— Она бы не стала предлагать, если бы сама не хотела провести церемонию, — говорит Филос. — И я, судя по всему, сэкономил им немалую сумму денег. Их последний контракт с поставщиком вина для купален был заключен просто отвратительно. — Ливия упомянула, что ты помог ей сегодня. — Там речь шла о личной покупке. Ей определенно нравятся роскошные вещи. — Филоса это скорее забавляет, чем вызывает осуждение. — Кажется, ты ей очень понравился. Филос смеется: — Не думаю, что я в ее вкусе. И не только потому, что я раб. Амара улыбается, но, когда Филос так дежурно говорит о собственном рабстве, ей кажется, что он ковыряет рану, которой не суждено зажить. — Я тут подумала, — говорит она, перекладывая ребенка к другой груди, — что, когда Руфина немного подрастет, нам стоит еще раз попытаться освободить тебя. Я могу попросить у Руфуса, чтобы он оказал тебе эту услугу в знак благодарности за уход за ребенком. Или снова предложу купить тебя. Может быть, Юлия одолжит мне денег? — Можно будет попробовать. Но еще я думаю, что нам стоит наслаждаться тем, что мы имеем прямо сейчас, а не тревожиться поминутно насчет будущего. Филос гладит ее по плечу. — Ты так много работаешь и так мало за это получаешь. — Но этого нам хватает на жизнь вместе с теми деньгами, что дает тебе Руфус. И мы вместе, в относительной безопасности. У многих женатых пар и этого нет. — Я спрашивала Валентину насчет обучения повитух. Не то чтобы она воодушевилась. — Может, ей неприятна мысль, что придется соревноваться с дочерью доктора. — Филос целует ее в висок. — Любовь моя, ты всего неделю назад родила. Думаю, тебе положено некоторое время, чтобы прийти в себя, прежде чем ты начнешь хлопотать над чужими новорожденными. Амара закусывает губу, тревога грызет ее. — Но как же ее приданое?.. — Ей всего пять дней от роду! — смеется Филос. Он садится так, чтобы видеть ее лицо, и гладит ладонью ее щеку. — Я знаю, почему ты волнуешься, я в самом деле тебя понимаю. Но ей не придется жить той жизнью, которой жила ты или я. Я обещаю тебе. Амара рассказала Филосу о том, как сама попала в рабство, о том, как ее родители так и не скопили ей приданого, из-за чего мать решила продать Амару после смерти отца, лишь бы ее дочь не голодала. Так начался ее долгий и тяжкий путь в Помпеи, к Феликсу. — То, что ты несвободен, для меня невыносимо, — говорит она, слова сами срываются с ее губ, хоть она и знает, какую боль они причинят ему. — Иногда мне даже трудно дышать. — Я знаю, — отвечает он. Одну руку он кладет на голову Руфины, вторая по-прежнему касается щеки Амары. — Именно поэтому покровительство Юлии для тебя так важно. Филос не заканчивает свою мысль, но Амара тем не менее понимает ее. «На случай, если нас разлучат». Глава 44 А те, что походят, как видно, И на отца и на мать и черты проявляют обоих, Эти от плоти отца и от матери крови родятся. …одним обоюдным гонимые пылом, И ни одно победить не сможет, ни быть побежденным[21]. Лукреций. О природе вещей, книга IV Руфус не посещает церемонию наречения Руфины, как и ее настоящий отец. Амара не знает, к лучшему ли это, не знает, что причинило бы ей больше боли: отсутствие Филоса на Номиналиях собственной дочери или его присутствие на них в качестве безвестного раба. Она все-таки ждала, что именно Руфус подарит ее дочери лунулу, но вместо этого ее бывший патрон прислал роскошный поднос с фруктами и игрушечную лошадку на колесах. Драгоценное ожерелье, означающее свободу ребенка, преподносит Юлия; это маленький серебряный полумесяц на тонкой цепочке. Увидев украшение на шейке дочери, Амара чувствует, как тяжесть, давящая ей на сердце, становится чуть легче. Она начинает верить, что Филос прав: ребенок не пойдет по стопам родителей, у него будет своя жизнь. Жрец читает молитвы, чтобы очистить ребенка, и сжигает подношения на алтаре Юлии. Глядя на завитки дыма, он предсказывает будущее Руфины: счастливый брак, несколько детей. Амара подозревает, что он повторяет это на всех подобных церемониях; наверняка жрец пообещал то же самое ее собственным родителям, много лет назад, в Афидне. Гостей совсем не много: Юлия, Ливия, Британника, Друзилла и Примус. Амара невольно думает о тех, кого здесь нет. Она представляет, как показывает ребенка своим родителям, как бы ее мать восхищалась внучкой, как бы улыбался отец. Она представляет, каким счастьем было бы для нее видеть Дидону с Руфиной на руках. Она пытается не думать о Беронике и Виктории. В прошлый раз Амара виделась с Друзиллой несколько месяцев назад, но благодаря присутствию еще одного ребенка церемония проходит в менее напряженной обстановке. Примус с большим удовольствием возится с подарками Руфины, особенно с лошадкой на колесах, которую катает туда-сюда по плитам. Амара опасалась, что Друзилла не придет, и подозревает, что пригласи ее не Юлия, а кто-нибудь другой, — она бы осталась в стороне. Знакомство с Амарой больше никому выгоды не приносит, не говоря уже о том, что она должна Друзилле денег. При всем при этом Друзилла не показывает виду, что их дружба охладела, она с материнской нежностью держит на руках Руфину, качает ее и улыбается. — У кого-нибудь из твоих родителей были такие глаза? Такие красивые? — У отца, — лжет Амара. — Но, думаю, такими голубыми они будут, только пока она младенец. Уверена, со временем они потемнеют. — У нее твой ротик, — говорит Друзилла, а сама хитро усмехается: — Надеюсь, отцовский нос ей не достанется. Юлия смеется: — Милый Руфус. До Адониса ему далеко. Нам всем определенно следует молиться, чтобы девочка пошла в мать. Амара улыбается, принимая комплимент. Пока еще нельзя понять, как будет выглядеть Руфина — ее личико все еще напоминает лягушачью мордочку, — но Амара тем не менее уже подмечает в ней сходство с Филосом. Нежные черты, большие серо-голубые глаза, отчего в ней есть что-то почти кошачье. «Ее глаза станут карими», — твердит себе Амара. — Как тебе семейная жизнь? — спрашивает она Друзиллу. — Амплий совсем недавно купил мне ткацкий станок, — с ухмылкой отвечает Друзилла. — Чтобы гости восхищались моими женскими умениями. Однако он еще ни разу не надевал ничего из того, что я выткала. Даже его нежность не простирается так далеко. — Ты говоришь о папе? — Примус, как и все маленькие дети, прекрасно умеет подслушивать. — Он обещал скоро поиграть со мной в бабки. — И он усыновил Примуса. Юлия хлопает в ладоши, и все женщины рассыпаются в поздравлениях. Друзилла в знак благодарности склоняет голову, она явно наслаждается моментом. Амара рада за нее, но невольно испытывает муки зависти. Весь облик Друзиллы буквально кричит об ее богатстве. Дорогая ткань туники, нежные розовые духи и — возможно, сильнее всего — окутывающее ее состояние довольства. Она выглядит именно так, как и должна выглядеть женщина, которая обеспечила будущее своему ребенку и себе. Первые недели жизни Руфины проходят одновременно быстро и медленно. Дни текут и мешаются друг с другом. Филос постепенно начинает больше времени проводить дома, и в некоторые моменты, когда они втроем с Британникой сидят все вместе, Амаре удается вообразить, будто они семья. По настоянию Британники Амара также старается выходить за пределы территории Юлии. Она совершает небольшие утренние прогулки по рынку, который примыкает к арене и расположен сразу за садом; поначалу с Британникой, а затем, все чаще, в одиночку. С каждым днем становится немного легче. К тому времени, когда Руфине исполняется два месяца, Амара чувствует себя намного увереннее. Она бродит по рынку, прохаживается между прилавками с едой, и ее сердце трепещет при виде бурления жизни вокруг. Она разговаривает с дочкой на греческом, поднимает ее повыше к лотку с изделиями из кожи и показывает на развешенные на стойках амулеты, продавец благосклонно улыбается им. Гермер по-прежнему торгует цветами на краю площади, но к нему Амара не подходит: слишком свежи еще воспоминания о том, как они бывали здесь с Викторией. Когда она приближается к стадиону, то останавливается, чтобы посмотреть на огромное здание, из-за которого выглядывает солнце. Чья-то рука в мгновение ока обхватывает ее талию, и Амара чувствует, как что-то острое касается ее бока. Она так теряется, что даже не сразу пугается. — Не вздумай кричать. Амара резко поворачивает голову. Феликс стоит с совершенно спокойным видом, на его губах играет очаровательная улыбка, словно он встретил дорогого сердцу друга. — Я не причиню тебе вреда. Если будешь вести себя тихо. — Отпусти меня. Амаре хочется сказать это жестким голосом, но с ее губ срывается только шепот. — Мы сядем на скамейке вон там. — Феликс кивает на скамью, где они когда-то сидели с Викторией, рядом со стеной, огибающей виноградник. — Нет. — Амара крепче прижимает к себе Руфину, ее грудь тяжело вздымается, страх захватывает ее. — Не надо истерик. — Его голос звучит рассудительно, даже успокаивающе. — Обещаю, я не причиню тебе вреда. Он сильнее прижимает нож к ее ребрам: — Если только не вздумаешь сопротивляться. Амара идет вместе с ним через площадь, прерывисто и сдавленно дыша, словно она тонет. Феликс направляет ее, всю дорогу весело и непринужденно комментируя товар в лотках, мимо которых они проходят: ни дать ни взять, заботливый муж ведет утомленную жену посидеть, чтобы она отдохнула. — Это же было совсем не трудно, верно? — ласково говорит он, садясь рядом с ней. Он по-прежнему держит ее одной рукой, нож скрыт под плащом. — Чего ты хочешь? — Не очень-то по-дружески так здороваться. Разве ты не спросишь меня о Виктории, о том, как мои дела? — Пошел ты. Феликс смеется: — Я скучал по тебе, Амара. — Если ты будешь держать меня здесь, Британника пойдет меня искать. — Я не собираюсь держать тебя. Теперь у меня есть своя хорошенькая жена. Кстати, она попросила меня передать тебе кое-что, когда я сказал ей, что собираюсь повидаться с тобой. Хочешь это услышать? — Мне неинтересно, что там Виктория хочет сказать мне. — Она молит о прощении.