Рейхан дико вскрикнула, накинула петлю из шарфа на шею, пытаясь задушить себя. Омар не дал ей этого сделать, но не из-за любви. Ему не хотелось объяснять Маржан, что случилось с её дочерью. – Пусти, я убью себя! – кричала Рейхан. – Мне не нужна жизнь, если ты отвергаешь меня ради чужеземки! Марис не стал тратить время на объяснения, какая из женщин ближе ему по культуре и крови. Честно говоря, он сам этого не знал. Но только доступность Рейхан больше его не привлекала. – Ты с самого начала знала, Рейхан, что наши отношения не вечны. Я не обещал сделать тебя женой. У меня будет только одна жена, и выбор уже сделан. Дочь Маржан зарычала от разочарования: – Я вырву сердце у этой белой суки и приготовлю его тебе на ужин! Пройдя к двери, Омар Лалие распахнул её: – Уходи из этого дома, Рейхан, и не возвращайся. Мы с отцом больше не нуждаемся в твоих услугах. Рейхан бен-Сина недоверчиво уставилась на него. – Что ты говоришь, Омар… – Ты забыла свое место, служанка, – голос хозяина звучал раскатами грома. – Ты чуть подняла голову из пыли и возомнила себя равной своему господину. Ты знаешь, как мы поступаем с плохими слугами. – Мой господин, не прогоняй меня! – рыдая в голос, Рейхан рухнула перед ним на колени. – Я умоляю, я клянусь, я стану хорошей рабыней – слепой, глухой. Я откажусь от всего, только чтобы служить тебе, мой господин Омар… Лалие ещё колебался, но пересилило, как обычно, воспоминание о Маржан. Она обязательно пожалуется отцу, если с Рейхан что-то случится. А Хусейн заслужил спокойную старость. – Оставайся, – буркнул он. И брезгливо освободил руку из-под страстных поцелуев, которыми покрывала её Рейхан. – Но сейчас уходи. И забудь о том, что ты видела. После исчезновения дочери экономки Марис всего лишь вынул платок и распутал верёвку на руках Элизы. Желание предпринимать что-то ещё начисто отбила история с влюблённой идиоткой Рейхан. Интересно, какими аргументами руководствовался Аллах, совершенно лишая женщин здравого смысла? Глава 21 Во всём огромном, ведомом лишь Аллаху подлунном мире не было у Хусейна Лалие слуги преданнее Керима ибн-Баррадеха. Все достоинства редким образом соединились в одном человеке: и острый слух, и проворный разум, и быстрые ноги. От неприметной своей внешности – не красавец и не урод – Керим только выигрывал. В любом обществе он умел так слиться с обстановкой, что его и не замечали; а Керим ибн-Баррадех слушал и нёс всю добычу, иногда ценную, а когда и не очень, своему господину. А уж потом враги Хусейна Лалие не уставали дивиться его осведомлённости. Пока не приступали к счёту собственных потерь. И лишь ради хотя 6ы частичной компенсации все старательно распространяли слухи, что Хусейн Лалие – не правоверный мусульманин, что у него на службе находится целый легион тёмных демонов, умеющих проникать в любую щель. Ещё ни один из них не догадался связать демонов с тем так похожим на них самих загадочным незнакомцем, с которым они неосмотрительно откровенничали. Умению Керима превращать своё тело в пустой сосуд завидовал и Хусейн. Каждый человек считает себя самым достойным созданием на земле, даже нищий, выпрашивающий сантим у парижской церкви, каждый хотел 6ы сутками говорить о себе. Да мало находится желающих слушать, все норовят перевести разговор на собственную персону. А Керим умел – наверное, оттого, что был он в младенчестве брошен гулящей матерью на улицах Тегерана, а никакого Баррадеха, сыном которого он именовал себя, и в природе не существовало. Но эту тайну знал лишь Хусейн Лалие, а болтать попусту араб никогда не любил. Не рассказывал Хусейн своим домашним о том, как проснулась в его сердце жалость при виде пятнадцатилетнего тощего паренька, приговорённого к отсечению рук за воровство кошельков из карманов богатых тегеранцев. В глазах парня светились ум, злость и никакого отчаяния, только поиск пути, по которому можно было 6ы уйти подальше от кары Аллаха. Хусейн выкупил руки парня вместе с ним самим за несколько золотых монет и клятвенное обещание увезти его навсегда из центрального остана. В Тегеране всяких преступников хватало, и пять минут спустя, когда Хусейн Лалие, придерживая новое приобретение за плечо, уходил с площади, на суд шариата выводили уже следующего – бородатого мужика огромного роста. Уж он-то точно позабавит толпу видом падающих конечностей… Мальчишка попытался от него сбежать скорее, чем этого ожидал Хусейн, не без выдумки отвлекая внимание навязанного ему сопровождающего. Малолетний вор долго не мог прийти в себя от изумления, поняв, что длинный хлыст потомка погонщиков быстрее его ног. Хусейн не торопясь подошёл к валявшемуся на мостовой парню, сматывая хлыст, перехвативший лодыжки беглеца, и поставил ногу на бритую голову, вжимая разбитый нос в раскалённые солнцем камни. – Скажи твоё имя, – потребовал человек со сноровистым хлыстом и диковинным выговором, какого раньше не слыхивал юный вор. – Керим, – пробормотал мальчишка. – Керим ибн-Баррадех, эфенди, лучший чистильщик богатеев во всём Тегеране. Человек будто и не расслышал его похвальбы. – Я спас твои руки, Керим, теперь за тобой выбор. Можешь уйти на все четыре стороны и подохнуть, как собака, в канаве, когда тебя снова поймают стражники. А можешь служить мне, Хусейну Лалие, далеко от этих краёв. Ты никогда не вернёшься в Персию, зато увидишь весь остальной мир. Согласен? Потрясённый Керим задёргал головой, тогда Хусейн Лалие перевернул его на спину и протянул руку как равному: – Ты отныне мой слуга, Керим ибн-Баррадех, а я – господин тебе. Ослушание принесёт тебе немедленную смерть, верная служба – невиданную награду. Жизнь на улицах приучает лишь к одному авторитету – закону силы. Керим не поверил 6ы чужаку, вздумай тот обещать ему ласку и заботу, даже если это впоследствии оказалось 6ы правдой. А вот побои и смерть – это реальность. С того дня Керим ибн-Баррадех опасался лишь одного – оказаться недостойным своего хозяина. Срок службы Керима исчислялся уже годами, когда в доме Хусейна во Франции появился худосочный смазливый мальчишка, которого Хусейн назвал своим сыном, хотя все в доме знали, что это не правда. Но то была ложь, угодная Аллаху, и Керим первый перерезал 6ы глотку тому, кто начал болтать лишнее об Омаре. Все трое они вернулись в великую пустыню – туда, где сотни лет, трепеща на ветру, стояли шатры предков Хусейна. Теперь их сменили дворец и слуги-берберы, готовые исполнять любые желания повелителя. Но набивать живот сладостями да почивать на мягких подушках не было мечтаниями Хусейна, Керима и Омара. Керим научил мальчишку драться палкой, голыми руками и даже зубами, Хусейн передал сыну редкостное владение хлыстом; Керим заставлял зубрить арабские диалекты, а Хусейн ввёл обычай каждый день говорить на другом языке. Дней было шесть, в субботу, день поклонения Аллаху, Омар выписывал суры на пергаменте арабской вязью. В семнадцать лет Керим отвёл молодого господина к опытной женщине, щедро заплатив ей из денег Хусейна, а следующим утром Хусейн обучал Омара на французском языке умению обольщать красавиц с положением в обществе. Омар часто покидал отчий дом, чтобы попробовать свои силы, но всегда возвращался к бесконечным, как время, пескам; и с каждым таким возвращением Керим с удовольствием наблюдал, как мальчик всё более превращается в мужчину. А пять месяцев назад господин приказал Кериму приготовиться к путешествию – Омар Лалие хотел, чтобы они присоединились к нему в далёкой варварской стране. Но даже у дикарей Керим не ожидал увидеть снега. – Разожги жарче огонь, Керим, – Хусейн Лалие мельком глянул на скорчившегося у дверей слугу. – День сегодня холодный, наверное, будет снег. Худощавый, невысокого роста Керим опрометью бросился к брускам дерева, сложенным у решётки камина. – Опять холодно, эфенди, – ворчливо пожаловался он. – В этой стране всегда холодно, всегда белый снег. Зачем только господину Омару потребовалось… – Замолчи, Керим, – без всякой злости остановил его хозяин. Слуга и сам был готов уже провалиться сквозь землю: как только он, рождённый вором, осмелился обсуждать побуждения своего господина? Лишь более двадцати лет службы Лалие оправдывали его. – А что, Керим, – снова заговорил Хусейн, поворачивая расстроенное лицо к окну, – Омар снова грустит? Не пристало воину так тосковать из-за женщины. Омар Лалие действительно уже третий день не выходил из своих покоев, отказывался от еды и пребывал в раздражительном состоянии духа. – Господину жениться надо бы, – Керим ибн-Баррадех старательно разжигал одно полено от другого. Хусейн не стал сердиться на поучительный тон слуги. По правде говоря, советника лучше Керима у него не было, а всё потому, что паренёк отождествлял свою выгоду с выгодой своего хозяина. Без Хусейна Лалие Керим перестал бы существовать. – Я ждал, что так оно и случится сразу после месяца Уразы. Да девушка, видно, попалась норовистая. А может, дело не в ней, Керим? Может, отыщешь Омару другую гурию, и перестанет он тосковать, оскорбляя своим видом взор Аллаха? – Я бы нашёл, эфенди, – слуга проворно повернулся к господину на кончиках пальцев ног, – но уж красивее госпожи Рейхан сыскать трудно. А вчера Омар прогнал её из своих покоев и назвал блудницей… – Керим умолк. Хусейн посмотрел на преданного слугу с огоньком понимания в глазах. – Что, не оставили тебя косы Рейхан равнодушным, Керим? Уж гурия из гурий дочка Маржан, а и она Омару не угодна. Странное происходит с нашим мальчиком, Керим. Приворожила его северная колдунья. Во взаимном уважении к мощным чарам Элизы Линтрем двое мужчин помолчали. И снова разговор начал Хусейн: – А ты как считаешь, Керим, хороша ли светловолосая? – Чудо как хороша, эфенди, – с искренней убеждённостью откликнулся слуга. – Только сердце у неё холодное, и нет покоя в душе. – Она, Керим, несчастная, а не холодная, – Хусейн задумчиво гладил левой рукой свою небольшую бороду. – Не было в её жизни мужчины, который разбудил 6ы её, не познала она мужской ласки, хотя давно настала подходящая пора, – сам Хусейн взял свою первую жену Голе-Мохтар бен-Шаккум, когда невесте исполнилось тринадцать. Жениху же было около сорока. – Дева не знает своих желаний, а Омар надеется дожить до того дня, когда она поймёт. Если всё оставить идти естественным ходом, мы с тобой, Керим, замёрзнем в этих снегах. Кинув взгляд за окно, сын пустыни невольно содрогнулся. – Настала пора предложить Аллаху свои услуги. Послушай, Керим, что я решил… Двадцать пятый день рождения господина отмечать слугам в поместье было строго запрещено, чему немало способствовало унылое настроение самого Омара Лалие. Одетый в белый восточный бурнус, он появился из своих комнат утром на час, чтобы раздать традиционное денежное вознаграждение слугам, а те, в свою очередь, поднесли столь же традиционный брусок козьего сыра и кувшин молока. Муэдзин, живущий в поместье, прочёл пять молитв, прося Аллаха благословить жизненный путь Омара Лалие. Но роскошных пиршеств не было, вместо трапезы, разделённой с друзьями, Омар отправился в «Покои малой жемчужины», где обитала его женщина. Через пять минут все явственно услышали крики и звон бьющейся посуды. Наклонив голову, Марис проворно отступил с траектории летящего в него серебряного блюда. Такого озлобления в Элизе, как за последнюю неделю, с тех пор, как они вернулись от Лаймен, он не ожидал встретить никогда. Лиз Линтрем мгновенно вспыхивала, но и быстро остывала, и начинала раскаиваться в совершённых под влиянием злости поступках. Но в этот раз… Уже восемь дней, как она сердито шипела, стоило ему сделать шаг в её сторону, и всё время планировала новый побег. Марис уже отобрал у неё связанную из простыней верёвку, по которой она пыталась вылезти из окна. На следующий день она попробовала оглушить кувшином стражника, охраняющего её покои, а через два часа уже перепиливала столовым ножом железные прутья только что установленной на окне решётки. – Лиз, – вскинув руку, Марис поймал направленный в него флакон с французскими духами – к счастью, закупорен он был хорошо, – может, ты успокоишься хоть на день, а? – Ни за что! – отрезала неукротимая амазонка. – Сегодня у меня день рождения, – продолжил уговоры Марис. – Сделай мне подарок, угомонись. – День рождения? – девушка замерла с зажатой в руке маленькой жёсткой подушкой, уже приготовленной для метания. – Я не знала. Похоже, ты и вправду заслуживаешь подарка, Марис Стронберг… Она отбросила подушку в сторону, направилась к нему, и Марис в который раз купился на блеск увлажнённых языком губ и сияние чёрных, словно лунная ночь, нежных глаз. За что и был спустя четверть минуты вознаграждён сильным ударом в солнечное сплетение. Марис согнулся пополам, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха в трепещущий от боли организм. Элиза наблюдала за его судорогами со спокойным удовлетворением. – Достаточно одного подарка или добавить ещё? – Добавить… – прохрипел Марис. Морщась больше для усыпления её бдительности, он неожиданным стремительным рывком толкнул скандинавскую воительницу, вжимая её в угол. – Ой… – Лиз Линтрем затравленно огляделась поверх его правого плеча. Но лицо Мариса сразу же заслонило весь мир. – Прикидываешь, как тебе вывернуться и убежать, да, красавица? Или просто боишься? Я 6ы на твоём месте боялся, клянусь могилой пророка. – Поменяемся местами? – бодро предложила ему Лиз. Марис только вздохнул – эта девчонка двумя-тремя словами ухитрялась испортить весь антураж. Не бить же её кнутом, в самом деле! Однако управу можно было найти и на неё. – Давай поменяемся, – отпустив руки Элизы, Марис прошёл в глубь комнаты и лёг на спину на кровать. Лиз растерянно смотрела на него. А лицо Мариса приняло выражение пресыщенное и скучающее, даже капризное. – Давай представим, что это не я, а ты меня хочешь и пытаешься завоевать. Что 6ы ты предприняла на моём месте? – Я не буду играть в такие игры, – Лиз насупилась. Марис равнодушно пожал плечами. – Это ты предложила. Не любишь держать своего слова, сразу в канаву – и в кусты? – Неправда! – Лиз разозлилась. – Пусть я не барских кровей, а только данного слова не нарушаю!