Пожилой мужчина всматривался в ночь. В самом ли деле Урсула кого-то видела? Если да, то кого? Обитал ли в этой снежной пустыне кто-то ещё? Не это ли пульсировало в его голове? Он увидел, как возникли из-за угла два силуэта и поначалу перепугался. Фонарь осветил их лица – доктор Джейкобс и Джеффри Томпсон. Они вернулись в дом. Всё в порядке. Выдох. Старик напряг память, попытался всё воспроизвести, каждое своё действие, каждое услышанное слово, каждое сказанное им слово… И продолжал долго глядеть в окно. Снег уже только сыпался, ветер не выл, окно не дребезжало. Окно. Окно. Окно. Там ли был ответ?.. 5 Томпсон выглядел уставшим и взопревшим, ощущая, будто его выпотрошили и четвертовали. Он машинально лёг там, где ему сказали, и лишь смутно отдавал себе отчёт, что Майкл Джейкобс практически нёс его на своей спине до самого дома. Слабость накатывала волнами одна за другой. Его накрыли пледом. Сердце не хотело успокаиваться и продолжало барабанить отовсюду. Томпсон вздрогнул – к губам прижался стакан. В нос ударил запах силоса. Он почти сделал глоток, как вдруг открыл глаза и сел. Тело протестовало. – Что это? – Молоко, – тихо сказал доктор. – Противоядие. Джеффри Томпсон глотнул. В самом деле, молоко. Он с жадностью выпил всё до последней капли. Доктор Джейкобс проверил его зрачки, пощупал пульс. И довольно кивнул: – Отлично. Томпсон наконец узнал гостиную. Горели бра, кто-то включил огоньки на ёлке. Доктор прогулялся до кровавой ванны, подсветил её, озадаченно почесал затылок. Присел, аккуратно поставил у ног лампу. Через минуту он услышал, как Томпсон вяло произнёс: – Что со мной было? – Тс-с, не разговаривайте. Доктор вернулся и подкинул дров в угасавшее пламя. – Вы испытали переживания на экзистенциальном уровне. Он взял кочергу и поворошил в огне. – Синестезия – любопытное явление. Раздражитель одного органа чувств вызывает отклик в другом. Вам казалось, что вы можете видеть шум волн, а голос – трогать. Послышался глубокий судорожный вздох. Томпсон крутил головой. Правильно ли он понял? Он трогал голос? Нет, он трогал её, живую. И голос – не был голосом доктора, это был голос его матери! Он вырос там, на краю, из средоточия его мыслей, из его вины, с которой он жил. Теперь он оставил вину там, скинул в пропасть. А сам остался жить. Господи, он ждал этого целую вечность! 6 – Здесь никого нет! – крикнул Карлсен. Фонарь над крыльцом оставался далеко позади, его свет едва касался молодого человека. Урсулы не было видно, только слышались её попытки догнать непонятно кого. Минут через пять откуда-то эхом раздалось: – Это из-за вас, вы его напугали! – Вернёмся в дом. Ответа не последовало. Адам потёр ладони и громко произнёс: – Санта-Клаус всегда пользуется дымоходом! И уже себе под нос добавил: – Если верить Вашингтону Ирвингу. Тьма не отвечала, Карлсен потихоньку двинулся к дому. За ним постепенно нарастал скрип, будто кто-то шёл с короткими остановками. Уже в хорошем освещении юноша обернулся. Урсула, упираясь, катила перед собой снежный ком. На её лице была гримаса старающейся школьницы, язык облизывал сухие губы. – Чего стоите – помогайте! Я одна надорвусь! 7 Патрик Холлис отпер дверь. Прошёл час – ни криков, ни других страшных звуков. Он, кажется, восстановился, успокоился. Тишина не была ему приятна – без замка, во всяком случае. Патрику хотелось кого-нибудь найти. Он заглянул в комнату матери – там только мёртвая Сара. У себя тоже никого не обнаружил (он бы и Адаму сейчас обрадовался). Дальше по коридору – кухня. Оттуда слышалось монотонное постукивание и вроде бы – совсем тихо – музыка. Он открыл дверь и замер на пороге. – Ты что – свихнулась? Барбара шинковала огурцы. Вокруг неё горели свечи. Проигрыватель, потрескивая, мурлыкал какую-то американскую мелодию. – Ты спятила? Она отвлеклась и подняла глаза на сына. – У тебя убили дочь, ты забыла? – Я не забыла, – сказала Барбара. – Я как могу сохраняю трезвость. Ещё капля, и я сорвусь. В руке её дрогнула сталь. Патрик сел за стол и сжал губы. – Возьми, если хочешь, – Барбара кинула ему огуречный кончик. Он съел и попросил ещё.