Его речь была не лишена изящества. Но ею вся элегантность и исчерпывалась: серый цвет лица, красные глаза, а прежде всего прогорклый сивушный запах изо рта говорили о том, что с гигиеной он не в ладу. – Вас ни в чем не подозревают, господин Делайе. Мы просто пытаемся воссоздать по возможности полную картину общей ситуации в ту ночь. – Я понимаю. Как на картине, полной разных персонажей. Брейгель Старший… Веронезе… И каждый из персонажей должен встать на место, правильно? – В каком-то смысле. Нам известно, что ваш сын наркоман. И я уверена, вы в курсе, что жертва была наркодилером. Следовательно, у вас тоже есть свое место на картине, как и у него. – Мой сын вот уже две недели проходит курс детоксикации в Шато д’Юссе, – заметил Делайе. – В настоящее время он в той фазе лечения, когда ему полностью отменили наркотик, и он адаптируется к его отсутствию. Циглер кивнула. Она слышала об этом центре адаптации в Монтобане, где пациенты, которых сняли с наркотиков, находились под постоянным жестким контролем. Однако в районе находились еще больше двадцати центров лечения и поддержки наркоманов. «Общество все больше и больше становится жертвой собственных дурных привычек», – подумала она. – Об этом мы поговорим, когда придет время. Но вы мне не ответили: что вы делали в ночь на вторник? Он посмотрел прямо в глаза Ирен своими воспаленными глазами. – Я был здесь, думаю, читал или спал, в зависимости от времени, о котором идет речь… Ирен немного помолчала. – Господин Делайе, верно ли, что вы уже однажды поколотили Тимотэ Хозье так, что его даже пришлось отправить в госпиталь? Учитель вздрогнул и вздохнул. – Снова этот вопрос… Я уже отвечал: нет. Это все деревенские сплетни. Когда ты вдовец, преподаешь в коллеже, а сын у тебя наркоман, сплетни обязательно поползут. Он встал и подошел к камину, окруженному стопками книг. Его высокая худая фигура выделялась на фоне низкого потолка, как статуя святого в церковном полумраке. – Вы действительно думаете, что я способен кого-нибудь убить? Вы меня видите? Да я самый мягкий и кроткий человек на свете, капитан. Я не способен ни на какое насилие, разве что над самим собой… Вы сейчас задали мне кучу вопросов. Просто потому, что кто-то где-то что-то сказал. Вы вторглись в мое личное пространство… Вы не знаете, кто я, сколько мне пришлось вынести. Вам просто нужны ответы, и вы небо и землю сдвинете с места, только бы их получить. Когда же вы найдете виновного, кто бы он ни был, и уедете отсюда, – все это уйдет для вас в прошлое, а нам придется жить среди тех руин, что вы оставите за собой, со всеми подозрениями и злобой, которую вы разбудите. Что ж, надеюсь, что хоть не зря… В этом человеке жила какая-то всепоглощающая печаль, непобедимая мука. Он снял с каминной полки фотографию женщины. – Взгляните. Это та, что была моей женой… Ее портрет всегда стоял на камине. И всегда напоминал мне, что я любил и был любим… Сын меня ненавидит… Он считает, что это я виноват в смерти матери. И я уже недалек от того, чтобы тоже считать себя виновным. И в его наркомании тоже… Он начал принимать наркотики разу после ее смерти… Марихуану, кокаин, потом героин… Он с болью смотрел на фото. Циглер узнала блондинку с портретов в коридоре. Ту, что никогда не улыбалась. – Что до меня, то я стал плохо спать и потерял всякий интерес к своей профессии… Мне снятся кошмары, в которых появляется она… Живая, любящая… Я не могу ничего планировать, живу одним днем. Это длится уже четыре года… – А что произошло с вашей женой? – мягко спросила Циглер. – Четыре года назад она внезапно впала в тяжелую атипичную депрессию. Она потеряла всякий вкус к жизни и вынашивала мысли о самоубийстве. Мы консультировались с несколькими психиатрами, и один из них в конце концов настоял на МРТ. У жены обнаружили обширную опухоль в правой височной доле мозга. Он по очереди оглядел Ирен и Ангарда. Где-то в глубине дома часы роняли зернышки секунд, словно четки перебирали. – Месяц спустя ее срочно положили в больницу: опухоль спровоцировала кровоизлияние… Через неделю она умерла. Он поставил фотографию обратно на каминную полку, обогнул диван и уселся напротив них. Снова болезнь… Циглер содрогнулась. Она почувствовала себя в окружении. Ей захотелось встать и бежать отсюда. – Мне было очень плохо, и я не мог заниматься сыном в той мере, в какой это было необходимо. Прежде всего я отправился к психотерапевту и прошел курс поддерживающей терапии для «смягчения мучительных ощущений и оживления в памяти ощущений позитивных после смерти близкого человека», пользуясь терминологией психиатров… Не помогло… А потом в аббатстве я познакомился с отцом Адриэлем. Он очень мне помог: благодаря ему я обрел Бога. «Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня». Псалом пятидесятый, стих двенадцатый. – А к какому психотерапевту вы обращались? Делайе поднял глаза. – К доктору Драгоман. Циглер снова вздрогнула. Опять аббат, опять психотерапевт… В этой истории все время натыкаешься на одних и тех же персонажей. Наклонившись вперед, Делайе смотрел на них повлажневшим взглядом, и в полумраке белки его глаз отливали перламутром, как жемчужины в створках раковин. – Вы намерены допрашивать моего сына? Я уже говорил, что его сняли с наркотиков, но он еще очень уязвим… Он готовится вернуться к нормальной жизни, но на данный момент находится в таких условиях, где он защищен от ужасов и опасностей внешнего мира. Ваш визит и ваши вопросы могут разрушить это хрупкое равновесие… Поэтому я вас умоляю: если в вас осталась хоть капля человечности, пощадите его. – Мы не варвары, – парировала Циглер. – Сирил такой же, как его отец, – снова заговорил Делайе, видимо, не отдавая себе отчета, что перебил собеседницу. – Он мягок и не способен ни на какое насилие, он предпочтет скорее сделать зло себе, чем другим. Конечно, в наше время это считается слабостью. Взгляните, ведь повсюду снова в чести сила и грубость: таковы руководители государства, таковы простые граждане, полиция, социальные сети… Прав тот, кто орет громче, кусает больнее и бьет сильнее… С улицы, со стороны входной двери, донесся шум мотоциклетного мотора. Мотоцикл замедлил ход, немного подождал, а потом уехал. В эти несколько секунд в глазах учителя сверкнул ужас. – Что с вами, господин Делайе? Вы, по-моему, сильно испугались. – Нет, нет… – Что вас так напугало? – Не говорите глупостей. Мотор снова зажужжал, на этот раз далеко, но надоедливо, как одуревшая муха, и Циглер снова заметила, как напрягся учитель. Теперь он стал похож на затравленного зверя. – Жильдас, что с вами? – спросила она, тоже наклоняясь вперед. Он нервничал все больше и больше. – Вы знаете… или думаете, что знаете… кто это сделал? Вопрос заставил его отреагировать. Он поднял глаза. – Нет! Зачем вы так говорите? Это абсурд! Он быстро заморгал, и вид у него сделался совершенно перепуганный. – Но тогда чего вы так испугались? Учитель сглотнул. – Ничего! Я вовсе не испугался. – Неправда. Жильдас Делайе сморщился. – Оставьте меня в покое! Я не желаю быть в этом замешан! – Замешан в чем? – Да во всем этом… В убийстве, в горном взрыве… Ирен пристально на него посмотрела. – А почему вы решили, что эти два события связаны друг с другом? Он яростно замахал руками, словно отбиваясь от невидимых врагов, и сильно побледнел. – Я ничего не знаю. Я сказал то, что сказал… Оставьте меня в покое… пожалуйста! – Вы что-то скрываете от нас? – Ничего! Крикнул он громко, с какой-то лихорадочной горячностью. – Значит так, Жильдас Делайе, с сегодняшнего дня, то есть с двадцатого июня, с семнадцати тридцати трех, вы… – Телефонные звонки, – выпалил он вдруг, не дав Ирен произнести слово «задержаны». – Мне все время кто-то звонил… По нервам Ирен словно побежал электрический ток. Она нахмурилась и снова нагнулась вперед, за ней нагнулся Ангард. – Кто-то звонил? – Ночью… он не назывался… И молчал, на том конце не было ни звука… Он провел рукой по посеревшему лицу. – И еще было вот что… Он встал, подошел к книжному шкафу, выдвинул нижний ящик и достал оттуда листок А4, сложенный пополам. Потом вернулся на место и протянул листок Циглер. – Я нашел это в почтовом ящике утром, перед взрывом, – уточнил он. Ирен развернула листок. Напечатано на машинке. Что-то вроде… стихотворения… Это еще что такое? Она прочла: Как ниже Тренто видится обвал,