– У нас есть Кавказ, но гораздо более молодой, нет, я неверно выразился, чуть более молодой. Но такой же прекрасный. Не знаю, почему боги сделали его местом ссылки великого титана, мне здесь очень нравится! – А у нас Кавказ тоже был местом ссылки! – похвалился Саша. – Сюда и Пушкина ссылали, и Лермонтова ссылали, и кого только не ссылали, скажи, Лен? Елена кивнула. – Еще декабристов ссылали, – стал вспоминать школьные уроки Александр, – Одоевского сослали – это который про искру-то писал, из которой возгорится пламя, он потом от малярии помер. Бестужева-Марлинского сослали, он без вести возле форта Святого Духа пропал, это где Адлер теперь. То ли горцы убили, то ли к ним в плен попал, то ли сам горцем заделался: цивилизация надоела. Циклоп кивнул так, будто знал их… И Елена вздрогнула: а может, и вправду знавал? Она стала вглядываться в его лицо с одним глазом во лбу, с симметричным рисунком двух глаз, и потрясла головой, пытаясь сбросить оковы, которые, казалось, сковали ее разум – опять ей показалось, что она сошла с ума и грезит наяву. Что ж, сошла так сошла, каждый живет как может, и если она живет в бреду, значит, ей суждено жить в бреду – ничего не поделаешь. Утром отправились к пещере. Миновав каменное море – и впрямь целое море серо-белых валунов несколько километров было у них под ногами, – искатели по тропе вышли на скалистый уступ, нависший над долиной, которая расстилалась далеко внизу. По долине, скрываясь среди темных сосен и светлых осин, текла горная речка, похожая отсюда на голубой шнур. На уровне тропы, совсем рядом с ними парил над долиной орел. На одном из кругов орел покосился на них и что-то сказал на своем неведомом птичьем языке. – Ругается, – сказал циклоп. – Охотиться мешаем. Орел не вверху, а подле ног, что бы это значило? – продолжал он, рассуждая сам с собой. – Думаю, скоро мы найдем батюшку. Но здоров ли он?.. Я очень волнуюсь за него. Кавказ, да, Кавказ. Почему именно сейчас ему удалось попасть сюда? Над входом в пещеру «Парящая птица» стоял туман, отмечая это место. Елена сидела внутри тумана, сгорбившись, выпятив вперед упрямый подбородок и спустив в пятисотметровый колодец ноги, обутые в сапоги. Циклоп полз где-то глубоко под землей. Александр сидел рядом, точно рыбак над прорубью, и смотрел вниз. Вместо удочки в «прорубь» уходила крепежная веревка, а поймать в этой природной «проруби» они должны были отца циклопа. Елена склонилась над дырой, пытаясь разглядеть Поликарпа, но ничего не увидела. – Темно, как в заднице у негра, – сказал Саша, то ли забывшись, то ли испытывая ее, – бабушка давно уже не делала ему замечаний, как в прежние времена. – Са-аша! – Елена погрозила пальцем и покачала головой. Александр, насвистывая, обозревал окрестности, когда рация, которую вручил ему отец на всякий пожарный случай, внезапно ожила. – Сашенька, отзовись, – заговорила рация голосом Алевтины. – Саша, ты где? Ответь, где ты? Александр бросил на Елену недоуменный взгляд, дескать, почему она, а не отец, на связи, и ответил: – Я здесь, мама. Привет! Ты чего? – Где – здесь, отвечай немедленно, я очень волнуюсь! Александр поглядел вокруг и честно ответил: – В горах. – В каких горах? Не лги матери, Саша! Где ты? И кто там с тобой? – Мы возле Воронцовской пещеры, – не мог не солгать Александр. – С Ленкой, – сказал он правду. – А с кем еще? Кто там с вами, Саша, отвечай, это очень важно… Александр, пожав плечами, вопросительно поглядел на Елену, дескать, чего это она… – Ребята еще…Ты их не знаешь. – А взрослые… взрослых с вами нет? Каких-нибудь подозрительных личностей нет рядом, Саша? Не лги мне, я твоя мать. – Никаких подозрительных личностей тут нет, клянусь, мама. – Хорошо, я тебе верю. Передай рацию Лене. Елена, взяв рацию, услышала: – Леночка, здравствуй! Я очень на тебя надеюсь, ты умная, положительная девочка. Слушай сюда: это очень серьезно. Немедленно возвращайтесь домой, иначе я пошлю за вами Сашиного папу на вертолете МЧС, ты поняла? Немедленно! – Да, – сказала Елена. – Мы все поняли… тетя Алевтина. В рации что-то затрещало, и после молчания голос Альки произнес: – Вы правда возле Воронцовской пещеры? – Да. Только знаете… нам ведь еще собраться надо, я тут рюкзаки сдуру постирала, ничего не высохло, и вообще дело к вечеру… Может, к завтрему только удастся домой попасть. После продолжительного молчания Алевтина произнесла: – Хорошо. Но чтобы завтра были дома! Как два штыка. Ясно? – Я-асно, – протянула Елена. – И если кто-то… Но Алевтина не договорила, связь оборвалась. «Вот ведь командирша, – подумала Елена, – привыкла на съемках Витей Поклонским командовать». Что все это значило, она понятия не имела. Чтобы Аля обратилась к бывшему мужу, стала вдруг просить его об услуге… это надо, чтобы такое случилось! Неужели кто-то из знакомых видел их в компании с Поликарпом и сообщил ей?! – Придется возвращаться, – сказала Елена. Когда Поликарп ни с чем, вернее, ни с кем вылез из колодца, ему сообщили, в чем дело, и, спешно собравшись, пустились в обратный путь. Елена сказала, что она сама себе хозяйка и, в крайнем случае, они и без Саши продолжат поиски. Возмущенный до глубины души Александр говорил, что обязательно пойдет с ними, и никто его не удержит, вот увидите, он отпросится у матери или попросит отца уговорить ее. Елена хмыкнула: если Алевтина что-то вбила себе в башку, то этого из нее никто уже не выбьет. Во всяком случае, бывшему мужу нечего и пытаться. Вернувшись к красным скалам Фишта, они издали увидели посреди альпийского луга вертолет, винт которого с навершием пропеллера уже крутился, собирая ветер, а высокая трава вокруг вертолета волновалась, как море в хороший шторм. Циклоп на ходу натянул свои очки. Срываясь, падая, крича и размахивая руками, они мчались к вертолету. Пропеллер стал крутиться так, что его уже можно было разглядеть, и травяное море вокруг почти утихомирилось. Им повезло: вертолетчики были те же, что доставили их в горы. Дверь открылась, они забрались внутрь, и машина с ревом и грохотом оторвалась от земли. Скоро путники уже были внизу, в жарком городе, и тут же почувствовали, что на дворе июль, а не март, и Елене стало дурно – от воздуха города, насквозь пропахшего машинами, асфальтом и людьми. До завтра, когда они обещали Алевтине вернуться, было еще далеко, и Александр предложил по пути осмотреть пещеру в тисо-самшитовой роще, тем более что находилась она на пути к дому. Все согласились. Экскурсантов, хотя время приближалось к пяти, было еще достаточно, но ходили они по малому кольцу маршрутных троп реликтового леса. Троица углубилась в заповедный лес, почти уничтоженный американской белой бабочкой. Утоптанная тропа скоро пропала, даже едва заметная стежка, петлявшая в этих джунглях, исчезла, ткнувшись под конец в заросли иглицы. Циклоп, сняв свои липовые очки, весь устремился вперед, легко, как у себя дома, находя дорогу в этом сумрачном лесу. У подножия известковых скал стояли остатки замшелых стен сторожевой византийской крепости, высотой где в два, где в полтора метра; обогнув крепость, которая осталась по левую руку, путники стали подниматься кверху. На ту сторону кручи был переброшен висячий мост: на железных тросах крепились дощечки, часть их сгнила и обвалилась, и в мостике зияли провалы больше метра шириной. – Может, не пойдем? – засомневался Александр. – Что-то не похоже, чтоб этим мостом кто-то пользовался… – Нет, нам непременно надо туда. Пещера совсем рядом, быстроногий. – Циклоп кивнул на заросли лавра и лавровишни на той стороне пропасти. Но как бабушка с внуком ни вглядывались, ничего похожего на вход в пещеру не заметили. Циклоп своим единственным глазом видел лучше, чем каждый из них двумя. Поликарп первым пошел вперед, он легко перешагнул через самый большой провал и обернулся, чтобы подать руку Елене, которая шла следом, хватаясь за перила. Тросы с торчащими там и сям пучками железных нитей то опускались до полуметра над мостиком, так что приходилось семенить на четвереньках, то вдруг поднимались на два метра, так что до них было не дотянуться… Но тут гнилая доска под циклопом подломилась, и он едва успел схватиться за трос, на котором и повис, в результате чего весь мост перекосился и вот-вот готов был вывернуться наизнанку и сбросить всех, кто на нем находился, в пропасть. Елена упала на доски, вцепившись в их края, Александр расставил ноги на ширину моста и уцепился за тросы. Поликарп, изогнувшись всем телом, рухнул на мост, от чего тот заходил ходуном. На той стороне люди сделали передышку, о том, что придется возвращаться назад тем же путем, Елена и думать не хотела: в навесном мостике после них образовалось больше прорех, чем было досок. Циклоп, оказавшись на вожделенной стороне, ринулся напролом, через заросли, к невысокой горе и, раздвинув кусты лавра, указал им на вход в пещеру. Бабушка с внуком вновь принялись надевать сапоги, куртки, на головы нацеплять каски с фонариками, а Поликарп в нетерпении поторапливал их. Пропетляв по переходам, путники оказались в низком сводчатом зале, с потолка которого свешивались гроздья тонких, как спицы, белых сталактитов различной длины. Елена, задрав голову, осветила стены фонариком, укрепленным на каске, и ахнула. Она прикоснулась к одной из белых спиц, но та тут же обломилась и, упав на каменный пол пещеры, разбилась на куски, точно стеклянная. Циклоп свернул в один из коридоров и пропал, Елена крикнула: «Эй, подожди нас!» Она увидела два одинаковых хода, в конце левого мелькнул свет фонаря – и они ринулись за светом. Коридор расширялся, и скоро они оказались в каком-то очередном темном зальчике. И вдруг Елена услыхала отзвук как будто какого-то движения, дальний стук тамтама в одном из углов, потом – то ли всхлип, то ли стон… – Поликарп, – позвала тихонько Елена, оглядываясь на возвышавшегося Александра, – Поликарп, ты здесь? – Бабушка и внук поворачивались из стороны в сторону: циклоп, видать, выключил свой фонарик. – Поликарп, гад, перестань пугать нас! – строго сказала Елена. Сдвоенный свет фонарей, укрепленных на касках людей, выхватил из тьмы спиной к ним стоявшего Поликарпа, который обнимал кого-то, чью-то шею. Внезапно фонари осветили ноги коня… следом конский круп… «Как лошадь оказалась в пещере, – мелькнуло у Елены в голове, – при чем тут лошадь?» Поликарп поворотился, обернув к ним свое улыбающееся трехглазое лицо, – и Елена увидела седобородого человека, которого он обнимал. Человек стоял как-то странно, так близко к лошади, что непонятно было, где ее голова… Впритык стоял! Елена посмотрела вниз – и не увидела ног человека… Их не было!.. Ой, он безногий инвалид, его отец?! Как же он смог забраться в эту пещеру? Ну конечно, его привезла лошадь! Елена смотрела и не видела, никак не могла соединить в одно человека и коня, лошадь и человека. – Это мой батюшка, слава богу, мы его нашли! – воскликнул циклоп, оборачиваясь из мглы, весь в пятнах света. – Познакомься, отец, это – Прекрасноволосая, – Поликарп кивнул на стоявшую с раскрытым ртом Елену-сталагмит, – а это – Быстроногий, – указал он на моргавшего и криво ухмылявшегося Александра. – А это мой отец – Мирон. Он, как бы это сказать по-вашему… кентавр, вот. «Дневные новости» В Черном море, в непосредственной близости от российской границы, обнаружена гигантская подводная лодка. Размеры ее таковы, что в несколько раз превышают любую из известных подводных лодок. Наш телеканал еще весной сообщал о встрече с подводной лодкой одного из отдыхающих – кстати сказать, офицера-подводника, – который летел над морем на парашюте и видел объект, в котором признал подводную лодку. Однако компетентные органы не придали нашему сообщению никакого значения, и, как видите, напрасно. Кому принадлежит подлодка, пока неизвестно. Ни одно государство не взяло на себя ответственность за действия судна. То, что иностранная подводная лодка около трех месяцев плавала под самым нашим носом и ее не засек ни один радар, указывает, по мнению военных, на то, что это совершенно новый вид вооружений. По словам военкома города Василия Казанского, «не сегодня-завтра одна из сверхдержав должна признать, что это ее подводная лодка. В противном случае судно будет уничтожено». Алевтина Самолетова, Виктор Поклонский, агентство «Национальный телефакт» Глава 13 В каком ухе у мэра шумит? Владимир Антонович Расторгуев, городской голова, был 13 июля сего года в расхристанном состоянии души. Нынче, он понимал, был решающий день, к которому все катилось, катилось и наконец причалило. Началось это весной. Однажды, перед тем как заснуть рядом со своей благоверной, повернувшейся к нему, по обыкновению, могучим тылом, Владимир Антонович услышал вдруг какое-то то-оненькое равномерное пиканье. Он насторожил слух и понял, что пищит не снаружи, а внутри, а именно: в левом ухе. Владимир Антонович слышал про шумы в ушах, он даже припомнил чей-то заданный женским мультяшным голосом вопрос: «В каком ухе у меня шумит?» Но у самого Владимира Антоновича в ушах никогда не шумело. В голове бывало, особенно после какого-нибудь обязательного на такой должности банкета, но в ухе – нет, никогда. В тот раз он не придал этому писку значения. Хотя еще тогда ему показалось, что эти «пи-пи, пи-пи-пи, пи-пи» напоминают какие-то звуковые сигналы, как будто в ухе у него маленький передатчик, то ли принимающий, то ли посылающий сигналы морзянки. Но утром он уверил себя, что ерунда, показалось, не может такого быть! Несколько вечеров никакого шума в ушах не было. Но спустя несколько дней писк повторился: опять в постели, и даже до того назойливо пищало, что Владимир Антонович никак не мог сомкнуть глаз и утром встал с дичайшей головной болью, а в тот день у него была очень важная встреча, на которой он, будучи не в форме, сделал большой промах, который мог самым пагубным образом сказаться на его будущей карьере. После этого городской голова понял, что тянуть нечего, надо обращаться к отоларингологу. Что-то все же настораживало его в этом шуме, поэтому он не пошел прямо к врачу, а позвонил главному ушнику города инкогнито, и не со своего телефона, который, он боялся, прослушивается, а из обычной телефонной будки, которую, кстати сказать, очень долго искал: сотовая связь совсем подорвала обычную. Набрав номер, он сказал, что его жена страдает шумом в ушах, и описал свои симптомы. К ужасу мэра, врач с ходу сказал, что это не к нему, жене надо обратиться к психиатру. Владимир Антонович не верил своим ушам, он еще пытался что-то мямлить, мол, может быть, доктор ошибается, неужели шум в ушах не может быть похож на сигналы, которые на самом деле, конечно, никакие не сигналы, а… но ЛОР, не дослушав, резко оборвал его – как он сам с успехом умел делать – и бросил трубку. Расторгуев понял, что жизнь его кончена. Если кто-нибудь узнает об этом бандитском шуме в его левом ухе, то следующие выборы ему ни за что не выиграть. Мэр-шизофреник – куда это годится! Вечером он долго прислушивался к себе – и уснул, так сказать, бесшумно. Но через день сигналы опять появились. Они были такими отчетливыми, будто кто-то из неведомой дали изо всех сил пытается связаться с ним… Может быть, это сигналы SOS? Ему даже лестно стало, что кто-то так настойчиво хочет выйти с ним на связь, именно с ним, и ни с кем больше. Вполне возможно, это инопланетяне хотят о чем-то предупредить землян – и выбрали его, как власть предержащего, а вдруг таким образом его готовят в президенты?! Ч-черт! Но уже в следующий раз Владимиру Антоновичу стало мниться, что в голове завелась какая-то тварь, вроде разумного микроба, и это она издевательски пытается выйти с ним на связь. Потом у городского головы появилось страшное подозрение, что, когда он лежал в кремлевской больнице с переломом ноги, ему каким-то образом вмонтировали в ухо следящее и подслушивающее устройство. Конечно, это было делом рук его злейшего врага и конкурента Виталия Койко, бывшего депутата Госдумы, имевшего в Москве большие связи, который, выходит, неусыпно, и днем и ночью, следил за ним и знал о нем всю подноготную. Владимир Антонович даже зубами заскрипел от огорчения. Но, подумав, решил, что напрасно раньше времени паникует, конечно, наши могут все, но не до такой же степени, чтобы он не заметил, как провели операцию и ввинтили жучка. Спустя какое-то время городской голова решил записывать все эти «пи-пи» «пи-пи-пи-пи» «пи» и выяснить, значат ли они вообще что-нибудь. Но у него ничего не вышло, сверив свои точки-тире с соответствующими им буквами азбуки Морзе, он получил бессвязную белиберду. Может быть, он опоздал с началом и, пока искал листок да ручку, многое потерялось, может, неправильно занес эти «пи-пи-пи» на бумагу, может, не сумел сделать пробелы между словами. Утром мэр позвал к себе военкома Васю Казанского и попросил, чтобы его обучили морзянке. Военком, никогда ничему не удивлявшийся, пристально посмотрел на мэра, пристальнее обычного, как показалось Владимиру Антоновичу, и прислал к нему дельного связиста с переносным передатчиком. И городской голова, объявив секретарше Людочке, что его ни для кого нет, весь день прилежно изучал звуковые сигналы на стареньком аппарате. Через неделю Владимир Антонович, всегда отличавшийся хорошей памятью, мог вполне сносно отличить морзяночное «а» от морзяночного «б». Хотя все еще делал ошибки и должен был иметь под рукой бумагу и карандаш – положил на тумбочку подле кровати, – а жене сказал, мол, мысли записывать, по ночам-де стали приходить.