На этот раз шипение издаю уже я. — Я ничего не делала с вашей лодкой. Тимеус прищуривает глаза. — У тебя голубые глаза, девочка. Не притворяйся, что ты не использовала магию, чтобы заставить этого змея напасть на меня. — Я не обладаю магическими способностями. Я убираю мокрые волосы со своего лица, чтобы он мог разглядеть форму моих ушей. — Я не чистокровная фейри, как вы, сэр. — Полукровки обладают магическими способностями. — Не все. — Ты всё равно что-то сделала. Я не врезался в берег просто… — Это именно вы использовали магию. — Чтобы защититься! Это разрешено. Тем более, как ты уже отметила, я чистокровный фейри, и к тому же маркиз. Нам разрешено пользоваться магией так, как нам заблагорассудится. Като вздыхает. — Фэллон… — Клянусь, я не использовала магию. — Независимо от того, что ты делала или не делала, скацца, я хочу, чтобы король узнал о том, что ты предпочитаешь какую-то тварь своему соотечественнику. И я требую две золотые монеты за испорченную обивку и корпус лодки. Я бледнею, потому что у меня нет таких денег. О, Боги, куда же я вляпалась? Я оглядываю тёмные дома и мощёные улицы в поисках обожжённого лица с молочно-белыми глазами. Пожалуйста, Бронвен, пусть это будет твоих рук дело. Пожалуйста, помоги. Но помимо Като, который начал торговаться с аристократом по поводу цены за ремонт и которому удалось снизить стоимость до одного золотого, слепая провидица не появляется, чтобы спасти положение. После того, как они договариваются о цене, Като направляет лодку в мою сторону и жестом приглашает меня сесть в неё. — Я могу дойти пешком… — Садись немедленно, Фэллон. Его челюсть напряжена, словно сделалась каменной, как и тон его голоса. Тимеус наблюдает за мной, сложив руки на своей дорогой одежде, из-под которой так сильно выглядывает грудь, что он похож на проститута. Я удивлена, что он сейчас не потирает руки. Когда я стану твоей королевой… Бросив на него взгляд, который, как я надеюсь, содержит всё моё презрение, я берусь за протянутую руку Като и запрыгиваю в его лодку. — Куда мы едем? Во дворец или ко мне домой? А знаете что? Поехали во дворец. Я предпочту встретиться с королём, чем со своей бабушкой. Один уголок губ Като приподнимается. — Улыбайтесь-улыбайтесь. Я знаю, что она вас тоже пугает, — бормочу я. Като фыркает. Пугает и очаровывает. Интересно, какой бы была наша жизнь, если бы в доме был мужчина? И не просто мужчина… Като. «Хорошей», — решаю я. Жаль, что у Като не хватает смелости пригласить её на свидание, но поскольку он гораздо моложе её по возрасту, а также учитывая его положение, я сомневаюсь в том, что бабушка согласится принять его ухаживания. Закусив щеку, я начинаю надеяться на то, что она утопила подаренное мне платье в океане. И когда она сорвётся на меня, у меня в рукаве будет козырь. Потому что она сорвётся. Я надеюсь, что её гнев не заставит плети глицинии разрушить стены нашего дома, потому что, хотя я и люблю смотреть на небо, мне так же нравится иметь крышу над головой. При мысли о разрушенных домах я начинаю думать о Тимеусе, что в свою очередь заставляет меня вспомнить о Катрионе и цене на девственниц. — Маркиз уточнил, за какой срок я должна выплатить ему мой долг? — Я взял на себя смелость и выторговал рассрочку с ежемесячной оплатой. — Которая составляет… — Десять серебряных монет. Я округляю глаза. — Десять серебряных монет в месяц? В таверне я зарабатываю только две. И одну из них мы тратим на еду. А другая отправляется в горшочек для непредвиденных расходов, которые включают в себя ремонт, одежду и обувь. К слову об обуви… Я смотрю на свои босые ноги и понимаю, что туфли, которые я потеряла сегодня, были моей единственной парой. Слова Катрионы проносятся у меня в голове, они звучат заманчиво и одновременно омерзительно. В конце концов, омерзительная мысль о том, что я окрашу красным простыни какого-нибудь незнакомца, уже не делает её слова такими заманчивыми. Я не отказала Антони, чтобы в итоге раздвинуть ноги перед кем-то кроме Данте. А что если Данте предложит самую высокую цену? Но вслед за этой мыслью приходит другая, которая меня отрезвляет: а что если самую высокую цену предложит капитан? О, как же он будет рад сделать мне больно и унизить меня. Я не могу так рисковать. К тому же, я не могу вынести мысль о том, что Данте будет платить мне за секс. Как я могу стать той, что будет достойна статуса королевы, его королевы, если я буду вести себя как шлюха? Я никогда не планировала воровать, но я не знаю, где мне достать десять серебряных монет в месяц. Наверное, я могу устроиться ещё на одну работу. — Сколько зарабатывают солдаты? — размышляю я вслух. — Женщины не могут быть солдатами. — Верно. Потому что мы так зависимы от наших прихотей. Като искоса смотрит на моё промокшее платье. Ладно. — Я признаюсь, что действовала сегодня немного импульсивно, но, по крайней мере, я действовала. Вы же можете представить, как я использую свою напористость и смелость в бою? Като пытается сдержать улыбку. — Мне будет жалко твоего противника. Я широко улыбаюсь. — И твоих сослуживцев. Мои губы приподнимаются ещё выше, но затем опускаются, потому что в поле моего зрения появляется наш голубой дом, и в нём не темно, как должно быть в этот поздний час. ГЛАВА 18 Когда гондольер останавливает лодку, бабушка, под шалью которой всё ещё надето её повседневное платье, появляется в окне нашей гостиной. Боже, она ждала меня всё это время. Её губы сжимаются и кривятся, когда она замечает меня, но затем её шея напрягается, когда она видит, как седовласый фейри помогает мне выйти из лодки. Она захлопывает окно и разворачивается, пристыженная и разочарованная. «Она спрятала твою ленту и платье», — говорю я себе. Может быть, я и заставила её почувствовать стыд, но она первая сделала то же самое со мной. Я распрямляю плечи и обхожу дом, направляясь в сторону входной двери. Звук шагов эхом разносится за моей спиной. Я останавливаюсь и пристально смотрю на Като.