Лысая макушка сделала два досадливых покачивания. – Работы, что она копировала, не приносили ей радости. Она хотела их сжечь. Я уговорил развесить их по дому. Так они были спасены. Мы вместе решали, куда и кому что лучше подойдёт. Но боюсь, фиалок там не было. – Как вы думаете, что здесь изображено? – Карлсен указал на чёрную воронку. Пожилой мужчина покачал головой. – На моей памяти это впервые, чтоб она такие мрачные картины писала. – По-вашему, это завершённый образ? Или она собиралась разбавить картину цветом? – Художнику сложно понять, когда его работа завершена, – посетовал Бульденеж. – Самая бесконечная работа на свете. Карлсен не согласился: – Думаю, доктору Джейкобсу ещё сложнее понять, когда его работа завершена. – Верно. Доктор в чём-то и есть художник. Старик прокашлялся и поглядел на воронку более пристально. – Возможно, это монастырь, какая-нибудь старая башня или винтовая лестница, по которой Ольга поднималась в свою келью, – хмуро промолвил он. – Ольга старалась не говорить о днях, проведённых там, но однажды в нашей с ней беседе она назвала их столбом чёрной пыли. Она помнила, как её совсем ребёнком забрала полиция и отвезла в тот приют. Представляете, её собственная мать в это время пила чай с пирожными на хозяйской кухне! Бульденеж перевёл взгляд на Мадонну с младенцем. – Вот откуда ноги у этого цинизма. Бедняжка… – В таком случае я нахожу это странным. – Что ж тут странного? Адам Карлсен поднял с пола кисть. – Видите? На щетине оставалась краска. Бульденеж привстал и надел пенсне. Его лохматые брови подпрыгнули. – Красный. Она собиралась что-то нарисовать красным, – озадаченно произнёс он. – Или… Карлсен внимательно изучил палитру. На ней лежал открытый тюбик синей краски. – Скажите, из каких цветов получают фиолетовый? – Из красного и синего. – Отлично. В палитре как раз отсутствует фиолетовый. Глядите. Старик, поглядев, кивнул и спросил: – Она хотела нарисовать что-то фиолетовым? Карлсен пожал плечами, бросив словно невзначай: – Может, фиалку?.. 8 Руки Томпсона – одна в перчатке, другая голая – продолжали щупать ветер, ворошивший его волосы и одежду. От холода начали ныть уши. – Слышите этот скрип? – спрашивал Майкл Джейкобс. Томпсону казалось, что скрипела керосиновая лампа, её корпус и ручка были из металла. – Слышу… – Это открылась крышка гроба. В ушах застучало сердце. – Где?.. – Там, рядом с вами. Джеффри остановился. Он был готов согласиться, что видел волны, и лодку, видел шум и вьюгу в цветах, которые постоянно менялись. Но меньше всего сейчас он хотел бы видеть гроб. Если он окажется ещё и тем самым… На лбу выступил пот. И вдруг – откуда-то снизу – голос: – Джеффри? Тихий бездушный голос. У того, кто им говорил, словно не было желания общаться. Томпсон замер. – Это ты, Джеффри? Можно ли в это поверить? – Где ты? – связки Томпсона свело спазмом. – Иди на мой голос, Джеффри. Холодный, чёрствый… Или за много лет стал мягче?.. – Где? – Джеффри, я здесь… Томпсон шёл вперёд, не помня про обрыв, про огонь в пустом доме, про то, был ли он ещё жив и была ли жива она. – Ты вернулась? Ты останешься здесь навсегда? Его рука, та, что без перчатки, наткнулась на холодное лицо. Вначале ладонь от испуга отпрянула, а затем ещё раз коснулась. Теперь у голоса выросло тело. Лицо было мягкое, гладкое. Не сгнившее, не сожранное червями – оно было таким, как раньше. Рука потянулась выше, к волосам. Её волосы – неизменное каре, её шея… – Мама, как ты меня нашла?.. – Я послала тебе открытку. Это ты меня здесь нашёл. – Я её получил! Она у меня здесь, с собой… Томпсон полез в карман и вспомнил – он был в чужой одежде. – Она осталась в доме… Я принесу!.. – Останься. Из-под чёрного атласа покатились слёзы. – Раз уж ты меня нашёл, слушай. Не плачь. Утром взгляни на снег. Я буду там. Днём на твой подоконник ляжет свет. Я буду в нём, буду улыбаться. Мне теперь очень хорошо, Джеффри, я много улыбаюсь. Вечером, когда сорвётся дождь, лови его – я обниму тебя, буду шептать на ухо слова, постарайся их расслышать… Джеффри Томпсон запоминал, кивал в ответ. Он послушно исполнит поручения, данные матерью, как и много лет назад. Она обняла его. Случилось то, чего он не ожидал и ждал всю прожитую жизнь. – Джеффри, послушай меня. На рассвете я хочу, чтобы ты уехал. Постарайся не вспоминать это место. Не приезжай. Я отдохнула, стала молодой и обрела счастье. Запомни меня такой. Запомни, что я сказала про свет, снег и дождь…