Человек осторожно огляделся и на цыпочках двинулся вдоль коридора. Тату? Нет, это был не Тату. Вглядываясь в полумрак, Билл ясно рассмотрел этого человека, когда тот проходил мимо него. Он проследил, как тот открыл дверь другой каюты и вошел в нее. В нервном напряжении Билл уселся на койку. Придет ли когда-нибудь этот Тату? За это время можно было найти снаряжение для целого отряда… В дверях появился Тату. Билл вскочил, закрыл за ним дверь и зажег свет. Счастье! В руках японца сверкала рубашка. Подобно утопающему, хватающемуся за пресловутую соломинку, Билл набросился на нее. Тату не выпускал из рук рубашку. – Может быть, слишком велика, – сказал он. – Я вдену запонки. Он взял один из бриллиантов дяди Джорджа и начал возиться с рукавом. – Очень-очень плохая манишка, – объяснил он. – Ого, какая плотная! – Какого размера? – допытывался Билл, лихорадочно исследуя воротнички, доставшиеся ему от обладателя розовой рубашки. Он готов был снова послать японца, уже за воротничком. – Размер не указан, – прошептал Тату. – И нет имени мастера. Это очень хорошо. Биллу сразу стало не по себе. – Где ты взял эту рубашку, Тату? – строго спросил он. – Я достал ее, – коротко ответил Тату. – Вот, примерьте. – Немного велика, – сказал Билл. – Но это приличная рубашка. И смотри – воротничок подходит. Удача, Тату, удача! Ого, до чего плотная манишка! Придется сегодня быть гордым и надменным. Он замолчал, завязывая галстук. – Все хорошо, – намекнул Тату. – О да, пять долларов. Вот возьми. Но послушай, Тату, я не уверен, что мне следовало… гм… занимать ее. Мы должны будем вернуть рубашку. – Я верну ее, – согласился Тату. – Правильно, мы вернем ее с долларом в придачу, чтобы покрыть расходы на стирку и амортизацию. Честность, Тату, лучшая политика. Спроси любого. – Да-с, благодарю вас. – Всегда будь честен, и тебе никто не будет страшен. Японец был уже у дверей. – Послушай, Тату, я в самом деле должен знать, где ты взял ее. – Я достал, – улыбнулся японец и вышел. Что ж, отчаянное положение требует и отчаянных средств. Билл натянул брюки, надел жилет и пиджак, когда до него донеслись первые звуки песни «Ростбиф старой Англии», фальшиво, но с претензией сыгранные наверху буфетчиком. Микклесен снова барабанил в дверь ванной. Выключив свет, Билл бесшумно отворил дверь и поспешил на верхнюю палубу, чтобы застать там Сэлли. Она взглянула на него с упреком: – Солнце уже село, а вас все нет. – Я знаю, простите меня, – ответил он и нервно схватился за воротничок. – Меня задержали. – Этого недостаточно для оправдания, – посетовала она. – Благодарю вас, – рассеянно произнес он, думая о том, что владелец розовой рубахи явно нуждался в новых воротничках. У этого воротника были такие острые края, что он казался недавно отточенным. – Вы исключительно любезны, – улыбнулась Сэлли, – за что бы вы ни благодарили меня. Простите, у вас все в порядке? – Конечно, нет, – ответил он. – Я знал, что вы прекрасны, но вечером… ну, как это говорится – мой ум помутился. Сэлли поднялась. – Пойдемте лучше обедать, – предложила она. – Папа терпеть не может, когда опаздывают. Билл обнаружил, что его место рядом с Сэлли, и это открытие обрадовало его, тем более что по другую ее руку сидел Генри Фрост, соседства которого можно было не опасаться. Настроение Билла стремительно повышалось. Минуту назад погруженный в глубины отчаяния, он выплыл с триумфом, и теперь все в этом мире было чудесно. Как все изменила чья-то рубашка! За столом Джим Бэчелор предложил Микклесену рассказать что-нибудь из своих приключений на Востоке, и в связи с этим во время обеда звучал монолог. Но подобно большинству англичан своего класса, Микклесен был прекрасным рассказчиком и заслуживал внимания. Он говорил о приключениях, пережитых им, когда он работал помощником редактора английской газеты в Шанхае, о тех временах, когда он болел тифом и лежал в госпитале в Йокохаме, о кровавой стычке, в которую попал однажды ночью в старом датском отеле. Вместе с научной экспедицией он ввел своих слушателей в дебри Китая, напугал их шайкой разбойников и вовремя доставил их обратно в Пекин на аудиенцию к посланнику. Жизнь, какой он познал ее, была волшебной. Только когда подали кофе, он начал закругляться и разговор стал общим. Внезапно наступила одна из тех необъяснимых, но частых пауз, что покрывают шум разговора, и в ней прозвучал голос Джима Бэчелора, беседующего с сидящей рядом мисс Кейс. – И я храню его… все эти годы. В тяжелые минуты жизни я чувствовал его в своем кармане, и это придавало мне мужества. Маленький серебряный доллар выпуска… – О, милый, – засмеялась Сэлли, – он рассказывает ей о своем талисмане. – Поразительно! – воскликнула мисс Кейс. Она одобрительно улыбнулась миллионеру: – И он все еще с вами? – Разумеется. Он вынул что-то из кармана. – Мой маленький талисман. Он пристально взглянул на него, и лицо его медленно побледнело. – Это… не… мой доллар, – с трудом произнес он. Наступило неловкое молчание. Наконец заговорила Сэлли: – Не твой доллар, папа? Что это значит? – То, что я говорю. Это доллар выпуска девятьсот третьего года! Он швырнул его и стал рыться в карманах. Снова наступило молчание. Поиски явно были бесплодны. – Я… мне очень жаль, что так получилось, – сказал Бэчелор. – Это может показаться вам просто забавным, но для меня это чрезвычайно важно. Если… Если это своего рода шутка, то я ее не одобряю. Однако я оставлю это без последствий, если шутник тотчас признается. Во имя всего святого, – голос его задрожал, – чья это шутка? Он пытливо осмотрел всех сидящих за столом. Никто не заговорил. Взгляд Бэчелора стал жестким. – В таком случае за этим скрываются более серьезные мотивы, – сказал он. – Чепуха, Джим, – возразила тетя Дора. – Ты делаешь из мухи слона. – Об этом мне судить, – ответил ей миллионер, и в его голосе послышалась холодная сталь. – Тем не менее, – он усмехнулся, – в одном вы правы. Мне не следует расстраивать гостей. Напряжение несколько ослабло, и мисс Кейс воспользовалась этим, чтобы выразить сочувствие. – Как жаль! – сказала она. – Наверное, кто-нибудь из вашей команды… – Нет, мисс Кейс, – твердо произнес Джим Бэчелор, – эта команда со мной уже много лет. Слуги… в них я не так уверен. Все они будут обысканы до ухода с яхты. И прежде чем мы прекратим этот разговор, скажите, не пропали ли у присутствующих какие-либо вещи? Билл Хэммонд затаил дыхание. Рубашка! Кто-нибудь сейчас заговорит о таинственном исчезновении рубашки, и к чему это приведет? На лбу у него выступили маленькие капельки пота. Но никто ничего не сказал. Видно, владелец рубашки еще не обнаружил пропажи. Билл снова стал дышать. – Ну, быть по сему, – сказал Бэчелор. – Оставим эту тему. – Одну минуту! – поднялся О’Мира. – Я хочу внести предложение. У мистера Бэчелора пропала ценность, и, пока она не будет найдена, все мы под подозрением. Я хочу, чтобы меня обыскали, и, мне кажется, каждый честный человек должен испытывать такое же желание. – Ерунда! – воскликнул Бэчелор. – Я и слышать об этом не хочу! – Но О’Мира прав, – заговорил Микклесен. – Я помню обед в британском посольстве в Пекине, когда у хозяйки пропало бриллиантовое ожерелье. Там собралось избранное общество, но всех отвели в заднюю комнату и обыскали с поразительной тщательностью. – Он тоже поднялся. – Я также настаиваю на обыске. – Чушь! Я не стану оскорблять своих гостей, – продолжал протестовать Бэчелор. – Вы ничего не сможете сделать, патрон, – сказал ему Джулиан Хилл. – Мы должны пройти через это для нашего же удовлетворения. Если дамы подождут нас в салоне… Тетя Дора, мисс Кейс и Сэлли поспешно вышли из комнаты. О’Мира тотчас же снял пиджак и жилет. – Пусть сейчас кто-нибудь из вас обыщет меня, – сказал он, – а я проделаю то же самое со всеми остальными. Джулиан Хилл выступил вперед, чтобы осмотрели его. Далеко не с таким же спокойствием снял пиджак и жилет Билл Хэммонд. Рубашка была ему не очень-то впору, возможно, кто-то и узнал ее. О’Мира, признанный невиновным, с энтузиазмом взялся за дело. Явно ему уже приходилось бывать в подобной ситуации. Но поиски не дали результатов… Джим Бэчелор все время сидел, уставившись в стол, словно происходящее не имело к нему никакого отношения. Наконец О’Мира закончил – с красным лицом и пустыми руками. – Ну, если вы, ребята, покончили с этой ерундой, давайте присоединимся к дамам. И в виде одолжения прошу – не будем больше говорить об этом… сегодня, – сказал Бэчелор.