Гульельмо Онельи Кателани разлил спиртное по бокалам и продолжал: – Беатриче было двадцать семь лет, когда мы познакомились, а мне почти семьдесят. Молодая, очень красивая; я и вообразить не мог, что она заинтересуется мною, тем более не думал, что в мои годы стану отцом. Но мы поженились, и через два года родилась Клара. Еще не пришло время спрашивать, почему Беатриче поменяла дочери имя. Джербер хотел, чтобы собеседник сначала излил душу. Поэтому принял бокал с аквавитом, но пить не стал. – Я позволил себя обмануть. И она забрала у меня все. Согласно сведениям, предоставленным Калиндри, Онельи Кателани стал антикваром по необходимости. Но психолог не стал пока допытываться, о каком обмане он говорит. – Беатриче растратила целое состояние, – продолжал граф. – Осталось только имение в Сан-Джиминьяно. Я умолял ее передать его Кларе. Если выставить дом и земли на продажу, от покупателей отбоя не будет: объект ценный. Разумеется, вырученные деньги должны перейти к девочке, обеспечить ее будущее. Но Беатриче воспротивилась: чтобы я не мог вмешаться, через суд потребовала лишить меня родительских прав и выиграла процесс. – Он залпом осушил свой бокал. – Суд лишил вас родительских прав? – переспросил Джербер; ему интересно было узнать причину такого сурового приговора. Онельи Кателани опустил глаза. – Ни ее, ни девочку я и пальцем не тронул, – стал защищаться он. Но судьи были уверены, что Беатриче и ее дочь стали жертвами домашнего насилия. Психолог никак не мог установить, ошибались ли они и был ли человек, сидящий перед ним, действительно невиновен. Поскольку имущественные распри его тоже не занимали, он попробовал перевести разговор на другую тему: – Ваша бывшая жена настаивает на паранормальных способностях девочки: она поручила вашу дочь заботам студентки, изучающей парапсихологию. – А вы что об этом думаете? – спросил граф; ему не терпелось услышать мнение эксперта. – Думаю, это чересчур для десятилетнего ребенка. Онельи Кателани горестно усмехнулся: – Кларе тринадцать. Джербер был изумлен: – Тринадцать? – Очередная выдумка Беатриче. Готов поспорить, что девочка и сама не знает, сколько ей на самом деле лет. К тому же изоляция и невозможность общаться со сверстниками подрывают ее психику, рассудил Джербер. – И насчет агорафобии тоже – ни один специалист не ставил ей такой диагноз, – с вызовом проговорил граф. О подозрении на шизофрению психолог даже не обмолвился. – Какой смысл в том, чтобы лгать об имени и возрасте? – Вы в самом деле еще не поняли, доктор? – искренне удивился антиквар, наливая себе еще аквавита. – Вы не первый специалист, которого эта ведьма пытается вовлечь. Поэтому меняет имя девочки: так в вашей среде не распространятся слухи о пациентке, которая переходит от одного психолога к другому. – Согласен, но с какой целью все это делается? – Мать Клары ищет того, кто подтвердит, что все это правда. Насколько мне известно, пару раз ей это почти удалось. – Эгоцентризм? – Гипнотизер задумался: а нельзя ли предположить здесь какой-то случай делегированного синдрома Мюнгхаузена. – Да-да, именно так: если ты мать особенной девочки, ты и сама особенная. – Но Беатриче не сумасшедшая, доктор, – уточнил собеседник. – План сложился у нее в голове с самого начала… – Гульельмо Онельи Кателани встал, не выпуская бокала из рук. Подошел к Мадонне с Младенцем и принялся пристально вглядываться в картину, будто стремясь затеряться в ней. Одновременно продолжал говорить: – Когда мы познакомились, Беатриче ни намеком не дала понять, что увлекается оккультизмом. Я обнаружил это, когда она забеременела. Жена настаивала, что в Кларе уже есть нечто необычайное, она это чувствует, – заключил он с нотой превосходства. – Беатриче видит вещи, которых не существует, и со временем убедила девочку, – заключил психолог. – Вы это пытаетесь мне сказать? – Я не хотел ей потворствовать, но когда попытался все это прекратить, она меня выгнала вон, – подтвердил антиквар, резко поворачиваясь к гостю. – Но боюсь, это далеко не все… – Он помрачнел. От Джербера не укрылось его волнение. – Что вы имеете в виду? – Группу фанатиков, – презрительно бросил антиквар. – Тех, кто интересуется спиритизмом и другими эзотерическими практиками, – пояснил он, все более распаляясь. – Беатриче сблизилась с ними, или ее заманили, этого я так и не выяснил до конца. Факт тот, что потом она пыталась втянуть и меня. Но я упорно отказывался, и она отступилась. Я думал, что мы всего лишь расходимся во мнениях, и даже не представлял, насколько это угрожает нашему браку. – Вы когда-нибудь встречались с этими людьми? – Всего один раз. Беатриче затащила меня на спиритический сеанс. Чудовищный фарс, – прибавил он. – Я просто понять не мог, откуда такое маниакальное стремление к потустороннему. – Он успокоился, помолчал. – Думаю, Беатриче выбрала меня не только ради богатства: ее привлекала мысль, что я настолько старше; мне повезло, говорила она, ведь я так близок к пределу жизни и способен лучше ощущать сигналы из иного мира. И бесилась, когда я отвечал, что явственно ощущаю только старческие недуги. – Что за люди эти фанатики, о которых вы говорите? – Они вне подозрений, – заметил тот. – Проблема в том, что они оказывали на Беатриче невероятное влияние, она полностью им подчинялась, – думаю, подчиняется и сейчас. – В чем выражалось это влияние? – Беатриче больше ничем не распоряжалась, была вынуждена советоваться с ними по любому поводу, даже по мелочам… Кларе еще года не было, когда однажды они вместе ушли. Вскоре Беатриче принесла ее домой, чтобы сменить желтое платьице. Я подумал, что оно испачкалось или порвалось. Но нет: кто-то сказал ей, что этот цвет не подходит, и с тех пор из гардероба девочки исчезло все желтое. – Он покачал головой. – Эти мерзавцы могущественны, у них обширные связи. Не удивлюсь, если они стоят за судьями, которые вынесли мне приговор… Они контролируют Беатриче, и та им покоряется; они следят за каждым ее шагом. – Мне показалось, ваша бывшая жена редко видится с дочерью потому, что много путешествует, – сообщил Джербер, ставя под сомнение мысль о том, что женщину где-то держат в заточении. – Сейчас она в круизе у Барбадоса. Антиквар наморщил лоб: – В круизе? – Вам это кажется странным? – Не думал, что такое возможно… Но наверное, для Клары это благо. У Джербера было недостаточно данных, он ни в чем не мог быть уверенным: вдруг все, что рассказывал этот человек, – всего лишь плод многолетней обиды. Такую информацию надо тщательно просеивать. – Если вы и правда хотите помочь моей дочери, заберите ее от матери, – настаивал Онельи Кателани. – Полагаю, я сказал даже слишком много. Остальное вам лучше узнать самому. – И он добавил вполголоса: – Только будьте осторожны, задавая вопросы… Джербер понимал его скрытность. Возможно, антиквар вообще не стал бы с ним откровенничать, если бы доктор заговорил о странных феноменах, свидетелем которых он был, или о синхроничностях, отмеченных между рассказом воображаемого друга Эвы и его собственным прошлым. Онельи Кателани не стал бы ему доверять, если бы заметил, насколько доктор вовлечен психологически и эмоционально. – Вы можете подсказать, где найти этих людей? Взяв блокнотик и ручку, антиквар принялся писать. – Не знаю, поможет ли вам это, но они собирались вот тут. Джербер ждал. Может, он и правда напал на след и наконец выяснит, что происходит. Чуть позже Гульельмо Онельи Кателани вырвал страничку из блокнота и протянул ему. Адрес и три латинских слова. Audire Discere Videre «Слушать, постигать, видеть», – перевел психолог. 40 Пьетро Джербер с робкой надеждой взглядывал на темные тучи, которые этим холодным утром собрались над его головой. Черное небо нависало так низко, давило так сильно, что дождь принес бы облегчение. Адресу на листочке, который он сжимал в руке, соответствовало строение четырнадцатого века, строгое и элегантное, расположенное на улице Торнабуони, одной из центральных. Он стоял на противоположном тротуаре и не только вглядывался в небо, но и по меньшей мере полчаса наблюдал за домом, изучая тех, кто входил и выходил под надзором бдительного привратника. Заодно задавался вопросом, зачем отец Эвы отправил его сюда. Ведь это оказался роскошный многоквартирный дом, где также обосновались пара адвокатских контор и агентство по недвижимости. Ничто не указывало на то, что здание используется для других целей. И потом, Джербер всегда воображал, что определенного рода общины собираются в уединенных местах, вдали от нескромных взоров. Что их члены всячески стремятся сохранять анонимность. Зачем тогда выбирать такую известную, многолюдную улицу, по которой толпами ходят туристы? Что-то не вязалось, не складывалось. И он, стоя на улице под пасмурным небом, уже начинал чувствовать себя смешным. На нос ему опустилась капля, потом другая. Они падали все чаще и чаще. Дождь, который он призывал всеми силами души, наконец припустил. Едва привратник из дома напротив поспешно убрал красную дорожку, ведущую к входу, заменив ее немалых размеров ковриком, Джербер решил, что ждать больше нечего, и направился к дверям. Воспользовавшись тем, что швейцар отвлекся, психолог, как и рассчитывал, беспрепятственно прошел через привратницкую, проник в холл, откуда начинались лестничные пролеты, и сразу стал подниматься на четвертый этаж. На широкую лестничную площадку выходили три двустворчатых двери, на немалом расстоянии друг от друга. Снова заглянув в записку антиквара, Джербер стал искать латунную табличку с надписью «Audire Discere Videre». И нашел. Стоя под дверью, он должен был решить, что делать дальше. Он пока не выработал никакой стратегии, даже не задумывался над этим. Можно было развернуться, уйти и где-то еще поискать сведения об этой квартире, начав, например, с того или той, кто ею владеет. Или попросту постучаться и посмотреть, что будет. Он выбрал второй вариант и нашел звонок. Но, нажав на кнопку, не услышал ни звука. Попробовал еще раз, приложив ухо к двери, пытаясь расслышать, не раздается ли где-нибудь в доме хотя бы слабая трель. Ничего. Отключено электричество, догадался он. И только сейчас заметил, что дверь отличается от тех, что ведут в другие апартаменты. Древесина не так блестит, много царапин. Он схватился за одну из круглых ручек на створках двери и потряс ее, проверяя прочность замка. По звуку заподозрил, что там всего одна пластина с небольшим металлическим стержнем, который запирается снаружи простым зубчатым ключом.