– Его будут звать Сигге, – сообщает Фредрика. – В честь дедушки. Виборг кивает. Кажется, она ничего не понимает. – И вы с Сигге родились в один день, – продолжает Фредрика. – Помнишь? Поэтому я и не смогла приехать накануне Мидсоммара, хотя у тебя был день рождения. Я была в роддоме. Виборг неуверенно улыбается внучке и отступает назад. Юэль тоже подходит к ним. Смотрит на младенца, тот уже перестал кричать. Глаза невидящим взглядом уставились на окружающих. Невероятно крошечная рука с растопыренными пальцами касается лица. – Поздравляю, – говорит Юэль. – Он очень красивый. И осторожно гладит малыша по голой голове. Вздрагивает, почувствовав края родничка, думает о незащищенном мозге внутри. – Спасибо, – тепло благодарит Фредрика. Но ее взгляд возвращается к Виборг. – Бабушка? Ты не подойдешь поздороваться? Виборг мотает головой. – Это не мой ребенок, – говорит она. – Я ведь даже не замужем. Юэль видит, как улыбка застывает на губах Фредрики. Внезапно этот момент становится слишком интимным. Нужно оставить их наедине. Но тут подходит и мама. Склоняется над ребенком на руках у Фредрики. Сигге вздрагивает всем телом от присутствия нового человека. Размахивает ручками. – Можно его подержать? – спрашивает мама. – Я так давно не держала таких малышей. И они ведь так приятно пахнут. Она с наслаждением нюхает, прижавшись носом к голове ребенка. Фредрика косится на Юэля. – Не получится, мама, ты же повредила руку, – быстро возражает он. Моника фыркает в ответ. – Мама, – говорит Юэль, – думаю, пора возвращаться к тебе в квартиру. – Замолчи! – шипит она и смотрит на сына горящими от ненависти глазами. Младенец снова начинает кричать. Мама умоляюще смотрит на Фредрику, так, что внутри Юэля все сжимается. Она притворяется. Изображает добрую, любящую детей старушку. Она точно знает, что делает. – Можно подержать его… совсем чуть-чуть? – спрашивает мама. – Не думаю, – отвечает Фредрика. – Мне пора его кормить. Мамины глаза суживаются. Но она кивает: – Конечно, ребенок должен есть, когда он такой маленький и голодный. Нина – Дорогая? – Пауза. – Дорогая? Нина открывает глаза. Фокусирует взгляд и наконец видит лицо Маркуса крупным планом. Черные точки щетины на загорелой коже. Несколько чешуек сухой кожи вокруг носа. – Тебе скоро на работу, – говорит он и целует жену в губы. – Ты плохо спала? Нина кивает. Потягивается. Всю ночь она то проваливалась в сны, то выплывала из них. В какой-то момент заметила, что внизу в гостиной работает телевизор, слышала, как Маркус ходит к холодильнику и обратно. Казалось, что эти хорошо знакомые звуки принадлежат другому миру. Нине снился день в больнице в Кунгэльве. Мозг обессилел от недосыпа. Не только Даниэль не давал ей спать по ночам. А еще и все те мысли, которые он пробуждал к жизни. Стать матерью – все равно что пройти сквозь зеркало и увидеть собственное детство. Увидеть то, чего она сама так и не получила. Во снах мама Нины была с ними в кабинете врача. Желтые белки глаз, дряблая кожа, слишком рано состарившееся лицо. Изо рта несет перегаром. Как ты могла так со мной поступить? – говорила она. Как ты могла убить собственную мать? Ее голос так дребезжит, что даже в трезвом состоянии понятно, что она алкоголичка. Нина садится в постели и смотрит в окно. На голубом небе воздушные клочки облаков, как будто детский рисунок. Снаружи все выглядит как обычно. В заливе сверкает вода. Коровы неутомимо жуют траву. Моника ошибается. Я не убивала маму. Она убивала себя алкоголем, медленно, но верно. Я не понимала, что делаю. Была слишком молода. Это не моя вина. Она сама с собой это сделала. – Который час? – бормочет Нина. – Почти полдвенадцатого, – отвечает Маркус. – Приходи на кухню, расскажу отличную новость. Нине удается улыбнуться мужу, потом она идет в ванную и тяжело садится на унитаз. Цепляется взглядом за лобковый волос на краю ванны. Наклоняется и убирает его, бросает в унитаз. Вымыв руки, Нина спускается по лестнице. Садится за кухонный стол со стаканом воды и бросает туда шипучую таблетку мультивитаминов. – Ты же не заболеваешь? – спрашивает Маркус, заходя на кухню. Нина мотает головой. Поднимает глаза, когда муж садится напротив. Что бы ты сказал, если бы знал, что я сделала? Если бы знал, что все эти годы я держала это в тайне? Пальцы Нины переплетаются, пока она не понимает, насколько очевидно этот жест свидетельствует о ее нервозности. Она расцепляет руки. – Что ты хотел мне рассказать? – спрашивает она, поднимая стакан, где на поверхности еще пенится таблетка. Нос наполняет запах синтетического ананаса. Нина медленно и осторожно пьет. – На днях со мной связалась Лена, – рассказывает Маркус. – Она организовала мне собеседование в автофирме своего отца. Пойду туда уже послезавтра. Остатки таблетки оказываются у Нины во рту. Остаются на языке. – Здорово, – говорит она. – И как мило с ее стороны. – Вообще-то я немного с ним знаком, так что им следовало бы взять меня. – Маркус берет жену за руку. – Знаю, тебе тоже было нелегко, но сейчас все изменится, вот увидишь. Нина кивает. Допивает содержимое стакана. Пузырьки продолжают шипеть и лопаться глубоко в горле. «Сосны» Нахаль заходит в комнату отдыха, где уже собрались старики из отделении Г. Рядом с ней послушно идет золотистый ретривер по кличке Догглас. Взбивает воздух хвостом. Смотрит на нее в ожидании следующей команды. Завидев его, Лиллемур громко кричит от радости. Нахаль нервничает. Особенно потому, что Элисабет тоже здесь. И Рита, и Горана. Но Догглас себя ведет хорошо. Возбужденно пыхтит, но не отводит от хозяйки взгляда. Противостоит желанию кинуться в протянутые к нему руки стариков, к сильным запахам, исходящим от дряхлых тел. Будиль зовет пса. Вера смеется. Даже Петрус и тот улыбается. Виборг нетерпеливо подскакивает на стуле, она настолько возбуждена, что из глаз текут слезы. Она хочет погладить пса. Почувствовать шерсть под своими пальцами. Не реагирует только Моника. Она сидит чуть в стороне от остальных и молча взирает на собаку. Нахаль садится на корточки рядом с Доггласом. Вот так, хороший пес, тихо говорит она. А теперь иди и поздоровайся. Догглас ковыляет к старикам. Терпеливо дает себя погладить и обнять. В глазах некоторых стариков что-то загорается. Воспоминания о собственных собаках. Любовь к животным. Ощущение близости к другому живому существу. Петрус и Улоф посмеиваются, когда пес лижет обрубки ног Петруса. Но счастливее всех Виборг. Она зовет его Яго и, когда пес наконец подходит к ней, зарывается лицом в густую шерсть. Нахаль расслабляется. Элисабет довольно кивает ей. Многие старики оживленно разговаривают друг с другом. Догглас подходит к Вере и Дагмар, виляет хвостом, кладет голову на колени Дагмар, чтобы та могла его погладить. Его карие глаза терпеливо смотрят на старую женщину. Я хочу дать ему сладости! – кричит Виборг. Я хочу дать ему сладости, чтобы понравиться ему больше всех! Хвост Доггласа замирает в воздухе. Он учуял в комнате новый запах. Принюхивается. Идет к Монике, но останавливается, встретившись с ней взглядом. Колеблется. Облизывает зубы. Ему любопытен этот новый запах, который он никогда не ощущал от человека. Догглас подходит ближе, и губы Моники начинают дрожать, а из груди вырывается глухой вздох. Яго! – кричит Виборг. Яго, лучше иди сюда! Нахаль с ужасом смотрит, как Догглас ставит передние лапы на колени Монике и громко лает ей прямо в лицо. Нахаль подбегает, хватает пса за ошейник, дергает за него, чтобы оттянуть Доггласа назад. Теперь Моника лает в ответ. Из ее рта брызжет слюна. Лапы Доггласа скользят по полу, когда Нахаль тащит его прочь. Он лает все громче. Щеки Нахаль пылают от стыда. Она не смеет взглянуть на Элисабет и новых коллег. Фу, Яго, говорит Виборг. Плохой пес. Плохой Яго. В этой неразберихе никто не замечает, что Лиллемур в ужасе смотрит на Монику. Сейчас она видит ангела. Он стоит прямо за спиной Моники, почти сливаясь с ней. Сложно разглядеть, где заканчивается Моника и начинается ангел. Но одно Лиллемур видит четко: он послан не Господом. Как я могла быть такой дурой? Я ведь пела ему хвалебные песни. Нахаль с Доггласом пропадают из поля зрения, и Моника замолкает. Из коридора еще долго доносится стук когтей по полу. Пес печально скулит. Смотрит на Нахаль, поджав хвост между лапами.