Я задерживаю дыхание. Я даже не знаю, почему. Ведь статуи не могут ни каркать, ни кусаться. — Более чем, — бормочу я, пораженная сходством, которого удалось добиться художнику. Кажется, будто живую птицу мумифицировали в железе. При одной мысли об этом комок подступает к моему горлу. — Как думаешь, какую птицу она изображает? Мой язык пульсирует в такт сердцебиению, которое, в свою очередь, заставляет мой голос трепетать, потому что я знаю ответ до того, как Фибус успевает произнести: — Вóрона. Никаких колебаний. Я перевожу на него взгляд. — Моя мать рассказывала мне об этом. В детстве я ходил вместе с ней в подвал. Я, похоже, был тогда совсем маленьким, потому что я помню, как она сажала меня на бедро, чтобы я мог получше разглядеть это существо. Боже, какие истории она о них рассказывала! Они могли бы заставить даже тебя пересмотреть свою любовь к животным. Данте, действительно, суждено стать королем, а мне — его королевой. Не знаю, смеяться мне или плакать из-за того, что я совсем не властна над своей судьбой. — Я слышала эти истории. Тембр моего голоса всё ещё видоизменен моим учащённым пульсом. — Мы сидели за одной партой в школе, забыл? — Директриса Элис рассказывала нам адаптированную версию. Поверь мне. Он указывает на загнутые когти, которые сверкают, как шипы, а затем на клюв птицы. — Этих птиц тренировали убивать, и они знали, каковы на вкус сердца фейри. Я прижимаю ладонь к своему беспокойному животу. — Зачем кому-то изображать эту птицу? — Чтобы оставить напоминание о том, через что мы прошли? И кого победили? Он пожимает плечами, как будто не уверен в своих словах. — Похоже, когти и клювы срезали с настоящих птиц. — Каким нужно быть извращенцем, чтобы срезать клюв и когти с животного? Фибус прищуривается и смотрит на меня. — Я только что рассказал тебе о том, что эти хищники пожирали сердца фейри, а тебя волнует то, что кто-то отрезал их конечности? Я на секунду закрываю глаза. Фибус прав. А ещё он пристально меня разглядывает. И если я хочу выйти отсюда с этой птицей, которая определённо не влезет в мой карман, мне надо завоевать его доверие. Мой пульс учащается и подступает к горлу. Я всерьёз ожидаю, что Фибус позволит мне снять его со стены? А смогу ли я снять его оттуда и подложить в сумку, когда он отвернётся? Что если шипы так глубоко вошли в камень, что мне понадобится какой-нибудь инструмент, чтобы вытащить их? У меня есть два варианта: вернуться сюда без него и забрать статую позже (если я, конечно, смогу миновать прислугу и повторить танец, который станцевали пальцы Фибуса на замке), либо сказать ему, что эта статуя каким-то образом может посадить Данте на трон. Данте ему такой же друг, как и я. Конечно же, он поможет мне украсть эту статую. Но что насчёт кучки людей, которых я приговорю? Ох. Ох. Ох. — Ты выглядишь так, словно тебя сейчас стошнит твоим обедом. — Я с утра ничего не ела. — Это просто выражение, Фэл. Почему ты так расстроена? Я смотрю в его зелёные глаза. — Ты же знаешь, как я отношусь к животным. — Точно. Тогда почему бы тебе не выйти из подвала? Он нежно обхватывает моё плечо и сжимает. — Я возьму пару монет, и мы… — Эта статуя входит в твоё наследство? Он не убирает руку с моего плеча, но перестает его разминать. — Ты не сможешь выкрасть её так, чтобы мои родители не узнали. — О. Это не то… Я не собиралась её красть. Уголок его губ снова приподнимается. — О. Сердце начинает стучаться о мои рёбра. — О? — Я только что понял, что ты хочешь с ней сделать. Я сильно в этом сомневаюсь, но приподнимаю одну бровь, чтобы заставить его рассказать мне о его соображениях, пока я не успела рассказать ему всё сама. — Ты собираешься бросить её в канал, чтобы её больше никто не увидел? Я сглатываю. Заманчиво. — Переплавить её в оружие, чтобы припугнуть распускающего руки капитана? — Хм-м. Я по-настоящему об этом задумываюсь, поглаживая подбородок, что заставляет Фибуса улыбнуться ещё шире. Всё это, конечно, забавно, но что если именно так Данте должен захватить трон? Что если её надо переплавить в оружие, которое должно убить короля? Как жаль, что Бронвен не сильно вдавалась в подробности. Я бы не отказалась от буклета с инструкциями. — Так что? — Я даже не знаю, где я могу её переплавить. Я же не могу просто наведаться в кузницу Исолакуори, или засунуть птицу в свою печь? — Я уверен, что в Раксе полно кузнецов, которые будут более чем рады забрать её у тебя и при этом хорошо за неё заплатят. Глаза Фибуса становятся такими же блестящими, как у ворона, когда он говорит: — А знаешь что? Давай это сделаем! Мой следующий вздох застревает у меня в горле, и я закашливаюсь. — Это невероятно разозлит моих родителей и избавит меня от источника моих кошмаров. Это что-то типа очищения. Его руки поднимаются к чёрному штырю, а я моргаю, так как моё лицо словно обдает какой-то волной. Он собирается отдать мне птицу. Это слишком легко. Если это так легко, то из этого не может получиться ничего хорошего. Бронвен, должно быть, как-то повлияла на эти пророческие поиски сокровищ. Я поднимаю руки к чёрному шипу, но застываю, когда Фибус шипит: — Обсидиан. Он токсичен для людей. — Только вот я не человек. — Ты наполовину человек, так что лапы прочь. Фибус упирается ногой в стену, и по тому, как покраснел его лоб, я понимаю, что ему приходится приложить усилие. — Когда твоя семья возвращается из Тареспагии? — В следующем месяце. Спасибо тебе, Котел. Или спасибо, Бронвен.