– Боюсь, наша юная гостья из Финляндии не сказала вам всей правды о том, почему я наняла ее для ухода за Эвой. Пьетро Джербер занервничал: – И почему же? – Майя Сало изучает парапсихологию. 28 Яростная гроза с ливнем обрушилась на Флоренцию, затопив половину города, и всю ночь не давала Джерберу сомкнуть глаз. Над зоной Кьянти все еще нависали низкие тучи. – Почему ты сразу не сказала? – Я не хотела тебя обманывать, но пришлось. – «Эта девочка внушает мне страх», – ты сама говорила. Именно такими словами – после того, как ночью шар со снегом упал с полки. – Я помню… – А на самом деле ты притворялась. Приехав в имение, он отвел Майю в сторону. Теперь они стояли у подножия лестницы на верхний этаж. Чтобы никто не подслушал, говорили, понизив голос. Но некоторые слова звучали четче и эхом отдавались в огромном доме, смешиваясь с шумом дождя. – Уму непостижимо, как я мог купиться. – Он подозревал, что девушка что-то скрывает, но отказался прислушаться к голосу здравого смысла. – Сам подумай: как бы ты отреагировал, если бы я сразу сказала, чем занимаюсь? Он много раз задавался вопросом, почему Майя соглашается жить рядом с Эвой в таком уединенном месте. Теперь он знал – то был ее собственный выбор. Девочка была для нее объектом изучения. По-вашему, за этим может стоять что-то, кроме шизофрении? – Сейчас ты объяснишь мне, как оказалась здесь, – велел он, больше не желая, чтобы его кормили сказками насчет объявления на сайте университета, в котором предлагалась работа за границей. Майя, похоже, запаслась терпением. – Беатриче связалась с кафедрой парапсихологии по электронной почте и оставила запрос: не согласится ли какой-нибудь студент приехать в Тоскану, чтобы глубже изучить некоторые странные явления, в которые с младенческих лет вовлечена ее дочь. Кафедра обратилась ко мне, поскольку итальянский – мой второй язык. Я переговорила с Беатриче и приняла ее предложение, вот и все. – Значит, воображаемый друг Эвы появился до твоего приезда, – проворчал Джербер, вспомнив, что она излагала другую версию событий. – Он уже был в наличии, – подтвердила Майя. – Но какая разница? И правда, нет никакой разницы, подумал Джербер. Но страдал он не столько от обмана, сколько от уязвленного самолюбия. Психолог боялся, что его использовали, и даже флирт, которому они оба предались, был для нее лишь тактикой, направленной на то, чтобы получить желаемое. Принимать все так близко к сердцу – ребячество, он отдавал себе в этом отчет, но ничего не мог с собой поделать. – Так или иначе, ты не сказала мне всей правды. – Теперь ты ее знаешь. Как будем действовать? – приступила девушка без обиняков. К некоторым не совсем традиционным подходам Джербер всегда относился скорее скептически. Он знал, что парапсихология выросла из философии. Именно философ предложил этот термин в конце XIX века. Джербер принадлежал к тем, кто считал, что этому предмету надлежит оставаться там, где он зародился. Но через сорок лет он покинул теоретическое русло и превратился в поле исследований для целого ряда ученых, которые бросились применять научные методы к таким явлениям, как телепатия, телекинез, ясновидение, экстрасенсорный опыт или общение с призраками, одическая сила и другие энергии, на которых зиждется месмеризм, не говоря уже о психических аспектах спиритизма. С тридцатых и до конца семидесятых годов, в период, который получил название Рейнской эры, в честь американского ученого, осуществившего первые эмпирические исследования телепатии, во многих престижных университетах по всему миру работали кафедры и лаборатории, где ставили рискованные опыты, предполагавшие существование темной стороны как в человеческом разуме, так и в реальности, его окружающей. – Гипноз тоже входил в число методов парапсихологических исследований, – напомнила Майя Сало. Пьетро Джербер вынужден был признать, что даже его любимый Карл Густав Юнг исследовал возможности транса, привлекая к своим опытам пятнадцатилетнюю кузину-медиума. Да он и сам принес в этот дом колоду карт Зенера. – Долгое время гипнотизеров чуть ли не обвиняли в шарлатанстве, – продолжала девушка. – Вы избавились от этого клейма только потому, что в какой-то момент решили пойти своим путем, отрицая всякую связь с парапсихологией. – Я не собираюсь обсуждать с тобой эти темы, – решительно объявил Джербер. – Я хочу знать, шпионила ли ты за мной, когда я проводил сеансы с Эвой. – Оставим это для синьоры Ваннини, – вспылила Майя. – Я знаю только то, что ты мне рассказывал. Я никогда ни о чем тебя не спрашивала, ты сам решал, чем со мной поделиться, и я этим довольствовалась. – Верится с трудом, – рассмеялся он. – Думаешь, я не заметила карту памяти среди осколков хрустального шара? Снаружи прогремел гром. Джербер не знал, что ответить. – Вот почему на следующий день я соврала, сказав, что Эва внушает мне страх… Разве я стала спрашивать, зачем ты поставил видеокамеру или что было на той записи? – Нет, не стала, – вынужден был признать он, но тут же спросил: – Ты ведь не просматривала ее? – По-твоему, я взяла карту, просмотрела запись, а потом положила на место? – обиделась Майя. Он вспомнил, что в тот его приезд Майя была вне себя, поскольку Эва упорно отрицала, что ночью разбила стеклянный шар. Реакция девушки, на его взгляд, была спонтанной. – Девочка сказала правду, – объявил он и рассказал, что увидел на записи. – Дверь была закрыта, Эва спала, а стеклянный шар сам рухнул с полки. Майя пристально поглядела на него: – Я тоже так думаю. – Но ты все равно ее наказала. – Субъект должен по-прежнему считать, что мы ему не верим, только так мы сможем оценивать его реакции. Девочка вдруг превратилась в «субъект», и Майя заговорила отвлеченно, как исследователь. – То, как разбился стеклянный шар, – загадка, которую мне не разрешить, – признался Джербер. Если все синхроничности могли происходить из рассказа Эвы в сочетании с тем, что сам терапевт был предрасположен к внушению, то этот эпизод никакому объяснению не поддавался. После такого признания Майя взглянула Джерберу в лицо, стараясь понять его намерения: – Ты это сказал потому, что снова мне доверяешь? Он не стал отрицать, но и соглашаться не спешил. – Похоже, настал момент рассказать тебе историю Дзено. Он попытался обобщить события последних дней, вернувшись на двадцать пять лет назад и стараясь ничего не упустить. – Ты пережил опыт предсмертия, – заметила девушка, услышав о том, как он упал с балкона в Порто-Эрколе и его сердце остановилось почти на полминуты. – Я бы не стал так это определять, – возразил Джербер. – Ведь из этих тридцати секунд я помню только тьму, – уточнил он. Но для Майи это была важная деталь. – Как думаешь, если бы это не случилось за пару недель до исчезновения твоего маленького друга, ты бы по-другому описывал пережитый опыт? – Конечно, ведь я не сломал бы ногу и тоже принял участие в игре, во время которой Дзено исчез без следа. – Я не это имела в виду, – уточнила Майя. – Я хочу сказать, что без опыта соприкосновения со смертью ты бы не был сегодня столь чувствителен к сигналам из потустороннего мира. – Я не видел никакого потустороннего мира, – возразил психолог. – Тот факт, что ты пересек границу, пусть на самое короткое время, уже выделяет тебя из всех человеческих существ. – Мозговая деятельность не прекратилась окончательно, так что это нельзя определенно назвать смертью, – заметил он и стал размышлять вслух: – Но в самом деле, не будь того эпизода, я не допустил бы ни малейшей возможности прислушаться к истории Эвы. – Я сразу отмел бы все сомнения, подумал Джербер. И занимался бы этим случаем более трезво и отстраненно. Тьма отвергла меня, но потом забрала Дзено. Джербер вспомнил, как долго он пребывал в убеждении, что все именно так. Quid pro quo. – Рассказывай дальше, – поторопила его Майя. Изложение событий закончилось, равно как и дождь за окном, полчаса спустя, эпизодом, услышанным во время последнего сеанса, когда синьор в очках забрал воображаемого друга Эвы с летнего карнавала и отвез неизвестно куда.