— Ах да, ворон целиком сделан из железа, поэтому, что бы ты ни делала, не трогай его или твоя кожа слезет. Я бы не хотел, чтобы твои руки выглядели так же ужасно, как и ноги на предстоящем свидании. Свидании с моим будущим мужем. Нереально. И всё же… железные вороны существуют. — Как же глубоко засел этот шип! — бормочет Фибус, пот стекает у него со лба. Скорее всего, он не может его снять, потому что воронов должна собрать я. Я оглядываю шип, и у меня чешутся руки схватиться за него. Но что если… что если он меня отравит? Фибус пыхтит и стонет. — Ты похож на спаривающегося медведя. Он затихает, и мне приходится проверить, не упал ли он в обморок от перенапряжения. — Спаривающегося медведя, — повторяет он и фыркает. Я улыбаюсь, и моя улыбка прогоняет волнение, которое нависло надо мной с тех пор, как я вошла в этот подвал. — С другой стороны, если Гвинет будет проходить мимо, она решит, что мы её вешаем. Отличное прикрытие. Проходит ещё минута, во время которой я осматриваю помещение в поисках какого-нибудь инструмента, которым можно было бы отрубить шип, как вдруг Фибус протяжно объявляет: — Алли-мать-его-луйя! Он отрастил лиану длиной с моё предплечье, и она выдернула шип из стены, словно пробку. Птица, которая волшебным образом не погнулась и не сломалась, повиснув на одном крыле, падает прямо на меня. Из её раскрытого крыла торчит дротик из чёрного дерева. — Берегись! — вскрикивает Фибус в тот самый момент, когда железные когти ворона врезаются в моё обнаженное предплечье, а подставка царапает костяшки моих пальцев. ГЛАВА 22 Я отпрыгиваю назад, но уже слишком поздно… И я говорю сейчас не о крови, которая выступила на поверхности моей раны. Лицо Фибуса, покрытое блестящими капельками пота, становится мертвенно-бледным. Он таращится на мою разорванную кожу и на ручейки крови, стекающие по моей руке, которую я подняла вверх, чтобы остановить кровь. — О, Боги. Нам надо найти для тебя лекаря! — его голос звучит пронзительно и нервно. — О, Боги. Теперь его глаза блестят так же ярко, как и его лицо. Они полны слёз, потому что он решил, что из-за него я сейчас умру. — Фэллон… О, Боги. Его лиана падает на каменный пол, точно мёртвая змея, после чего исчезает в его ладони, а железный ворон продолжает раскачиваться, точно часовой маятник, который отсчитывает мои последние минуты. — Фибус, тише. Всё в порядке. — Нет, не в порядке. Это не… Из него вырываются рыдания и низкий хрип. — О, Капелька, мы не успеем найти тебе лекаря. Он откидывает прядь волос с глаз, а затем хватает один из широких мечей, висящих на стене. Я отступаю на шаг назад. — Что ты делаешь? — Я собираюсь отрубить… отрубить твою… руку. Я раскрываю рот. — Нет. Никто ничего не будет отрубать. Я отвожу руку подальше от него на случай, если он всё же решит замахнуться. — Железо… если оно проникнет в твоё сердце. А обсидиан… О, Боги, обсидиан! Он делает дрожащий вдох. — Это всего лишь рука, Фэл, пожалуйста. Я не могу тебя потерять. Я уже и забыла про обсидиан. Я осматриваю костяшки своих пальцев. Они и поцарапаны, но кровь не идёт, и пальцы не почернели. Может быть, я делаю слишком поспешный вывод, но похоже обсидиан на меня не действует. Когда губы моего друга начинают дрожать, я решаю рассказать ему свой секрет, который бабушка запретила кому-либо раскрывать. Тем более что теперь у меня есть секрет похуже, а слишком большое количество секретов в итоге может отравить меня похлеще любого железа. — Оно на меня не действует. Я понизила голос, но мне всё равно кажется, что он грохотом разнёсся над крышами Люса. — Что? Кончик меча со звоном ударяется о камень. — На меня не действует железо. Фибус перестает рыдать. — Оно на тебя… на тебя… не действует? Но ты… ты… Вид полного поражения на его лице сменяется полнейшим недоумением. — Как? Его глаза округляются, прямо как у Минимуса. — О. Его мысли, должно быть, пребывают сейчас в полном смятении, потому что ни я, ни бабушка не имеем ни малейшего понятия о том, почему на меня не действует металл, который смертелен для фейри. Как и соль, которая развязывает фейри язык. — Ты… ты… человек, которого подменили в детстве. — Что? — резко отвечаю я, потому что… какого чёрта? — Нонна сама принимала роды у мамы. Она видела, как я родилась. Но теперь, когда он это сказал… а что если? Нет. Я похожа на маму и бабушку. Конечно, у меня другой оттенок кожи, и цвет глаз немного неправильный. Кровь отливает от моего лица и собирается где-то в районе щиколоток. — О, Боги, а что если это правда? Я снова перевожу взгляд на свои костяшки. Но если я человек, почему тогда обсидиан на меня не действует? Или действует? — Это объясняет то, что у тебя нет магических способностей. — Но у меня голубые глаза, — бормочу я. — Фиолетовые. Если подумать, я никогда не встречал фейри с таким цветом глаз. — Но я похожа на маму и бабушку. — Не очень. — Ребёнок, которого подменили… Я трогаю свою ушную раковину поднятой рукой, и помещение начинает плыть у меня перед глазами.