– Пытать?! – воскликнула она. – Меня?! – Да, эти инквизиторы. – Инквизиторы?! – так и села Елена. Некоторое время все трое в полном изумлении таращились друг на друга. – Быстроногий Александр там тоже был, – напомнил бомж. – А всего вас было восьмеро на великой горе Ах-Аг. – Что это еще за Ах-Аг? – удивилась Елена. – Может, он так Пластунку называет? – предположил Саша. – Где тебя менты допрашивали… инквизиторы-то, блин. Бомж кивнул: – Да, Пластунка, это имя я тоже слыхал. – Помолчав, громила улыбнулся и произнес с улыбкой: – Я так бежал, как будто за мной гонится Скамандр. Или, вернее, будто я сам – Скамандр. Бабушка с внуком переглянулись: шуточки у бомжа были те еще. – Кто это: Скамандр? – осторожно поинтересовалась Елена, но бомж не успел ответить, потому что Александр сказал: – По-моему, это долгий разговор, может, нам куда-нибудь пойти посидеть? Я угощаю! – Извините-с, – прогудел бомж-громила и даже пальцем помаячил у Саши под носом, – я не пью. Почему-то все хотят мне налить вина или, еще хуже, – пшеничной водки, но я не пью. И ни один из нас не пьет. Дали зарок, – бомж наклонился в три погибели, к самому уху Елены – ей потребовалась вся ее воля, чтоб не отшатнуться, но, как ни странно, ее не обдало волной вони, – и прогудел в него, подставив ладонь: – Во хмелю с тобой может случиться всякое. Елене очень хотелось посчитать громилу за сумасшедшего, но почему бы тогда и себя не отнести к этой категории, поэтому она решила продолжить разговор: – А что вы делали на Пластунке? – Караулил, – отвечал бомж. – Я там живу… неподалеку. Вернее, жил, по соседству. И мне показалось, что время пришло, он вот-вот появится. Я должен был сопровождать его. Ведь прежде он никогда не бывал здесь, ему здесь все чуждо, хоть я и рассказывал немало. Не знаю, как ему удалось… Но только я его проворонил. И после так и не нашел. Обошел уже… – бомж растопырил пальцы, пошевелил ими, что-то подсчитывая, и сказал: – Семь пещер… – Почему пещеры? И кого вы караулили? – спрашивала совершенно сбитая с толку Елена. – Да батюшку же! – воскликнул бомж, как будто удивляясь их недогадливости. – Моего приемного отца, его зовут Мирон. А меня… простите, кажется, я забыл представиться, – бомж схватился за свою коричневую кепку-«аэродром», собираясь сорвать ее с головы, но, видно, вспомнил, что она привязана к подбородку, остановился с занесенной рукой и, опустив руку, церемонно поклонился и сказал: – Поликарп, Поликарп Миронович. Дальнейшего, я думаю, не надо. Можно просто Поликарп… Да, так будет лучше: Поликарп. – А вы со Славой Кучкиным, бывшим борцом, случайно не знакомы? – в лоб спросила Елена. – А кто это? – удивился бомж. – Не-ет, не знаком. Я, по правде говоря, никого здесь нынче не знаю. Кроме вас. – А вот мы вас не знаем! – твердо проговорила Елена и прищурилась. – И откуда вы знаете нас? – вмешался в разговор Александр. – Вы следили за нами? – Конечно, я за вами следил, – не постеснялся признаться бомж. – Зачем? – строго спросил Александр. – Как я уже говорил, я никого здесь не знаю, я, конечно, бывал в этом месте, и не раз, но с тех пор тут все так переменилось, я ничего не узнаю. Все меняется, и так быстро: у меня просто голова кругом идет. – А мы-то тут при чем?! – рассердился Саша. – Вы, разумеется, в этом не виноваты, разве же я виню вас?! – испугался бомж и даже руками замахал. – Я один виноват в том, что оказался у вас, и в том, что случилось все это. Хотя, может, и не только я… я не знаю. Да это и не важно, важно лишь то, что мой батюшка стар, и я очень волнуюсь за него. Как бы не стряслось беды! И потом, только он может помочь… Боюсь, что у нас не так много времени. А я пока совершенно не представляю, кто это мог сделать… – Что – это? – строго спросила Елена. – И хватит говорить загадками. У нас тоже от вас голова пошла кругом. Бомж Поликарп даже зубами заскрипел от огорчения. – Это – убийство, конечно. А что же еще? Елена так и подскочила, сам заговорил об убийстве, ну не наглец ли! – А… это не вы тетю Олю Учадзе укокошили? – брякнула она, отступая на всякий случай в сторону и Сашу потянув за собой. – Я-а? – изумился бомж и так и остался стоять с раскрытым ртом, поросшим темной бородой, и этот по-детски разинутый рот при гигантском росте бомжа и при том, что его кепка, как чепчик младенца, завязывалась веревочками, создавал совершенно комический эффект. И Елена, против воли, расхохоталась. – Как вы могли подумать такое! – воскликнул бомж. – И вы тоже! И вечно тебя подозревают… Всю жизнь расплачиваюсь за плохую репутацию предков. Хоть говорят, что яблоко от яблоньки недалеко падает, но я укатился далеко, очень далеко, под другое древо. Я велик ростом, но это еще ничего не значит. Однажды я слышал, что хорошего человека должно быть много, да! А ведь время не терпит, нужно поскорее найти убийцу, или убийц… ведь то, что случилось, – только цветочки, а ягодки будут впереди, я это предсказываю, хоть и не имею чести быть… впрочем, это не важно. Самое плохое здесь то, что это мог сделать кто угодно, и я совершенно не представляю, кто из них проник сюда. Это в первую очередь и нужно выяснить, мой отец очень помог бы нам, он так необычайно умен и проницателен, что смог бы разгадать эту загадку. Даже и по косвенным уликам. Но вначале нужно разыскать его! Надеюсь, что с ним ничего не случилось… Беда, что на Кавказе так много пещер! Мы могли бы отправиться прямо сейчас… Но прежде, конечно, нужно подняться на гору Ах-Аг, простите, Пластунку, если вам так больше нравится, откуда все и началось. Я мог что-то пропустить, какие-то следы, и вы, взглянув свежим глазом, могли бы обнаружить что-то, что натолкнуло бы всех нас на мысль… Я не ошибаюсь, ведь вы не были там, после того, после того, как… – Не были, – сказала Елена и повернулась к собеседникам спиной. – Не ошибаетесь, – подтвердил Александр. – Я надеюсь, молодые люди, вы будете столь любезны, – стал неуклюже расшаркиваться бомж, – что соблаговолите сопровождать меня на гору Ах-Аг, простите, Пластунку… – И только для того, чтоб сообщить нам это и позвать с собой, вы гоняетесь за нами по всему городу как сумасшедший?! – воскликнул Саша, а Елена укоризненно закивала. – Получается, так, – подтвердил бомж. – И еще, чтобы вернуть ольховую укладку. И потом, если бы вы не убегали, я бы не бежал за вами. Бабушка с внуком переглянулись. Бомж своими остановившимися глазами смотрел на них, козырек кепки был натянут по самые очки, и все Елене казалось, будто в узенькой щелке между краем козырька и очками брови как будто шевелятся… – Нет, – Саша покачал головой, – мы не поедем, что нам там делать?! Пускай полиция занимается расследованием убийств, это ее работа, а мы в этом деле ничего не смыслим. Вас неверно информировали: мы не следователи и не спелеологи. И не Шерлоки, блин, Холмсы. Вы в нас ошиблись. Бомж схватил его за руку, и лицо Александра исказила гримаса боли, видно, громила не рассчитал своих сил, он замахал руками и воскликнул: – Простите, ради бога, Александр… Чеевич? Как вас по батюшке величать? – Сергеевич, – пробурчал Саша, поглаживая предплечье. – Ничего, не растаю, не сахарный. Но на его руке появились синяки от пальцев бомжа. Все это ужасно не понравилось Елене. Поликарп меж тем вышел из-под пальмы, которая не отбрасывала тени, и, сделав приглашающий жест, двинулся по солнцепеку, и бабушка с внуком, как привязанные, потащились за ним, в надежде найти ответы на загадки, заданные бомжом. Они прошли круглое двухэтажное здание бывших железнодорожных касс, похожее на коробку с тортом, двинулись по улице Горького в сторону моря и завернули в промежуток между четырех-этажными домами, следом за Поликарпом. Бомж подошел к пустой скамейке, прятавшейся среди кустов олеандра, и опустился на нее. Извиняясь, он сказал: – Кажется, я должен сделать перевязку… Елена поглядела на здоровенную ногу бомжа, завязанную рукавом, который совершенно промок от крови, и, увидев, что за ними уже некоторое время тянется по горячему асфальту след из красных капель, воскликнула: – Что же вы молчите? У вас там пуля? Бомж покачал головой: – Черное оружие с рогатой тенью поразило меня, но я вырезал пульку. – И он достал из кармана и подбросил на ладони вытянутую пулю. Елена с подозрением посмотрела на карманы бомжа: чем, интересно знать, он вырезал эту пулю?! И все же она решила отправить Сашу в ближайшую аптеку за бинтами, ватой и зеленкой. Она сидела на некотором расстоянии от бомжа, готовая при первой опасности броситься наутек. – Оружие становится все более быстрым, все более опасным, оно держит смерть в зубах, много смертей, готовых выскочить от одного движения указательного пальца, – говорил бомж, сокрушенно качая головой. – Держа автомат в руках, каждый может почувствовать себя сильным, даже совсем слабый, трус может подумать, что он герой, – это нехорошо. И тень оружия стала рогатой. А ведь говорят, что наличие рогов у чего бы то ни было – это плохой признак, хотя это, конечно, спорный вопрос. Елена невольно посмотрела на тень, которую отбрасывал на асфальт бомж. – А их вы тоже не знаете? – спросила Елена. – Кого-с? – Наркоторговцев, которые вас ранили, машину которых вы перевернули? – Нет, – покачал головой бомж, – не имею чести. Я только накануне вернулся. Я ведь говорил: посетив все эти пещеры и не обнаружив там батюшки… – А почему он должен быть именно в пещере? – прервала его Елена на полуслове. – Он что: изучает пещеры? – Можно сказать и так. Он любит пещеры! То, что любишь, то и изучаешь, и наоборот: то, что изучаешь, то и любишь. Да и что на земле может быть лучше пещер?! Там всегда одинаково, там будто нет времени. Там хорошо думается. А мой отец любит думать. Очень любит. Так вот, вернувшись в сей, богатый народом, град, я решил обратиться за помощью к вам. В тот раз, когда я вынул из вашей сумки эту ольховую укладку с безделицами, которая лежит теперь у вас в мешке и из-за которой вы могли сильно пострадать… – А почему вы решили, что я могу пострадать из-за украшений? – Это же золотые украшения, хоть и грубо выполненные! А из-за золота, я уже имел случай в этом убедиться, могут произойти самые разные неприятности, и я решил от греха подальше перепрятать укладку, пока золото не конфисковали. Потом я пошел за вами и проследил ваш путь с горы Ах-Аг до самого вашего дома и затем только отправился на поиски отца моего. Я думал, что справлюсь сам, и, будь я у себя, я бы справился. Но здесь… Тут вернулся Саша, который принес все, о чем его просили. Елена, несмотря на протесты бомжа, который хотел все делать сам, размотала его ножищу, отлепила листья подорожника и увидела на толстой лодыжке бомжа глубокую рваную рану, волосы вокруг которой свалялись от крови, и кровь все еще продолжала сочиться. Хотя Елена и была немного брезглива, но перевязывать Поликарпа вовсе не было противно: как ни странно, от него не воняло, а, напротив, пахло хорошо, даже очень хорошо, то ли молоком, то ли сеном, то ли прогретыми на солнце камнями, Елена никак не могла определить исходящий от него запах. Александр сидел по одну сторону от бомжа, Елена, сделав перевязку, села по другую. Поликарп между тем продолжал: – Утром я увидел вас с быстроногим Александром, когда вы, спеша, проходили мимо моего паркового приюта. И вот, только я собрался выйти, чтоб последовать за вами, как увидел молодого человека с очень круглой головой, сверху донизу одетого в черное и которого я уже удостоился видеть накануне вечером, как раз возле дверей вашего дома. Черный человек шел за вами, в этом не могло быть никакого сомнения, но старался остаться незамеченным. Он проследовал за вами в автобус, и вышел там же, где вы, и прошел до того высокого дома, в двери которого вы вошли, а после вознеслись. Правда, он не стал подниматься за вами, но все время ждал вас внизу, пуская дым колечками и звоня по беспроводной телефонной трубке, по которой все теперь здесь названивают. И затем приехал этот вороной автомобиль, тот самый, который лежал потом, вы видели, кверху колесами, как майский жук. И, спустя время, вы вышли из дому и снова вошли в автобус. И опять этот черноногий следовал за вами. А в этом прекрасно украшенном парке черный человек сел в черную машину, которая тоже оказалась там, но никуда не ехала, а просто стояла, и опять позвонил по оторванной трубке, приглашая кого-то прийти в этот же парк. Я видел и слышал это, потому что окно в автомобиле было открыто, и из него по локоть высунулась рука с телефонной трубкой, и еще я увидел в вороном автомобиле других черноодетых. И вот, когда вы побеседовали с тем, с кем хотели, и, покружив, вышли прямо под дула рогатых ружей, появился еще один молодой человек, одетый в белое, как тому и следует быть, потому что он и стал жертвой. Да, это именно его вызвал по трубке черный человек с очень круглой головой. Я не мог допустить, чтобы и вас убили, как этого белоодетого. Дальнейшее вы видели. Когда вы столь стремительно скрылись, я, перевернув черное авто обратно на колеса и убедившись, что убитых до смерти там нет, а есть только оглушенные после сотрясения машины, пустился вслед за вами. Ибо, как я уже говорил, и так времени потрачено даром очень и очень много. Бабушка с внуком опять переглянулись. Бомж говорил хоть и замысловато, но искренне, ему хотелось верить, и даже верилось, но Елене ужасно не нравились его глаза. Если бы еще этот Поликарп снял свои очки… При разговоре с ним она старалась не смотреть ему в глаза. Елена глядела на его большой рот, да, просто неприлично заглядывала в рот говорящему и увидела, что у него великолепные крепкие белые зубы, каких, пожалуй, не встретишь ни у одного бомжа во всей округе. – А как вы оказывались везде так вовремя? – поинтересовался Александр, пытаясь поймать бомжа на несоответствиях. – Мы ехали на автобусе, черный человек на автобусе, те – на машине, а вы на чем следовали за нами? – Я, как вы могли уже заметить, не останавливаюсь ни перед чем, следуя за своей целью, – нескромно отвечал бомж. – У меня есть большой опыт передвижений по этому богатому народом граду, и не только по этому! Я могу ехать на любой крыше: поезда, автобуса, трамвая, только бы крыша выдержала, я бегаю столь быстро, не в обиду вам, зовущийся быстроногим Александр, будь сказано, что обгоняю всех людей, и даже многих из лошадей. Я лазаю по деревьям, как обезьяна. Я довольствуюсь малым, неприхотлив в еде и одежде. Люблю спать на земле, на камнях, могу, как оказалось, спать даже в снегу равнин! Раны заживают на мне, как на диком коте. – Елена при этом невольно взглянула на его раненую ногу, а бомж завершил свою речь словами: – Я крепок, как скала, – и в подтверждение так стукнул себя по груди, что она загремела, будто и вправду была каменной.