Поликарп, сунув под кепку сзади, на затылке, пальцы, почесался и немо уставился на Елену своими очками, потом повернулся к Саше, словно ожидая, что они немедленно сорвутся с места и помчатся на гору Пластунка-Ах-Аг. Елена поглядела на часы на вокзальной башне, видневшейся вдали, над круглым зданием бывших касс, на том конце широкой кипарисовой аллеи: часы показывали пять часов пополудни. – Когда же мы примемся за дело? – вынужден был задать свой вопрос бомж, проследив за ее взглядом. – Кстати, я ведь еще должен подарить тебе, прекрасноволосая Елена, одну вещь! – вкрадчиво продолжал он. – Одну хорошенькую вещичку, которая, по всей видимости, должна теперь принадлежать тебе, поскольку прежняя хозяйка этой вещи… Ну, не будем о грустном! Но вещь эта находится там же, на горе Ах-Аг. Так что, как говорится, все дороги ведут на гору. Поликарп в нетерпении даже привстал со скамейки, призывая их следовать за ним. – Да, – спохватился бомж, повернувшись и возвышаясь над ними наподобие горы, на которую звал их, – прекрасная Елена, ты извинишь меня, что я тебя так называю, а книга Медеи у тебя, надеюсь, с собой? Бабушка с внуком, услышав вопрос, приросли к скамье. Часть II Поиски и находки «Вечерние новости» На центральном пляже города, в районе Морского вокзала, произошел странный случай: отдыхающий, который летел на парашюте, прикрепленном к моторной лодке, – такого рода развлечения становятся все более популярными на черноморских пляжах, – внезапно увидел под собой в море некий подводный объект… Произошло это в тот момент, когда мотор заглох, лодка остановилась – веревка, связывающая парашют с моторкой, ослабла, и парашютист стал опускаться вниз. Он встал ногами на твердую поверхность и даже пробежался по объекту. Но в этот момент мотор заработал, лодка сорвалась с места, и отдыхающий взвился на парашюте под небеса. Объект, разумеется, остался в воде. В приватном разговоре отдыхающий сказал, что объект этот – подводная лодка неизвестной модификации. Можно, конечно, сказать, что у человека разыгралось воображение, или еще проще: что парашютист перед тем, как взлететь, хорошенько приложился к бутылке. Но все это домыслы, а вот факт: отдыхающий по профессии офицер-подводник. Правда, он просил не называть его фамилию, мотивируя это тем, что слишком быстро все произошло и, видимо, какие-то сомнения по поводу объекта у него остались. Когда моторка вместе с парашютистом развернулась и вновь оказалась на прежнем месте, никакого подводного объекта в море уже не было. Алевтина Самолетова, Виктор Поклонский, агентство «Национальный телефакт» Глава 10 Дар бомжа Бомж тяжело рухнул на скамью рядом с Еленой, и она увидела, что Поликарп как-то подозрительно раскраснелся. Выпить он не мог – никуда не отлучался, да и ведь уверял он, что не пьет, и Елена верила ему, она уже поняла, что это не простой, очень не простой бомж. Если жара виновата, то отчего он прежде – когда бегал за ними по солнцепеку – не был таким красным, как сейчас, сидя в тени, на скамейке. – У вас температуры нет? – спросила Елена, поднеся руку ко лбу бомжа, спрятанному под козырьком кепки, но Поликарп резко отстранился: – Что? Нет. Конечно нет, румяноланитая. – Вы сами румяный. Да еще какой! Бомж попытался закутаться в свою рубаху-обдергайку – при том, что жара была под 30 градусов, – поднял воротник и обхватил себя за мощные плечи. У него просто зуб на зуб не попадал, отчего завязки кепки под заросшим волосами подбородком тряслись. По рассказу бомжа выходило, что ранен он из-за них, и вот теперь у него поднимается температура, тоже, выходит, из-за них. В больницу его, конечно, не примут… Елена поинтересовалась на всякий случай, есть ли у него документы, но документов, конечно, не было. Так же, как у нее… Кто знает, может, и бомж этот тоже никакой не Поликарп, как она не Лена Лебедева… Совсем рядом была железнодорожная больница, бывший военный госпиталь, и Елена, оставив Александра с бомжом, отправилась в регистратуру. Но, как она и думала, ее там и слушать не захотели: бомж, хоть и крутился возле вокзала, к железной дороге прямого отношения не имел, он должен был работать на путях, быть стрелочником, проводником или хотя бы охранять мосты или тоннели, только тогда бы он попал на прием в железнодорожную поликлинику. Когда она вернулась, Поликарп лежал поперек скамейки, привалившись к спинке, и совсем стал походить на обыкновенного бомжа, только скамейка ему была маловата, будто взрослый решил оседлать детскую мебель. Саша стоял рядом и не знал, что делать. Елена послушала: дыхание Поликарпа было тяжелым и неровным. Она позвала его по имени – бомж не откликался, казалось, он спал, но глаза за темными очками были по-прежнему открыты. Везти его в любую из больниц смысла не имело, все равно без полиса и паспорта не примут. К себе домой? Нет, Клава с ума сойдет, да и невозможно было представить эту тушу в обычной малогабаритной квартире. Елена посмотрела на Александра и сказала: – Что ж, Саша, придется ехать на Пластунку, бомж своего добился, не мытьем, так катаньем. Не бросать же его здесь… Александр пожал плечами. А Елена, словно оправдываясь, что смеет заботиться о ком-то еще, а не о нем одном, ведь в первую голову она должна думать о внуке, понизив голос, продолжала: – И, знаешь, я думаю, что он не опасен. – Недавно ты говорила совсем другое, – язвительно возразил Александр. – А ты думаешь – опасен? – подхватилась Елена. Они покосились на откинувшегося бомжа и отошли в сторону. – Не в том дело. Кто он нам – сват, брат? Жил же он до сих пор без нас, не помирал. Выкарабкается… – Саша, его же из-за нас ранили! Могли и убить… И потом, он такой странный, мы должны все выяснить: и с убийством тети Оли, и с книгой Медеиной. Откуда он все знает?.. И – что он знает? Кто он такой? Из каких мест? Что все это значит? А не хочешь – поезжай домой, я сама отвезу его на Пластунку. Мне так и так надо туда съездить, посмотреть, что с домом. Вот и съезжу. – Ну уж нет, я тебя с ним не оставлю. Помолчав, Александр добавил: – Просто ты теперь стала такая… такая ужасная авантюристка, что… – Я-а? – воскликнула, совсем как бомж давеча, Елена. И должна была сознаться, что и вправду ни за что еще каких-то полгода назад не стала бы возиться ни с каким на свете бомжом, будь он хоть трижды по тридцать раз странный и загадочный. Вопрос заключался теперь в том, как доставить бомжа на гору. Денег у них с собой было… Елена посчитала деньги, и свои, и Сашины: всего оказалось пятьсот пятьдесят рублей. Может и не хватить. Тогда она достала из пакета шкатулку с драгоценностями, которую вернул ей Поликарп, – ну какой бомж сделал бы такое! Тоненький перстенек с аметистом был подарок бабы Сони; обручальное кольцо она не хотела трогать; оставался перстень с рубином, она покупала его сама, еще в 70-е годы прошлого века. Этот перстень она и нацепила на большой палец, на всех остальных пальцах перстень болтался так, что мог ненароком соскочить. Оставив Александра наедине с бомжом (и впрямь авантюристка!), она отправилась в аптеку, купила несколько упаковок парацетамола, градусник, вату и бинты, в магазине, на оставшиеся деньги, – хлеба и колбасы; потом свернула на трассу, откуда выезжали с окружной дороги машины, и поймала пустой грузовик. В обмен на перстень с рубином водитель согласился доставить их на Пластунку. Увидев бомжа, лежащего на скамейке, он отступился было, но Елена так умоляла его, что парень, пожав плечами, сказал: – Мое дело маленькое, – и крикнул бомжу: – Эй, громобой, вставай давай, карета подана! Бомж поднял голову и покачал головой: – Никуда я не поеду! Только на гору Ах-Аг! Или на поиски отца моего. Я боюсь, что может случиться непоправимое. Только не знаю, с кем. Может быть, со мной. Это было бы лучше всего. Я чувствую, что-то должно произойти. Ведь и у меня есть некоторые способности, как батюшка по доброте своей иногда говорил, конечно, желая подбодрить меня. – Етит твою налево! – воскликнул шофер. – Ишь ведь, как заговорил! – А может быть, непоправимое случится со многими. Это будет хуже всего. Хотя мне-то, конечно, должно быть все равно, ведь я чужой тут, и это не моя война, – продолжал на ходу бомж. Александр и Елена поддерживали его с одной стороны, а водитель с другой. Ручищи Поликарпа были горячее асфальта, по которому Елена, босая, совсем недавно удирала от него вместе с Сашей. – А вот вы… вы не чужие тут. Мало героев, очень мало героев, а тут потребуется герой! Я даже боюсь, что героев совсем нет. Вымерли. Кроме родовитости, нужно и соответствующее воспитание, а где его взять, когда нет воспитателей. Вот мой батюшка – он был учитель! Не смотрите на меня, я – его неудача, но были более удачные экземпляры, гораздо более удачные. Бомж говорил почти в бреду, он старался идти, но ноги заплетались, и Поликарп в удивлении бормотал: – Не понимаю, что со мной! Клянусь тучегонителем, никогда со мной такого не бывало! От меня вам столько беспокойства. Простите меня, простите меня, всех богов ради! – Да помолчи ты, верста стоеросовая! – рассердился водитель. Машину он оставил в неположенном месте и теперь волновался, как бы за колечко не пришлось расплачиваться дорогой ценой. Бомж, увидев грузовик, оживился: – В прошлый раз я путешествовал на подобных таратайках. Он перемахнул через борт и тяжело рухнул на дно кузова. Бабушка с внуком залезли следом. Елена посылала Сашу в кабину, сама она хотела держать состояние бомжа на контроле: он так горел, что ей казалось, может и не доехать до горы Ах-Аг… Но Александр отказался, он хотел быть вместе со всеми. – Тогда лежите тихо и не высовывайтесь, – наказал им вконец рассердившийся водитель. Когда они в следующий раз выглянули из-за борта, моря уже не было, они убрались от него в сторону горы. Шофер открыл задний борт, и они, едва живые – так в этой железной посудине их растрясло, – вывалились из грузовика. Водитель с Александром хотели помочь бомжу спуститься, но Поликарп сам соскочил вниз. – Все печенки отбила, – сказала Елена, снимая с большого пальца перстень и отдавая его водителю, который тут же нацепил его на свой мизинец. Под дубом лежали черные свиньи, хряк, чесавший о ствол спину, приостановился и проводил их взглядом крохотных злых глазок. Бомж, прихрамывая, быстро шел к калитке дома Медеи, Елена с Александром даже не поспевали за ним. – А ты боялась, не доедет, да он здоровее нас с тобой! – говорил Саша, но Елена так не думала. Она тоже торопилась – хотела увидеть разрушения, про которые говорила Алевтина. Но дом был цел! Только стал совсем низким, оттого что стоял теперь на земле, а не на сваях. Подломившиеся ноги домика кучками замшелых серых камней валялись по четырем углам. Поликарп растянулся вдоль перекошенной веранды, от одного конца до другого, перегородив дверь, как огромный сторожевой пес. На веранду теперь надо было шагать прямо с земли: доски деревянной лестницы разметало по сторонам. Она попыталась растолкать бомжа, но безрезультатно. Перегнувшись через лежащего, Елена толкнула дверь – и она открылась. Тогда, сунув Поликарпу под мышку градусник, она перешагнула через него и вошла в дом. Внутри разрушения были заметнее, чем снаружи. Доски пола во многих местах вздыбились, выскочили из пазов и поднялись в воздух, точно качели, мебель оказалась перевернута, зеркало упало и – Елена вздрогнула – да, треснуло! Разбитое зеркало – плохая примета. Створка оконной рамы висела на одной петле. В окно Елена увидела, что крыша богатырской хатки не лежит на земле, как уверяла Алевтина, а, как и положено, покрывает дольмен. Елена распахнула дверь в большую горницу – там, конечно, полнейший бедлам: горшки, кадки, ведра, бидоны и кастрюли, в которых росли зеленые приживальщики, валяются на полу, а бедные фикусы, столетники, каланхоэ и прочие лежащие на боку растения большей частью погибли. Впрочем, урон растениям был нанесен не внезапным сотрясением, отчего они опустились на полтора метра ниже своего привычного уровня жизни, а тем, что после гибели тети Оли Учадзе их никто уже не поливал. Елена, намереваясь выйти из дому, вновь перешагнула через бомжа; переступать через человека – дурная примета, и если один раз переступил, надо потом обратно переступить, говорила баба Соня, а то-де расти не будет. Хотя куда уж этому Поликарпу еще расти… Елена достала из волосатой подмышки бомжа градусник – и ойкнула: ртутная прямая вытянулась до 41 градуса! – Так я и знала! – воскликнула Елена. Что же делать-то? Вот, затащили мужика на гору… Правда, он сам сюда рвался. А вдруг он помрет здесь? Вдруг у него заражение крови? Она вынуждена была опять перешагнуть через бомжа, чтобы взять чайник и чашку, – Елена послала Сашу на колонку за водой, и они, с двух сторон приподняв бомжу голову и почти насильно разжав зубы, пропихнули в рот четыре таблетки парацетамола и влили в рот воды. – Такой коломенской версте небось и шестикратную дозу надо, не то что… – нарочито грубо сказала Елена в ответ на вопросительный взгляд Саши: мол, а чего столько таблеток? Потом она послала внука на чердак. Саша сбросил сверху залежавшиеся матрасы и подушки, спустил железную кровать, как велела Елена. Передав ему наружу, в низкое теперь окошко горницы, некоторые из погибших комнатных растений, чтоб освободить середину комнаты, она через окно же втащила в дом матрасы и устроила на полу постель для Поликарпа. В конце концов им удалось растолкать бомжа и препроводить на место, причем он, забывая наклоняться, оба раза врезался в притолоку. Как сноп, бомж повалился на матрасы вниз лицом, так что мотоциклетные очки хрустнули. Ночью Поликарп бредил, правда, Елена ничего не могла понять, потому что бред оказался иностранный. Она разобрала только имя его отца, он почему-то звал отца по имени: «Мирон, Мирон», – и дальше шла полная белиберда. Елена в школе учила немецкий, Саша – английский, она слышала, как изъясняются на грузинском и армянском языках, но это было неизвестное наречие. – Саш, а может, он японец? – шепотом спросила она у внука под утро.