Думаю, это тебя Джейни пыталась спасти. А вовсе не меня. апреля Идет кампания за то, чтобы мой приговор заменили на пожизненное заключение. Но это ведь не жизнь, да? Это словно бесконечная смерть, чистилище. Я прочла в одной газете, что наш прежний священник выставлен напоказ, живой, но во льду, в стеклянном гробу на Золотой Миле в Блэкпуле, как будто он – диковинка. Он, конечно, и есть диковинка. Ненавижу паразитов, которые питаются такой недоброй славой. Даже если меня не повесят, я не хочу долго умирать в тюрьме, как экспонат в стеклянном ящике. Не хочу им этого давать. Прости, я сегодня снова в мрачном настроении. апреля Думаю, ты захочешь знать, что я правда любила Фрэнклина и, что даже хуже, он тоже был ко мне привязан. Я не хотела его убивать, только сделать ему больно, очень больно. И отца я тоже не хотела убивать. Это правда. Но жаль мне Джейни. Она этого не заслужила. Хотела бы я – но уже слишком поздно чего-то хотеть, разве что для тебя. Ты теперь моя единственная забота. Я тебя люблю, люблю, какой тебя представляю. Начались схватки, и мне пора заканчивать. Ох, Джейни, если бы только ты была здесь. Пожалуйста, приходи. Мне так жаль, Джейни. Прошу, прости меня. Прошу, помоги мне. О Джейни. О мама. Я боюсь. Не умереть, а не увидеть тебя. Сперва я хочу тебя увидеть. Я должна тебя увидеть. 52 Лихорадочный бред Остаток страницы был пуст. Мэлори подняла глаза от книжки. Флуоресцентная лампа у нее над головой мерцала. Из-за двери доносился гул голосов. Ей нужно было встать, увидеть людей, вдохнуть настоящий свежий воздух, не вялый больничный. Ей нужно было увидеть Фрэнни. Нужно было дочитать книжку – но, когда она стала листать страницы, все они оказались пустыми. Больше читать было нечего. По ней прокатилась волна чего-то вроде ужаса. Как же так, неужели ничего не осталось? Ей хотелось закричать: «Розмари!» Это было правдой. Или казалось правдой. Она попыталась снять напряжение с плеч. Возможно, все просто так умно подстроено, что кажется реальным. Она не знала. У нее тряслись руки, сердце колотилось слишком часто. Как будто у нее отняли кого-то, кого она любила. Не покидай меня, Розмари. Не покидай меня. Позднее, когда она уже собралась, дверь в палату открылась. Вошла улыбающаяся медсестра, за ней врач. – У доктора к вам пара вопросов, миссис Кэвендиш. – Со мной все хорошо, правда. Я просто хочу увидеть дочь. Врач был молодой, примерно ее ровесник, с гладкими волосами, гладким лицом и красным галстуком под халатом. Он присел на край кровати и доброжелательно на нее посмотрел. – Миссис Кэвендиш, нас беспокоит ваше душевное состояние. – Душевное состояние? Вы говорили во сне, говорили… эм-м… довольно странные вещи. Например, про какую-то старуху, которая помогала вам в доме, и молодую девушку в белом платье. Насколько я понял, это плоды воспаленного воображения. Однако… – Он протянул гладкую руку, словно хотел успокаивающе похлопать ее по запястью, но передумал, и рука зависла в воздухе. – Не нужно волноваться, такое иногда случается с молодыми женщинами. Что-то вроде лихорадочного бреда. Избыток чувств. – Он понизил голос. – Мы знаем, что у вас в том доме был неприятный опыт, миссис Кэвендиш. – Нет… – начала она, но он продолжал: – Мы хотели вас заверить, что есть лечение, которое может помочь при подобных неврозах. – Он помолчал, поудобнее уселся на кровати и посмотрел на Мэлори пристальнее. – Вы недавно пережили утрату, как я понимаю. Опять же, это бывает в таких случаях, мозг женщины становится нестабильным, даже временно выходит из строя. Период ментальной лихорадки может пройти сам по себе. Но на всякий случай мы подумали: будет лучше для вас, если за вами понаблюдают – недолго, поймите. Вы живете в Лондоне, я правильно понял? Она, онемев, кивнула. – Прекрасно. В Лондоне есть прекрасные практикующие психиатры. Мы запишем вас обеих на прием, когда вы вернетесь домой. Она открыла рот, собираясь заговорить, но во рту у нее было сухо. – И еще кое-что, – сказал врач, вставая. – Вы принимали какие-нибудь назначенные врачом препараты для нервов? Мэлори прикусила губу. Он не знал. Это должно быть в ее карточке, но они, разумеется, не могли получить ее в такой короткий срок. И, конечно, не сейчас, с этим морозом. Нет, – сказала она. – Ничего. Когда врач ушел, Мэлори вынула люминал из косметички и подержала конверт на ладони. Таблетки напомнили ей о Тони, о том, как он ее видел. Мэлори, которая не справляется. Возможно, ей и было что-то нужно, но не эти таблетки. Она им не доверяла. Сперва она выбросила их в металлическую мусорную корзину в углу палаты. Потом, подумав, что кто-нибудь может увидеть, выудила их оттуда и одну за другой спускала в унитаз, пока они все не исчезли. 53 Лондон МАРТ 1963 Г. На кухонных часах было 9:45. Уже целый час, как Фрэнни ушла в школу, а Мэлори так и ходила в ночной рубашке и халате. Она приготовила Фрэнни завтрак – миску хлопьев, – пила чай и смотрела, как та ест, потом поцеловала дочь на прощанье у двери и стояла там, пока Фрэнни шла к автобусной остановке по ледяной каше и лужам, чтобы сесть на автобус до школы. Каждое утро она ждала, чтобы Фрэнни обернулась и посмотрела на нее. Каждое утро с тех пор, как они вернулись в Лондон, она возвращалась по узкой лестнице в квартиру и снова ложилась в постель, натягивая одеяло до самого подбородка. Она не могла заснуть. Вместо этого лежала, пытаясь не замечать мысли, клубившиеся в голове. Пока они жили с Фрэнни вдвоем. Она сказала Фрэнни, что папа скоро вернется, и изображала стойкость ради дочери, но не знала, когда он вернется и вернется ли. Отъезд в Лондон занял вечность. Пришлось ждать хоть какой-то оттепели, чтобы открылись дороги в середине января, пока похолодание снова не обрушилось на страну и не отрезало Норфолк. Состоялся чудовищный телефонный разговор с Тони. Она думала, он скажет, что скучал по ней, что все было ошибкой, но он был слишком зол. Он рычал на нее, угрожал судом. Она отодвинула трубку от уха, пока он бесновался. Она поняла, что в Норфолке слишком много всего произошло, чтобы они вернулись к тому, как все было раньше. То, как она уехала, стало для него выходом. Он жил в квартире над клубом в Сохо, а она на автобусе возила Фрэнни на виллу его родителей в Северном Лондоне и оставляла ее там. Он купил собаку – пушистую замену Ларри, – но собака осталась в доме в Сент-Джонс-Вуд. Она говорила дочери, что у нее дела, но чаще просто доезжала на метро до Хайгейта и бродила по заснеженному кладбищу, разглядывая могилы. Еще она знала, поскольку ей рассказала Фрэнни, что иногда приходила другая «тетя», хорошенькая брюнетка, которую Тони называл Бабс. Оказалось, Мэлори это не настолько возмущало, как она ожидала. У нее была квартира в Пимлико, по крайней мере пока. В этом вопросе он не был жесток. Квартира, однако, была записана на него, это он купил ее с помощью родителей. Они пока не ходили в суд, чтобы решить, что будет дальше, но Мэлори думала, надеялась, что он позволит ей остаться в квартире с Фрэнни, по крайней мере пока она не встанет на ноги. Однажды позвонила его мать, предложила пойти к консультанту по браку. Мэлори, прикусив язык, чтобы не сказать, что он не помешал бы самой свекрови, ответила, что, как ей кажется, Тони не заинтересован в том, чтобы сохранить семью. – Нельзя понять, пока не попробуешь, – сказала его мать. – Всегда есть способы вернуть брак к жизни, если не придавать такого значения… мужской неосторожности. Для Фрэнсис точно будет лучше, если ее родители останутся вместе. Хотя бы сохранят видимость. Что будет лучше для ее дочери? Это занимало мысли Мэлори каждый день. Врач в Кромере сдержал слово и дал им обеим направление к психиатру. Ни одна не пошла на прием. Мэлори говорила себе, что не готова, но правда была в том, что она боялась. А Фрэнни она сказала, что та тоже может не ходить по направлению. Она не думала, что больница Кромера будет отслеживать. Не после хаоса этой зимы. Они заключили молчаливое соглашение, она и Фрэнни, не говорить об этом. Она не давала Фрэнни люминал с той ночи, когда они уехали из дома. Это изначально было идеей Тони, а его больше не было рядом. С тех пор как они уехали из Норфолка, ни одна больше не приняла ни единой таблетки. Мэлори почти не спала и каждое утро вставала с головной болью. Большой Мороз, как его называли по телевизору, продолжался до конца февраля, свежий снег сменял старые изрытые сугробы и снова и снова укрывал город, пока не начало казаться, что теперь всегда будет зима, а тепло никогда не придет. Мэлори по какой-то причине не ожидала этого в Лондоне, но, когда они с Фрэнни вернулись домой, трубы замерзли и лопнули, воды не было. Лондон, однако, продолжал както функционировать: дороги чистили местные жители с лопатами, молоко доставляли. Только теперь, с началом марта, наконец пришла оттепель. Но пришла она совершенно внезапно. То, что было слежавшимся снегом и льдом, смешанным с грязью и гравием, начало таять, затапливая улицы грязной водой. Фрэнни продолжала ходить в школу в резиновых сапогах, шлепая по лужам. Она несколько недель откладывала, а потом, в конце февраля, пошла в библиотеку, одна, пока Фрэнни была в школе. Искать информацию о Розмари Райт она стала не сразу, сперва посмотрела, что случилось с БСФ. Был знаменитый митинг на Кейбл-стрит, об этом она знала. Она прочла об отречении короля, о том, как БСФ поддерживал его и итальянское вторжение. Прочла о том, как Мосли и его вторую жену, Диану Митфорд, интернировали; как распустили большую часть БСФ, как все пошло прахом. Теперь он казался нелепым, детской страшилкой, жалкой версией Гитлера. Но множество людей верило в то, что они были правы. Некоторые и сейчас верили. Наконец она стала смотреть старые газеты за 1934 и 1935 годы и прочла статьи об убийствах в Стиффки и о суде. В желтом свете машины она читала о том, как Джейн Гидни, повитуху, повесил Альберт Пирпойнт, знаменитый палач. Ее сердце забилось под ребрами сильнее и быстрее. Она повернула рукоятку микрофиши, и ее ноги непроизвольно затряслись под столом. И вот оно. ЖЕНЩИНА, ОЖИДАЮЩАЯ ИСПОЛНЕНИЯ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА, РОЖАЕТ РЕБЕНКА. – ДЕВОЧКА. – ЗДОРОВАЯ. – ПОДРОБНОСТИ ПОКА НЕ СООБЩАЮТСЯ. Дрожащими руками она повернула рукоятку. ЗАКЛЮЧЕННОЙ ИЗ СТИФФКИ ОТКАЗАНО В ОТСРОЧКЕ. Она стала крутить дальше. И позже… ДЕВУШКА-УБИЙЦА УМЕРЛА. ПРИЧИНА СМЕРТИ НЕИЗВЕСТНА. Она вышла из библиотеки и едва не попала под автобус, настолько была не в себе. Остальная часть статьи вроде бы намекала на то, что смерть могла наступить из-за потери крови при родах. Она подумала, как Розмари рожала в одиночестве, без Джейни, которая могла о ней позаботиться. Когда она наконец стала одеваться, за окном раздалось птичье пение, впервые за много недель. Потом лязг и стук. Принесли почту. На коврике лежал толстый коричневый конверт, адресованный ей. На штемпеле значился Кромер. Возможно, это был счет за Дом на Болотах. Она старалась не думать о доме с тех пор, как вернулась в Лондон. Сосредоточилась на Фрэнни. Сразу пошла в банк «Мидланд» и выписала чек, молясь о том, чтобы на счете были деньги, чтобы Тони его каким-нибудь образом не заморозил. Она не знала, сколько еще сможет пользоваться счетом, так что сняла немножко больше обычного, но не настолько, чтобы это заметили. Деньги ушли на походы в библиотеку, на катание на санках, даже на поездку в центр, где они пили горячий шоколад в дорогом кафе рядом с Ковент-Гарденом и вместе катались на коньках по замерзшему Серпентайну. Сама Темза тоже частично замерзла, и однажды они видели, как человек катался по ней на коньках. Мэлори внимательно следила за дочерью, чтобы не пропустить последствия отмены таблеток или травмы от того, что с ними произошло, но ни того, ни другого, похоже, не было. Фрэнни была замкнутой, да, но не больше, чем раньше. А иногда, случайно встретившись с дочкой глазами, Мэлори замечала нечто новое – проблеск взаимопонимания. Этим утром, впервые с тех пор, как они вернулись, Фрэнни обернулась на углу, и по ее лицу пробежала слабая улыбка. Это должно было стать новым началом. Она впервые подумала, что сможет выжить в одиночку, что однажды Фрэнни ее простит. В феврале она прочитала о самоубийстве молодой американской поэтессы на другом конце Лондона. Та сунула голову в духовку, остались двое маленьких детей. Мэлори ее понимала. Черные тени по-прежнему возникали в ее голове и разрастались. Но она не собиралась умирать – пока нет. Она была нужна Фрэнни, если не собиралась стать такой же, как ее отец. Мэлори быстро вскрыла конверт, словно срывала пластырь с раны. Булвер, Фрэнклинг и Рейнолдс 15, Принца Уэльского Норидж Норфолк, NR1 1EF Уважаемая миссис Кэвендиш, Надеюсь, это письмо застанет Вас в добром здравии. Она пробежала глазами остальное, и ей пришлось опереться рукой на стену, чтобы не упасть. Скомкав письмо в кулаке, она добралась до кухни, где на столе так и стояла миска Фрэнни с прилипшими к краям размокшими хлопьями. Уронив письмо на стол, Мэлори налила себе чашку чая. Она двигалась медленно и тщательно, стараясь сохранить спокойствие. С отъездом из Дома на Болотах все кончилось, так она думала. В больнице все это напоминало дурной сон. Здесь, в Лондоне, казалось, что это нужно убрать подальше, как ящик Пандоры, и никогда не открывать. Он что, сам собой открылся? Господи, в этом нет никакого смысла. Она вела себя так, словно она опять в том доме. Просто прочти письмо. Возможно, в первый раз она что-то поняла неверно. Она стала читать. Как исполняющий обязанности юриста по вопросам имущества миссис Луизы МулканиРайт, я пишу Вам, чтобы сообщить о ее кончине 28 декабря 1962 года в больнице Святого Андрея (Психиатрической лечебнице графства Норфолк) от сердечного приступа. Миссис Райт скончалась, не оставив завещания, поэтому мы сообщаем Вам, что как ее единственная наследница Вы становитесь полноправной владелицей Сволфилда (известного в окрестностях как Дом на Болотах) в Стиффки, Норфолк. Мы просим прощения за задержку этого письма. Она связана с некоторыми вопросами открытия наследства и проблемами отслеживания ближайшего родства. Пожалуйста, обратите внимание на прилагаемые договоры о собственности и соответствующие ключи. Прошу Вас связаться со мной или моими коллегами по телефону или по адресу, указанному выше, для дальнейшего обсуждения данного вопроса.