Урсула скакала в эйфории, как глупое насекомое, летала ошалелым мотыльком вокруг пламени, пока четверо без устатку тушили его с разных сторон. До них доносилась её странная песнь, языка и слов которой никто не понимал. Урсула пела, выделывая прыжки с поворотами, падая в снег и вновь взлетая. Один раз она приземлилась совсем близко от полыхавшего железа, клеёнка крыльев моментально начала плавиться, и Урсула закричала: – Я горю! Спасайте, спасайте меня! – Хватай её! По докторской команде Патрик кинулся ловить праздничную купальщицу, а та, хохоча, ринулась сквозь пургу в сторону от огня, от света. Патрика быстро настигла одышка. Он потерял Урсулу во тьме и упал на колени. Где-то впереди раздался вскрик, потом тяжёлые шаги, и голос его матери совсем рядом произнёс: – Хватай ноги. Он с отвращением нащупал в сугробе босые ступни, затем щиколотки, схватил их и поднялся. У дома Барбара, ничего не говоря, взвалила тело Урсулы на своё плечо, взошла на крыльцо и обернулась. – Чего стоишь? Машина твоя? Патрик поспешил к ещё живому огню, хотя от машины мало что оставалось. Войдя, Барбара тут же сбросила с себя Урсулу и, как чемодан, шлёпнула её на кушетку, сложила «крылья», села рядом и откашлялась. И тихо произнесла: – Как я устала от этих психов. 7 – Полагаете, это сделал кто-то из пациентов? Женщина дёрнулась. В проёме двери гостиной во мраке стояла фигура. Барбара виновато покачала головой: – Я не знала, что тут кто-то есть. И поправилась: – Я не то имела в виду. Я хотела сказать, что просто не поняла, что это такое было… – Чардаш, – сухо бросил Адам Карлсен. Миссис Холлис взглянула в недоумении на едва видневшийся силуэт. – Чардаш – традиционный венгерский танец, – пояснил Карлсен. – Исполняется мужчинами и женщинами. Начинается лирично по кругу, затем темп меняется, становится ритмичным, экспрессивным. Выражение лица Барбары, пока она слушала, было тупым. Её дыхание пришло в норму, она поёрзала и сказала: – Я не знаю, о чём вы толкуете. Адам Карлсен мрачно кивнул. – Когда ты официально псих, тебе многое сходит с рук, правда? Барбара откашлялась. – Не понимаю, о чём вы. – Я сам пока не разобрался. Но чувствую, что это удобно, – сказал Карлсен. – Не поняла. Вы знаете, кто поджёг машину? – спросила Барбара. Юноша вспыхнул румянцем. Для него прозвучал сигнал – он отставал на два шага в своём расследовании. Однако тьма, скрывавшая позор (он стыдился своих красных щёк только в особых случаях, как этот), позволила ему сказать почти ядовито: – Нет. Но я точно знаю, что когда человек безумен, то не осознаёт этого. А если кричит, что безумен, я бы ему не верил. Часы в гостиной пробили дважды. Лицо Барбары замерло, стало бездушным, почти как те, что высечены в горе Рашмор. Они продолжали молчать. Вскоре спустился Бульденеж, прижимая к вискам дрожащие пальцы. – Голова раскалывается! Мой бог, что там такое? – Кто-то поджёг машину, – ответил Карлсен. Старик поглядел на Урсулу. – Это она натворила? Ох, бедняжка… – Это не она. – Не она? Вы её укололи? Что это на ней? Барбара тяжело вздохнула. – Это шторка из ванной. Глава 9 1 В половине третьего все отогревались у большого камина в гостиной. Урсула лежала на диване в смирительной рубашке и походила на мумию, её ноги были обёрнуты в плед. Бульденеж повторял и печально покачивал головой: – Бабочку завернули обратно в кокон. – Зачем это на ней? Вы же сделали укол, – спросил Томпсон Барбару. – Она скоро очнётся. От испуга может поцарапать себя. Вошёл доктор Джейкобс – он уже переоделся – и спросил: – Итак, кто это сделал? Молчание. Доктор запрокинул голову. – Кто. Это. Сделал, – выталкивал он из себя по слову. Безрезультатно.