Однако молодой человек, похоже, этого не замечает и, продолжая вытирать пот, несколько раз моргает. Доктор Масаки глядит на него с края ямы и улыбается. — И что же ты сейчас добыл? — спрашивает он. Итиро Курэ смущенно краснеет и выставляет перед доктором Масаки указательный палец левой руки. Доктор приближается и видит женский волос, намотанный на кончик пальца. Кажется, доктор Масаки понимает, в чем дело, и, серьезно кивая, развязывает грязный платок, который до этого держал за спиной. Он кладет содержимое узелка на правую ладонь и преподносит его Итиро Курэ. Кроме шарика из бутылки лимонада, который он обнаружил два месяца назад, и сегодняшней рыбьей кости на ладони лежит фрагмент красного резинового гребешка и поблескивает кусок стеклянной трубки размером с мизинец. — Тоже твое? Запыхавшийся Итиро переводит взгляд с лица профессора на четыре предмета и кивает. — Так… И что же это за вещички? Для чего они? — Это зеленый малахит, хрустальная трубчатая бусина, человеческая кость и коралловый гребень! — не задумываясь отвечает Итиро Курэ. Затем беззаботно берет этот хлам, завязывает в узелок и надежно прячет за пазуху как нечто важное. — Хм… Скажи, зачем ты столь усердно копаешь ямы? Опершись левой рукой на мотыгу, как на посох, правой Итиро Курэ указывает на землю. — Где-то тут зарыт труп женщины. — Хм… да-да… — пыхтит доктор Масаки. Он пристально глядит поверх пенсне в глаза Итиро и вопрошает, строго чеканя слова, будто хочет вбить каждое тому в голову: — Но… когда же этот труп был зарыт в землю? Держа мотыгу обеими руками, Итиро Курэ удивленно смотрит на доктора Масаки. Щеки его бледнеют, а губы возбужденно шевелятся. — Как… как… как когда? — повторяет он дрожащим голосом. Некоторое время юноша сиротливо озирается. На его лице появляется печальное, недоумевающее выражение. Он роняет мотыгу, вылезает из ямы, бессильно склонив голову, и направляется к выходу. Доктор Масаки следит за ним взглядом и, скрестив руки, удовлетворенно улыбается: — Все, как я ожидал! Психическая наследственность дает о себе знать и делает это как по нотам! Однако надо еще потерпеть, все только начинается… [ТИТР] «Клиника свободного лечения», 19 октября того же года, примерно через месяц после съемки предыдущей сцены. Как и показано в более ранней сцене, снятой в тот же день, песок в «Клинике свободного лечения» уже выровнен и перед кирпичной стеной работает мотыгой Гисаку Хатимаки. За это время Гисаку успел прорыть еще одну борозду, а девушка — наполовину засадить ее сухими палочками и черепками. Итиро Курэ, заложив руки за спину, с крайней сосредоточенностью и все с той же улыбкой наблюдает за мотыгой, которой орудует Гисаку. За месяц, который прошел со времени съемок прошлой сцены, он побледнел и располнел. Произошло такое оттого, что он прекратил копать и провел все это время в стенах своей палаты… палаты № 7. Со спины к молодому человеку подходит улыбающийся доктор Масаки и кладет руку ему на плечо. Итиро Курэ со вздохом оборачивается. — Ну что скажете? Давно не виделись. Загар исчез, и вы поправились… — Угу… — Итиро с той же улыбкой пристально глядит на мотыгу. — Чем занимается этот человек? — спрашивает доктор Масаки, заглядывая юноше в лицо. Не отрывая взгляда от мотыги, Итиро Курэ тихо отвечает: — Этот человек пашет землю. — Ага… приходит в себя! — замечает доктор Масаки, как будто обращаясь к самому себе. Он оглядывает профиль молодого человека и спрашивает, чуть выделяя слова: — А не хочешь ли ты забрать у него мотыгу? Но не успевает доктор Масаки договорить, как Итиро Курэ бледнеет. Округлившимися глазами юноша смотрит на доктора Масаки и шепчет: — Хочу… это моя мотыга. — Так-так… понимаю, — кивает доктор Масаки. — Это твоя мотыга. Но человек так усердно и самоотверженно трудится. Может быть, ты подождешь? Совсем скоро, когда часы пробьют двенадцать, он бросит мотыгу, пойдет есть и до заката не вернется. — Точно? Итиро оглядывается на доктора Масаки, и в глазах юноши загорается тревожный огонек. Доктор Масаки сердечно кивает, будто пытаясь его успокоить. — Абсолютно точно! А потом я куплю тебе собственную мотыгу. Итиро Курэ следит с некоторой тревогой за тем, как поднимается и опускается орудие, и, как бы про себя, запинаясь говорит: — Нет, я хочу сейчас… — Хм… Но почему? Зачем? Юноша не отвечает и, плотно сжав губы, продолжает наблюдать за движениями мотыги. Доктор Масаки напряженно рассматривает его профиль, как будто пытается отыскать нечто в выражении больного. На песок перед ними ложится тень огромного коршуна. Что ж… из увиденного вы уже узнали, что наследственная психология Итиро Курэ связана с какой-то аристократической дамой древних времен, носившей малахит, хрусталь и черепаховые гребни. Вероятно, чтобы завершить картину, моделью для которой и послужила эта дама, он с таким пылом роет ямы в поисках мертвецов. Но почему же Итиро Курэ не смог ответить на вопрос доктора Масаки о том, когда был зарыт этот труп, и ушел к себе в палату?.. И почему сегодня… то есть 19 октября 1926 года, он вернулся на площадку «Клиники свободного лечения», внимательно наблюдал за мотыгой, которой орудовал старик, и дожидался, когда тот уйдет? И пока мы все это обсуждаем, откуда и как приближается крах «Клиники свободного лечения»? Прямо сейчас на этот вопрос могут ответить два человека — доктор Вакабаяси, который изучал дело, и я, его коллега… Нет, то есть доктор Масаки на экране… Да нет, не я… Надоело! Это я и точка! Хватит уже этого кино. Идемте назад, в Императорский университет Кюсю, в кабинет чокнутого профессора Масаки, который пишет свое завещание среди ночи. Да… может, брехни в моем завещании и многовато, но я всего лишь коротаю время перед смертью. Да и виски подействовало… Неважно… Позвольте еще затяжечку… Хорошо-то как… Я пишу завещание в ночь перед самоубийством, и мне на все плевать… Надоест писать — заберусь в кресло прямо в тапочках, обхвачу руками колени и стану выдувать ультрамариновый или тыквенный дымок… И дымок станет клубиться, будто утренние или вечерние тучки, а потом начнет подниматься все выше и выше, выше и выше — до самого потолка… Там он превратится в вихрь, расплывется масляным пятном по поверхности воды и, как живой, начнет то смешиваться, то рассеиваться, то печально, то весело, то кривой, то дугой, пока не улетучится потихоньку… А я, маленький скелетик, глядящий рассеянно из своего огромного кресла, так похожий на джинна из «Тысяча и одной ночи»… Хочется спать… это все виски, да-а… Хр-хр-хр… Сколько звездочек за окном… Так… что я хотел… Ага… Звездочка… «Профессор покинул мир, глядя на звездочку»… Ха-ха… Не стоит, не стоит… Хр-хр-хр-хр-хр-хр-хр-хр-хр-хр… хр-хр-хр-хр-хр… хр-хр-хр…