Джербер проследил, чтобы маленькая пациентка уселась поудобнее, выпрямив спину. Он положил ее левую руку на стол и вручил черный карандаш. Взял запястье девочки и установил ее правую руку посередине белого листа. – Теперь закрой глаза, – скомандовал он. Но вместо того Эва на него посмотрела. – Как же мне рисовать с закрытыми глазами? – задала она разумный вопрос. – Это такая магия, – заверил ее Джербер. – Доверься мне. Эва доверилась. Тогда он включил метроном: ритм замедленный, навевающий сон. – Сосредоточься, – велел гипнотизер девочке. – Дыши, как я тебя учил. Она послушалась, стала ритмично вдыхать и выдыхать. Через пару минут впала в глубокий транс. Закачалась на стуле, словно вот-вот упадет. Джербер подхватил ее за плечи и усадил прямо. Держал, пока ее разум не запомнил позу, потом отпустил. Эва восстановила равновесие и сидела, как надо. – Я хочу, чтобы ты нарисовала цветок для Майи, – сказал Джербер. Несколько секунд девочка сидела неподвижно. Потом рука с карандашом стала набрасывать линии на листе бумаги. Майя, сидевшая на кровати под балдахином, тоже придвинулась, чтобы посмотреть. Эва как будто следовала некоему замыслу, заложенному в уме: как игла проигрывателя, двигаясь по бороздкам виниловой пластинки, извлекает неожиданные звуки, так и она изображала розу на длинном стебле, с листиками и маленькими шипами. Линии получались корявыми, Джербер был уверен, что с открытыми глазами она нарисовала бы гораздо лучше. Но ее природные способности все равно позволяли изобразить подобие цветка. Когда она закончила, психолог взял листок в руки, вгляделся в него и похвалил: – Отличная работа. Теперь нарисуешь дом? За домом последовали лошадь, дерево и велосипед. Эва послушно исполняла все просьбы Пьетро Джербера. Такой метод, автоматическое письмо под гипнозом, он часто использовал в работе с маленькими пациентами. Это обычно происходило в «игровой комнате», особом помещении, оборудованном при суде по делам несовершеннолетних, и дети там выступали свидетелями преступления или жестокого обращения, которому подвергались сами. Чтобы не волновать их, психологи, сотрудничавшие с прокуратурой, создали защищенное пространство, полное подобие обычной комнатки, где было полно всяких игр и плюшевых зверушек. Разве что за стеной с фальшивым зеркалом скрывались судьи, присяжные и адвокаты. Джербер мастерски проводил такие сеансы гипноза: ему бывало достаточно положить перед ребенком бумагу и карандаши, и тот, разговаривая совсем о другом, сам воспроизводил драматическую сцену, при которой присутствовал, или набрасывал черты своего мучителя. Психолог никогда не просил нарисовать что-то конкретное, просто ждал, пока на бумаге возникнет нечто, скрытое в глубине подсознания. Но нынче ночью с Эвой все было по-другому. Так что после нескольких тестов, удостоверившись, что девочка готова, Джербер подошел к креслу с подлокотниками, стоявшему подле белого шкафа: это место он до сих пор намеренно игнорировал. – Теперь я хочу, чтобы ты нарисовала твоего воображаемого друга. Целью было заставить его обнаружить себя. Он говорит, что покажется, когда настанет нужный момент. Но Джербер был уверен: Эва знает, кто говорил с ней. Или, по крайней мере, ее подсознание в курсе. Наш разум видит лучше, чем мы: одно из любимых изречений синьора Б. Вот почему гипнотизер обратился к ней с такой просьбой, пока девочка находилась в трансе. А главное, сделал это перед Майей Сало. Если она – подсказчица, ей не остановить руку Эвы. Оставалось надеяться, что на коже юной пациентки, ослушавшейся приказа, не появятся синяки. А если на листе бумаги возникнет лицо студентки из Финляндии, доктор получит искомое доказательство. Секунды длились бесконечно. Потом Эва повела себя неожиданно, даже странно. По-прежнему с закрытыми глазами повернулась к пустому креслу рядом с шкафом. Так и сидела, не двигаясь, словно ожидая чего-то. Через несколько мгновений она открыла глаза. Джербер этого не ожидал. Майя пыталась поймать его взгляд, но он сосредоточился на Эве. Девочка дышала размеренно, и психолог понял, что она все еще под гипнозом. Тогда к нему пришло озарение: прием был рискованный, и Джербер не знал, сработает ли это. С вызывающим видом он уселся в кресло с подлокотниками. С этого места он увидел то, чего никогда прежде не замечал. От такого открытия у него перехватило горло и засосало под ложечкой. Эва искала взглядом вовсе не кресло. Она глядела на белый шкаф. 47 Джербер открыл обе створки белого шкафа и заглянул внутрь. Перед ним – только платьица, развешенные в ряд. – Там ничего нет, – вполголоса подтвердила Майя из-за его спины. – Я все время достаю оттуда одежду Эвы и вешаю обратно, если бы там было что-то необычное, я бы заметила. Но Джербер не верил ей. Девочка продолжала смотреть именно в этом направлении. Тогда он сдвинул вешалки и, держа в руке свечу, осмотрел шкаф изнутри. Прощупал все поверхности, даже в верхней части. Потом опустил взгляд. Из нижнего угла торчал кусок черного кабеля. Джербер встал на колени, нагнулся, чтобы лучше его разглядеть. Кабель обрезали: наружу торчали медные проволочки. – Для чего это? – спросила Майя. Уверенный, что она знает ответ, психолог вопрос проигнорировал. Наверное, до недавнего времени в глубине шкафа скрывали маленький усилитель звука, соединенный с генератором частот. Скорее всего, металлическую или деревянную коробочку, почти незаметную. Джербер не сомневался – голос, подсказывавший Эве, что говорить или делать, исходил из прибора, подсоединенного к этому черному кабелю. И он звучал на частотах, которые ухо взрослого не воспринимает, точно как ему объясняли синьор Ф. и синьор Р. Вот почему, общаясь с воображаемым другом, девочка всегда поворачивалась в одну и ту же сторону. Но кто-то, возможно заметив, что он вот-вот обнаружит истину, озаботился убрать аппарат. Проследив, куда ведут провода из шкафа, доктор убедился, что они попросту исчезают в стене. Между тем Майя не отставала: – Ты так и не скажешь мне, что происходит? Джербер развернулся, положил ей руки на плечи, вроде бы беря под защиту, но в то же время удерживая на месте. – Давай начистоту: придя ко мне, ты сказала, что ни один детский психолог не захотел заниматься случаем Эвы. Ты определила меня как «улестителя детей», то есть прекрасно знала, кто я такой. – Да, – подтвердила девушка, оробев. – Кто говорил с тобой обо мне? Майя опустила глаза. – Странно, но я этого не помню. – Это прозвание, «улеститель детей», – информация конкретная, четко выраженная: как ты можешь не помнить, от кого ее услышала? – Клянусь тебе, я не знаю. – Что еще тебе известно обо мне? Она задумалась. – Что у тебя есть бывшая жена по имени Сильвия и сын Марко. Оба живут в Ливорно. – Я никогда не упоминал о них при тебе, – покачал головой Джербер. Не дожидаясь, пока она заговорит, выпалил: – Расскажи про твоего парня. – Какого парня? – Того, с которым, по словам синьоры Ваннини, ты позавчера ссорилась по телефону. – Это неправда. – Тогда с кем ты говорила? Майя совсем растерялась. – Ты готова подвергнуться гипнозу? – внезапно спросил он. – С какой стати? Так он установит, что до сих пор девушка просто-напросто ему лгала. Доктору хотелось верить, что и ею тоже манипулировали, каким-то образом подсказывая чужие речи. Хотя сейчас Майя Сало вроде бы говорила искренне, ему требовалось доказательство. – Если это ради Эвы и поможет ей, я согласна. Джербера охватило безумное желание обнять ее, но обоих отвлек короткий глухой стук. Что-то упало прямо над их головами. Оба подняли глаза к потолку. – Что это было? – спросила Майя. Гипнотизер двинулся к двери. – Жди меня здесь.