В дверях стояла не женщина, которую Мэлори видела, там стояла Фрэнни в пальто и шапке, выглядывавшая из-за мощной спины женщины. – Мамочка? – произнесла она тонким нерешительным голосом. – Почему ты в пальто? Где ты была? – Я испугалась. Я пошла за помощью. – Но ты ведь болеешь, – сказала Мэлори. – Ты была в постели. – Она притянула Фрэнни к себе и прижала ее к груди. Все прошло, мама, – сказала Фрэнни, дыша ей в грудь. Поверх головы Фрэнни ей улыбалась женщина. – Миссис Кэвендиш? Нет слов, чтобы передать, как я рада увидеть вас живой и здоровой. Мы были так расстроены, что не могли с вами все это время связаться. Что, скажите на милость, случилось с окном? Ветка дерева в бурю? Уверена, вы гадали, куда вообще попали. Что за погода, просто не верится. Исключительная, правда? Такого не было с сорок седьмого года. Вы тогда были ребенком, это было куда веселее. Могу себе представить, как ты прекрасно провела время, да, дорогая? Последнее было адресовано Фрэнни, спрятавшейся под рукой Мэлори. Мэлори хлопала глазами, глядя на женщину. Прямо за ее спиной вставало солнце, но его слабые лучи отражались от снежного покрывала прямо в глаза Мэлори. Она подняла руку, чтобы заслониться, и попыталась понять, что говорит эта незнакомка. – Простите, – сказала она, сдавшись. – Я не понимаю. Кто вы? Вы по поводу дома? Да, дорогая. Хотя я бы сюда не добралась, если бы не прекрасные люди, они там чудеса творят, благослови их бог. – Она махнула рукой себе за спину, в сторону дорожки. – Не возражаете, если я зайду? Я должна была составить опись уже давным-давно. – Простите? – Опись дома. Проверить, что все на месте и исправно. Я знаю, сейчас поздновато, но лучше поздно, чем никогда, так я скажу. К этому времени она уже протиснулась в дом и стояла в коридоре, осматриваясь и подсчитывая. – Надо будет сейчас же заняться этим окном. Нельзя, чтобы снег несло в дом. – Прошу вас. Вы не сказали мне, кто вы. Простите, я заговорилась, дорогая. Меня зовут миссис Хек. Как рыбу. Мистер Поук из агентства послал меня вас встретить, когда вы приедете, но, наверное, мы перепутали даты, потому что я думала, что вы приезжаете в сочельник, а он сказал мне, что двадцать второго, и в любом случае я не смогла сюда добраться из-за снега. Я несколько раз звонила, но не соединялось. Наверное, из-за метели. Так что я должна сказать от имени агентства, что мы очень сожалеем, что вы здесь застряли, и мистер Поук мной очень недоволен, но это было совершенно невозможно. Дорога от Солтхауса была несколько дней полностью перекрыта. Я ему сказала, я сказала, что уверена, что вы поймете. Приличные люди всегда поймут. Я как раз ехала сюда, когда ваша дочь выбежала на дорогу с тревожными вестями о вас, дорогая. У Мэлори болела голова, прямо над правой бровью, злая острая боль, нараставшая с каждой секундой. – Да, – сказала она, ничего не понимая. – Кажется, вы, поймите меня правильно, немного в прострации. Я могу вам что-нибудь принести? Мэлори слегка покачнулась. Шапка женщины действительно была похожа на кошку. – Со мной все хорошо, – сказала она. – Но я не могу понять, дорогая, как вы попали в дом без ключа. Что, под горшком лежал запасной? Хотя бог знает, откуда бы ему там взяться. Агентство так никогда бы не сделало. Недопустимая практика. Ключ? Да, был ключ. Теперь это казалось странным, но тогда она об этом не подумала. Она решила, что так делают в деревне. Пытаясь не обращать внимания на боль над глазом, она вспомнила, как они приехали к дому. Чертову машину занесло, и Мэлори сюда добралась вся на нервах и доведенная до предела. Это она помнила ясно. – Простите, – сказала Мэлори, – вы можете подождать тут минутку? Мне нужно кое-что проверить. Она взглянула за спину женщины, в проулок. Женщина в шапке смотрела на нее искоса. – Мэм, я правда думаю, что вам лучше подождать здесь. Помощь едет. Вам лучше присесть. Вы ужасно бледная. – Все хорошо. Со мной все хорошо. Не снимая с плеч одеяла, Мэлори, хрустя снегом, двинулась по занесенной дорожке к проулку. Ночная изморозь покрыла деревья сверкающей корочкой. Небо было бледного, сияющего голубого цвета, и снежный и ледяной покров там, где на него падал солнечный свет, вспыхивал чистейшим блеском. Стояла мертвая тишина, только издали слышались звуки лопат, скребущих снег, и гул мужских голосов. Она перешла проулок с дурным предчувствием, словно – и объяснить себе, почему ей это пришло в голову, она не могла – сейчас найдет старуху, похожую на полевку, в ее домике мертвой. Небо над домиком было чистым. Дым из трубы не шел. Она постояла перед дверью целую минуту, прежде чем постучать. Что-то ее останавливало. Не то чтобы страх, не совсем, дневной свет унес ужас прошлой ночи. Фрэнни поправилась. У нее же осталось всепоглощающее ощущение пустоты. К ней мелкими вспышками возвращались воспоминания прошлой ночи: старуха ее обнимает, у нее пергаментная кожа, голос все повторяет и повторяет одно и то же. Ее собственное призрачное лицо в зеркале, но она не знала, что все это значило. Она постучала в дверь. Было важно по крайней мере попрощаться. Старуха была с ней прошлой ночью. Она к ней прикасалась. Никто не ответил, и Мэлори постучала снова. Никто по-прежнему не отвечал. Ее непокрытая голова мерзла, утреннее солнце не грело. Она занесла руку постучать еще раз, когда услышала у себя за спиной хруст тяжелых шагов и в то же мгновение мужской голос: – Смысла нет сюда стучаться, мисс. Он пустой стоит. Насколько я знаю. Она резко обернулась с колотящимся сердцем. Мужчина из лавки, Джордж Бейфилд. – Но… женщина, которая здесь жила… Она не могла закончить. Он приложил пальцы к фуражке, словно хотел снять ее из старомодной почтительности. – Я думал, вы собирались уезжать, когда мы в прошлый раз виделись, до того, как все заметет. – Мы застряли. – Это я вижу. – Ей не нравилось, как он на нее смотрит – оценивающе, изучающе. Она не понимала, что ему от нее нужно, но ей надо было узнать хотя бы одно. Мистер Бейфилд, вы не могли бы мне рассказать, кто раньше жил в этом доме? Мне просто любопытно. Он сощурился, подняв глаза на старый дом. – Сколько я помню, тут старая дева жила. Знающая, как ее старики называли. Звали Джейн Гидни. Все ее звали Джейни. Я ее мальцом боялся. У нас, у ребят, про нее стишок был. – Он вполголоса прочел нараспев: – Ведьма, ведьма старая, что в миске у тебя? Зеленые лягушки и пяточки ребят. Ведьма, ведьма старая, чем запить захочешь? Лунной отравой, чернильной кровью ночи. Ведьма, ведьма старая, в чем твои труды? Зелья и проклятья, вот и проклят ты. – Забавно, – сказал он, – засело в памяти. Это считалочка, кто водил, тот ее пел, а потом надо было крикнуть «ты» и кого-нибудь поймать. Злые игры. Взгляд его стал далеким и мечтательным, и произнес он это с наслаждением, словно то были лучше дни его жизни. Он увидел, как Мэлори на него смотрит, и смутился. – Ужасно жестокими мы тогда были. Дети, они такие, да? Внутренности Мэлори медленно заливало холодом. – Что с ней сталось? Страшный был скандал. Ее повесили. Я это хорошо помню. Тогда мало женщин вешали, так что дело не рядовое. Знаменитое. Это было невозможно. Но это было правдой. Слова слетели с губ Мэлори, она не успела даже подумать: – За что? Что она сделала? Он помолчал. – Говорите, вы ничего об этом не знали, прежде чем сюда приехали? О том, что случилось в том доме? Она покачала головой. Он цокнул языком, пробормотал вполголоса что-то вроде: «Нельзя позволять». Когда он ответил, ее охватил холодный, сокрушительный ужас оттого, что она уже знала. – Двоих убила в тридцать четвертом, вот что. Отравила мышьяком. Я первым об этом узнал. Но другая, молодая, – это она на самом деле была виновата. Странная такая. Больше на привидение похожа, чем на живую девушку. Злой бывала, это да, но в конце мне ее было жалко. Всегда мне нравилась, хотя она об этом не знала. Печально, как оно все обернулось. Я и не думал… не знаю… У него затуманились глаза, словно он погрузился в прошлое. Розмари? – едва слышно произнесла Мэлори. Мужчина пристально на нее посмотрел. – Точно. Так вы о ней знаете? – Мне нужно присесть, – сказала она. Человек, стоявший перед ней, казалось, сжимался, шел волнами и переворачивался вверх ногами. Небо рушилось. У нее подогнулись колени, она почувствовала, как тропинка взлетает и ударяется в ее тело. 49 Я видела, как она упала, и знала, что это все Бейфилд. Такой же, как мальчишкой был, сует нос не в свое дело. Все ему неймется, потому что моя Роза пошла с тем мальчиком Лафферти. Все себя жалеет. Вот к этому все в конце концов и сводится: похоть и глупость, которую она с собой приносит. И я подумала про себя: «Джейни, ей пора узнать». Пора узнать обо всем, без утайки, всю правду о том, что произошло. Время пришло.