– Пожалуй, ей следовало выбрать другое время, – согласилась Розалия, прислонившись к изголовью кровати и теребя хвостик длинной рыжей косы. Тройняшки, одинаковые во всем, отличались от остальных сестер медным оттенком волос, и я им немного завидовала. Эулалия была самой светлой из нас – почти блондинкой, а я самой темной. Мои волосы напоминали по цвету черный песок – характерную особенность побережья Соленых островов. – Угу, – согласилась я, снимая с бедер подвязки. Я правда была рада за папу, но эту новость все же стоило озвучить в другой день. Стягивая унылые темные чулки, я подумала о приданом Мореллы. Интересно, что же там было? Может, папа решил подарить ей белые шелковые чулочки, ленты и кружева в надежде, что новая жена положит конец всем несчастьям? Я надела черный муслиновый пеньюар и постаралась отогнать от себя мысли об атласных исподницах и разноцветных платьях. – А что будет с нами, если она родит сына? – спросила Ленор, сидевшая на подоконнике. – Он станет наследником? Камилла выпрямилась и села. Ее лицо слегка припухло от слез, но взгляд янтарных глаз выражал гнев и раздражение. – Я унаследую все. А затем Аннали, когда проклятье заберет меня. – Никого оно не заберет, – буркнула я. – Ерунда. – Мадам Морелла так не считает, – заметила Ханна и, встав на цыпочки, повесила мое платье в гардероб среди таких же унылых темных нарядов. – Что не считает? Что мы прокляты? – переспросила Розалия. – Что вы будете первыми в порядке наследования. Я слышала, как она обсуждала с вашей тетушкой Лизбетой, что носит под сердцем нового герцога. Камилла закатила глаза: – Может быть, у них так принято на большой земле. А здесь у нас другие правила. Хотела бы я видеть ее лицо, когда папа объяснит ей, что к чему. Устроившись в кресле, я накинула на плечи легкий плед. Я так и не смогла отогреться после прогулки под дождем, а от известия Мореллы холод сковал и мое сердце. – То есть твой муж может стать двенадцатым герцогом Соленых островов? – спросила Лигейя и нервно смяла подушку. – Если я захочу, – ответила Камилла. – Либо я сама стану герцогиней по праву крови, а он будет герцогом-консортом[7]. Разве Берта не объяснила тебе это все сто лет назад? Лигейя пожала плечами: – Думаешь, я помню все, что говорят гувернантки? Они такие зануды! К тому же я восьмая по порядку. Сомневаюсь, что я хоть что-либо унаследую. Как шестая дочь в семье я ее прекрасно понимала. Когда-то и я была в самой середине, а теперь оказалась второй в порядке наследования. В ночь, когда погибла Эулалия, я никак не могла уснуть из-за мыслей о свалившейся на меня ответственности. Герб Фавмантов – серебряный осьминог, держащий в распростертых щупальцах трезубец, скипетр и перо, – украшал каждую комнату в Хаймуре. Тот, что висел напротив моей кровати, теперь смотрел на меня с особенной важностью. А вдруг что-то случится с Камиллой и я стану главной наследницей? Пожалуй, стоило уделять больше времени урокам истории и меньше – фортепиано. Меня научила играть Камилла. Мы были погодками – самыми близкими по возрасту сестрами, не считая тройняшек. Я родилась всего через десять месяцев после нее, и мы росли вместе как лучшие подружки. Чем бы она ни занималась, я всегда с радостью повторяла за ней. Когда Камилле исполнилось шесть, мама начала давать ей уроки на старом пианино в ее покоях. Сестра оказалась способной и показывала мне все, чему научилась. Мама объяснила нам, как играть ее любимые мелодии в четыре руки, и вскоре сочла, что мы готовы пересесть за большой рояль в Синей гостиной. В доме всегда звучала музыка и смех моих сестер, танцевавших под наш аккомпанемент. Мы с Камиллой провели много прекрасных дней, сидя плечом к плечу за роялем и перебирая костяные клавиши. Даже сейчас я предпочла бы сыграть с ней дуэтом, хотя могла исполнить прекрасное соло: без Камиллы любое произведение звучало бы вполовину слабее. – Мисс Аннали! Отвлекшись от размышлений, я подняла глаза и обнаружила, что Ханна смотрит на меня с поднятыми бровями. – Она не говорила, какой срок? – Морелла? Она думает, три месяца или чуть больше. – Больше? – хмыкнула Камилла. – Они женаты всего четыре. Ленор спрыгнула с подоконника и подсела ко мне в кресло. – За что ты ее так невзлюбила, Камилла? Я рада, что она здесь. Грации счастливы, что у них снова есть мама. – Она не их мама. И не наша. Она даже в подметки маме не годится. – Она старается быть хорошей, – возразила Ленор. – Она спрашивала, не хотим ли мы поучаствовать в подготовке бала. Мы совсем не выходим в свет во время траура, и это может стать отличной возможностью для дебюта! – Вообще-то ты не можешь пойти на бал, – напомнила Камилла. – Но ведь скоро наш шестнадцатый день рождения! – Розалия присела, обиженно надув губы. – Почему мы должны отказываться от веселья на целый год? Я устала от траура. – А твои сестры наверняка устали на том свете, но как-то не жалуются! – раздраженно бросила Камилла, вскочив с кровати, и хлопнула дверью прежде, чем кто-либо успел ее остановить. Розалия непонимающе моргнула: – Что это на нее нашло? Я закусила губу. Возможно, мне следовало пойти за сестрой, но я слишком устала, чтобы выяснять отношения. – Она скучает по Эулалии. – Мы все скучаем, – заметила Розалия. Наши мысли снова вернулись к погибшей сестре, и в комнате повисло молчание. Ханна зажгла свечи и потушила газовые светильники. В углах комнаты заколыхались тени канделябров. – Может быть, идея Мореллы не так уж плоха? Я имею в виду, провести бал? Шестнадцать лет бывает лишь однажды в жизни… Мы не виноваты в том, что кто-то все время умирает, – сказала Ленор, приютившись под моим покрывалом. – Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть праздника. Просто подумай, что сейчас чувствует Камилла. Ни у кого из нас не было первого бала. У Элизабет и Эулалии в том числе. – Тогда ты можешь дебютировать вместе с нами! – предложила Розалия. – Можно устроить грандиозный бал – показать всем, что никакого проклятия нет и у нас все хорошо. – К тому же до нашего шестнадцатилетия еще три недели. Мы можем соблюдать траур до этого… и все, – сказала Лигейя. – Я только не понимаю, зачем вы пытаетесь убедить в этом меня. Все равно решение будет за папой. – Он не откажет, если Морелла попросит… – лукаво улыбнулась Розалия. – В постели. Тройняшки дружно расхохотались. Неожиданно раздался стук в дверь, и мы стихли в полной уверенности, что папа сейчас отчитает нас за шум. Но это оказалась Верити. Она стояла посреди коридора в черной ночной рубашке на два размера больше, чем следовало бы. Волосы малышки были всклокочены, а на щеках блестели дорожки от слез. – Верити! Она молчала, но протянула руки, чтобы кто-нибудь обнял ее. Я поспешила приголубить ее: сестренка излучала особое детское тепло. Хотя Верити вспотела во сне, ее оголенные руки были покрыты мурашками, и она уткнулась мне в плечо, словно ища утешения. – Что случилось, малыш? – спросила я, поглаживая сестру по спине. Ее волосы, касавшиеся моей щеки, были мягкими, как перышки птенчика. – Можно я сегодня останусь здесь? Эулалия меня обижает. Тройняшки тревожно переглянулись. – Конечно, можешь. Но ты ведь помнишь, о чем мы говорили перед похоронами? Эулалии здесь больше нет. Она в море вместе с мамой и Элизабет. Верити кивнула: – Но она все равно стягивает с меня одеяло. Малышка обвила тонкими руками мою шею и прижалась ко мне крепко, словно морская звезда, выброшенная приливом на берег. – Ленор, проведай, пожалуйста, Мерси и Онор, ладно? Сестра поцеловала Верити в макушку и вышла из комнаты. – Я почти уверена, что это они решили тебя подразнить. Это просто игра. – Не очень-то веселая. – Да уж, – согласилась я и уложила Верити в кровать. – Можешь остаться здесь сегодня. Здесь безопасно. Спи спокойно. Верити еще немного похныкала, но потом устроилась поудобнее и прикрыла глаза. – Пожалуй, мы тоже пойдем, – прошептала Розалия и встала с кровати. – Папа скоро зайдет нас проведать. – Вас проводить обратно на второй этаж? – спросила Ханна, протянув Розалии и Лигейе по свече. Розалия отрицательно помотала головой, но обняла горничную и взяла свечу, прежде чем выйти из комнаты. – Подумай о том, что мы тут обсуждали, – сказала Лигейя и поцеловала меня в щеку. – Нам всем будет лучше, если мы завершим траур. Она обняла Ханну на прощание и побежала по коридору. Тройняшки давно отказались от отдельных спален, заявив, что им спокойнее спится вместе. Внимание Ханны снова переключилось на меня. – Может быть, ты тоже ляжешь спать, Аннали? Я оглянулась на Верити, которая уютно устроилась на моих подушках. – Пока нет. Слишком много мыслей, чтобы заснуть. Ханна направилась к маленькому столику в другом конце комнаты, а я вернулась в кресло, задумчиво перебирая в руках покрывало. Вскоре она вернулась с двумя чашками коричного чая и присела рядом со мной. Ее действия невольно напомнили мне одну ночь шестилетней давности: когда хоронили маму.