С громким хлопком я вставляю пробку обратно в амфору. — Этот мужчина щедро платит. Я не сомневаюсь, что смогла бы уговорить его заплатить тебе золотом. Ведь ты такая… — Мне не нужны деньги. — Ты в этом уверена, микара? Её взгляд скользит по залатанной ткани моего платья, заставляя меня почувствовать себя неловко. «Тебя это не волнует, Фэллон. Также как тебя не волнуют украшения или похвала». — Фэллон слишком милая для такой профессии. Джиана составляет медные кружки на поднос, после чего протягивает руку за кувшином с водой, который я ей подаю. — Когда-то я тоже была милой. Катриона подносит медовый напиток к губам и залпом выпивает его. — Это быстро проходит, и неважно, снимаешь ли ты свою одежду для одного мужчины или для многих. — Перестань, Катриона. Джиана сощуривает глаза и смотрит на куртизанку, после чего разворачивается и уносит поднос. — Я вижу, как ты смотришь на принца. Медная кружка, которую я мою, со звоном падает в раковину и исчезает в мыльной пене. — Я вижу, как он смотрит на тебя. Я украдкой бросаю на Катриону взгляд из-под ресниц. — Я могу помочь тебе заполучить его. И не на одну ночь. Моё сердце так сильно бьётся, что мой язык начинает вибрировать. — Я полукровка. Брови, которые гораздо темнее её золотых волос, вьющихся вокруг её шеи, изгибаются. — Так и я тоже. Мои щёки покрывает румянец, когда я понимаю, что она говорит не о браке. — Люс может быть и не позволяет нам подняться выше наших закругленных ушей, но свадьба это не главное, Фэллон. — А тебе-то откуда знать? — отвечаю я резким тоном. Катриона и бровью не ведёт, так как она привыкла к осуждению, но черты её лица становятся резче. — Я много чего повидала на своём веку, но я никогда не видела брака по любви среди знати. Хочешь получить преданность и любовь, избегай чистокровных фейри. Я не испытываю иллюзий насчёт того, что мне будет легко завоевать сердце Данте, но если я вступлю в эту битву уже проигравшей, каковы шансы на то, что я смогу победить? ГЛАВА 7 Звёзды уже начинают исчезать, когда я возвращаюсь домой, где так тихо, что я слышу, как в квартире напротив кипятят чай рыботорговцы перед тем, как отправиться бороздить море, пока не проснулся ветер. После бесплодных попыток отыскать у себя на кухне золотую ленту или письмо с гербовой печатью, я на цыпочках поднимаюсь по винтовой лестнице, вздрагивая от каждого скрипа. При взгляде на свою пустую кровать и стол, я теряю всякую надежду получить приглашение. Сибилла и Джиана уже получили свои ленты, как и их родители, и, конечно, Фибус. Несмотря на то, что он обитает в Тарелексо и из солидарности коротко подстригает свои золотые локоны, до тех пор, пока его семья не отреклась от него, он остается жителем Тарекуори, и, насколько я слышала, все они приглашены. Я, не раздеваясь, падаю на кровать и сворачиваюсь калачиком. Несмотря на то, что я отказываюсь плакать, слёзы подступают к моим глазам и проливаются на подушку. Я злюсь на мать. Очень злюсь. Это всё её вина. Из-за неё у меня нет никаких перспектив, только ужасная репутация. Удивительно, что нас вообще не переселили в Ракс к дикарям. — Ты сегодня поздно, — бабушка стоит в дверях моей комнаты, на её чёрную ночнушку накинута шаль. — Точнее, рано. — Ночь была очень насыщенной, это всё из-за ажиотажа вокруг лент, — я лежу к ней спиной и смотрю в окно на перламутровое небо. — Мы ничего не получали? Комната погружается в тишину, и мне даже кажется, что бабушка вернулась к себе в кровать, но характерный для неё запах лимона и глицинии доносится до меня, опутывая мою грудь, точно лианы. — Нет. — Конечно, нет. Если существует список полукровок, которым запрещено появляться на Исолакуори, женщины по фамилии Росси явно в него входят. — Королевские пиры слишком переоценивают, Капелька. Печаль ещё сильнее сжимает мне горло. — Видимо, мне уже никогда не узнать. — Ми куори… Я не чувствую себя сегодня «её сердечком» или её «капелькой». Я даже не чувствую себя Фэллон Росси. — Спокойной ночи, нонна. Она подходит к моей кровати и садится, а затем ладонью касается моих волос и убирает их с моих мокрых щёк. — Я сказала «спокойной ночи». Я сдвигаюсь так, что её рука соскальзывает. Она на мгновение задерживается и шепчет: — Я тебя люблю. Она хочет, чтобы я тоже ей это сказала. Матрас всё ещё продавливается под весом её худощавого тела, а цветочный аромат атакует мой нос. Поняв, что она не дождётся от меня нежных слов, она встает и выходит из комнаты. Ржавые петли скрипят, когда она начинает закрывать дверь моей маленькой спальни. И когда я слышу, как щёлкает деревянная дверь, встроившись в проём, я утыкаюсь лицом в подушку и начинаю рыдать. В день праздника таверна, как и большинство магазинов и заведений, закрыта. Гондолы, украшенные белыми цветами и искрящейся органзой, вереницей плывут по каналам и везут гостей на Исолакуори. Каждый раз, когда такая гондола проплывает под маминым окном, моё сердце сжимается. Я наблюдаю за тем, как несколько счастливцев в шикарных шёлковых одеждах и сверкающих украшениях, переплывают канал, громко и весело переговариваясь. Некоторые из них даже поют непристойные песни, начав праздновать прямо в лодке. Ящерицы, ползающие по лозам глицинии, как будто чувствуют мою печаль. Четыре ящерицы перемахивают через подоконник и начинают карабкаться по стене, развлекая нас с мамой, солнечные лучи отражаются от их золотых чешуек. Одна из них даже прыгает маме на колени и заползает на её переплетённые руки, после чего находит идеальную щёлку для своего миниатюрного тела. Уголки маминых губ дёргаются, и печаль немного отступает. Рептилия закрывает глаза, а я читаю слова, как будто выложенные из камешков, которые проносятся у меня в голове. Я надеюсь, что они проникают и в мамину голову. Когда она засыпает, я отношу её нового друга обратно на карниз и закрываю окно, после чего отправляюсь на прогулку. Это ужасная идея, потому что на улицах пусто и тихо. Сибилла и Фибус не знают, что меня не пригласили, а я побоялась признаться им в этом, так как это могло изменить их планы, или что ещё хуже — не изменить. Когда солнце окрашивает небо в оранжевые и розовые тона, я оказываюсь на пристани, где встречаю Джиану, которая запирает дверь таверны. Я пытаюсь завернуть в переулок, пока она меня не заметила, но не успеваю. — Сиб уехала вместе с мамой и папой около часа назад, — она осматривает мою одежду. — Почему ты не нарядилась? Я смотрю вниз и начинаю теребить свой простенький наряд. Вместо того чтобы ещё больше погрязнуть в жалости к себе, я округляю глаза и с притворным ужасом шепчу: — Неужели я опять надела своё невидимое платье? Джиане хватает такта посмеяться над моей жалкой шуткой. Я киваю на её простой наряд. — А что насчёт твоего бального платья? — Боже, ты думала, я пойду на пир в Исолакуори? Не в этой жизни.