Девушка беспокойно зашевелилась. Голос её прозвучал грубо: – Ответ, которого ты ищешь – "да", господин. Закрыв глаза, Хусейн вознёс короткую молитву во славу Аллаха. Голос его окреп: – Слушай меня, Феризат, и сделай так, как я скажу тебе. У тебя не появится даже мысли не подчиниться моей воле, ибо Я буду наблюдать за тобой. Ты готова? – Да, господин, – прежним тусклым тоном повторила Элиза. – Как только часы пробьют одиннадцать, ты не сможешь спать. Ты оденешься так, чтобы свести с ума мужчину, ты умастишь благовониями своё тело и пойдёшь в спальные покои Омара. И ты предложишь ему себя. Он не сможет отказаться от моего подарка. Этой ночью ты станешь рабыней желаний Омара. Ты поняла, Феризат? Равнодушное "да, господин" прозвучало в четвёртый раз. Удовлетворённый, Хусейн Лалие поднялся. – Хорошо. У нас есть ещё время. Спи, Феризат. Я уйду, а ты спустя половину часа проснёшься и не познаешь ночного покоя до тех пор, пока не исполнишь мою волю. Открыв глаза, Элиза Линтрем обнаружила себя лежащей в кресле. Книга стихов Хайяма упала на ковёр, а часы на стене и непроглядный мрак за окнами показывали, что наступает ночь. В деревне люди всегда ложились рано, и Лиз следовала укоренившейся привычке, хотя сейчас в этом особой необходимости не было. Никто не помешал 6ы ей спать и до полудня, если она этого захотела 6ы. Но Лиз Линтрем, прожившая восемнадцать лет – целую жизнь – крестьянкой, считала, что нет ничего прекраснее вечно юного, дышащего свежестью розового рассвета над Эльмареном, нет слаще вкуса росы на зелёных листьях, нет ничего белее и чище снега в полях её северной страны. Сейчас следует пойти в свою комнату и уснуть, чтобы завтра провести ещё один бессмысленный и бесполезный день в темнице. В комнате проворные горничные всё уже подготовили для сна – раскрыли постель, спрятав под одеялом две грелки с горячей водой. Элиза со смехом выложила эти грелки – шведке не пристало бояться холодов. Зато она с удовольствием погладила мягчайшую шерсть покрывала, снова полюбовалась на мебель, на то, как красиво была обставлена её комната. За два месяца она так и не привыкла к роскошному образу жизни Омара Лалие. Подумать только, подобные вещи могут окружать её всю жизнь! Жизнь, проведённую с ненавистным врагом – с Марисом Стронбергом… Почему она начала думать о нём, зачем? Как только ей удастся совершить из этой раззолоченной клетки побег, она не пойдёт больше к Лаймен Стронберг. Мать всегда будет на стороне своего сына. Нет, Лиз отправится сразу к Андресу и попросит его, не дожидаясь свадьбы или погони, сделать то, что окончательно превратит её в его женщину. И тогда Марис Стронберг наконец потеряет к ней интерес… Сон не шёл в "Покои малой жемчужины", серые тени плясали на потолке. Сдаваясь, Лиз снова зажгла лампу. Чем же заняться – снова читать стихи про любовь? О нет, подобной чуши с неё достаточно! Взгляд Элизы задумчиво скользнул по комнате и остановился на дверце шкафа. А ведь у нее так много красивой одежды! Горничная Низель, француженка Полетта Пратен оказалась искусной швеёй. По указу Омара Лалие Полетта сняла выкройки и сшила много одежды для Элизы, почему-то используя всё больше прозрачные ткани, совершенно не практичные в холодном климате. Отдельные наряды были так откровенны, что Лиз не решалась их носить. Но сейчас вдруг ей захотелось почувствовать себя красивой, пусть даже никто другой, кроме неё, этого не увидит. Кружевная зеленоватая ткань цвета застоявшейся воды окутала золотисто-розовое тело, ноги Лиз вдела в вышитые домашние туфли на высоком каблуке и повернула зеркало так, чтобы видеть себя целиком. Ухоженная женщина, скрывавшаяся за волшебным стеклом, была привлекательной… но чего-то недоставало. Лиз потянулась к баночкам с косметикой. Чёрная краска для ресниц и бровей, зелёная – для век. Чуть-чуть добавить румян на щёки… Лиз осталась очень довольной своей внешностью. Жаль, что Андрес не может увидеть её сейчас! Неужели теперь остаётся только умыться, снять роскошное одеяние и лечь спать? Но ведь столько усилий потрачено для того, чтобы стать такой красивой… Элиза встала, приняв решение: если её не может увидеть любимый мужчина, пусть хотя бы посмотрит Марис Стронберг и позавидует Андресу. Когда девушка выходила из комнаты, стрелки часов на стене подрагивали около цифры ХI. Марис ещё не спал – во всяком случае, слабый свет пробивался из-под двери его комнаты в прихожую. И запах ванили или корицы – так пахли свежеиспеченные булочки её матери, только сейчас аромат был гуще, сильнее. Стронберг опять пребывал в образе Омара Лалие, догадалась Лиз. Жжёт свечи, читает вслух странные книги с закорючками и молится чужим богам. Элиза неожиданно разозлилась на такое пренебрежение культурой родной для обоих страны. Ну подожди, сейчас она его отвлечёт от идолопоклонничества! Омар Лалие сидел на полу, поджав ноги, и медитировал, сосредоточившись на подрагивающих огоньках свечей. Нирвана была совсем близко, манила, но никак не окутывала блаженным беспамятным теплом. Какое-то странное стеснение в груди не давало Омару отвлечься. Весь воздух вокруг него, казалось, чего-то ждал… Дверь за его спиной приоткрылась почти неслышно, но Омар почувствовал движение воздуха и нежный запах духов. Женщина… Женщина стояла на пороге его спальни, глядя перед собой сосредоточенными глазами так, словно не понимала, зачем она сюда пришла. Роскошные волосы осыпали её спину и плечи жемчужными нитями, тело так и выпрыгивало навстречу ошеломлённому мужскому взгляду из-под чего-то совершенно не прикрывающего его. Омар Лалие несколько раз открыл и закрыл рот, не находя слов. Это была не Элиза Линтрем, а… – Феризат! – хрипло выдохнул он. Светловолосое привидение подняло голову, и взгляд девушки прояснился. Она вспомнила наконец, что должна была сделать здесь. – Добрый вечер, Омар. Почему ты грустишь здесь в одиночестве в такой особенный день? – Но… Опустившись на колени перед ним, девушка протянула руки и обняла Мариса: – Больше ты не будешь одинок. Мы встретим рассвет вместе. Стон, вырвавшийся из груди Мариса, был признанием его поражения. И победы. Слова были лишними, говорили только глаза – прекрасные, снившиеся ему месяцами, чёрные глаза Элизы. Марис привлёк любимую к себе. Глава 23 Она почувствовала дискомфорт, ещё не открыв глаза – сразу, как только проснулась. Тело придавливало к кровати неизмеримое ощущение тяжести – будто, пока она спала, её успели замуровать по самые плечи, накрыли гранитной плитой и бросили в одиночестве. Лиз не могла пошевелить и пальцем, впрочем, ей было тепло, а под правой щекой находилось что-то удивительно мягкое, словно шёрстка котёнка или щенка. Что, если… Господи, она всегда так боялась потерять возможность двигаться и впасть в зависимость! В отчаянии Лиз покрутила головой и сделала попытку смотреть влево, хотя предательские глаза слипались от невероятной усталости и закрывались сами собой. На ней лежало тело. Обнажённое. Тело совершенно голого мужчины, прикрытое лишь по бёдра тоненьким покрывалом. Он растянулся в глубоком сне, слившись с ней воедино – нога на ноге, мягкие груди Лиз смяты его мощной грудью, загоревшие мускулистые руки вытянуты вдоль её собственных рук и пальцы накрепко сплетены с её пальцами. Он лежал абсолютно неподвижно и крепко спал, уткнувшись лицом в её шею. Господи, что происходит? Это… Андрес? Но ведь они ещё не женаты! Может быть, она позволила ему… – Не пинайся, любовь моя, – сонно пробормотал мужчина. – Смилуйся, дай поспать. Ночью ты выжала из меня все соки… Элиза послушно застыла, почувствовав дурноту, близкую к обмороку. Это не был Андрес, с которым близкие отношения до свадьбы ещё можно было хоть как-то оправдать. Но… Матерь Божья, она проснулась в постели Стронберга! И ещё одна незначительная деталь – она никак не могла припомнить, как здесь оказалась и что ночью между ними произошло… По-видимому, она застонала уж очень громко, потому что мужчина снова приподнял голову и оставил обжигающий след поцелуя на её шее. – Похоже, ты уже не уснёшь, та chere. Никогда не подумал бы, что в тебе столько сил. Другие девственницы только и хнычут после этого, а ты… Тебе не больно? – он скатился с Элизы набок и озабоченно рассматривал её лицо. Увидев, что девушка не шевелится, сделал попытку встать. – Подожди, сейчас я немного облегчу твои страдания. Ночью ты проявляла такую ненасытность, что у тебя, наверное, сейчас всё болит внутри. Что такое? – он нахмурился, заметив её застывший взгляд. Лиз медленно пошевелилась – и резкая боль действительно пронзила низ её живота. Она со всхлипом глубоко втянула в себя воздух и почувствовала, как глаза наполняются обжигающими слезами. Марис рассматривал её с редким вниманием, словно какое-то загадочное подопытное животное. Затем изогнулся, поскрёб себе шею – это движение привлекло взгляд Элизы к его голой груди, весьма привлекательной, если забыть, кому она принадлежала. Контроль, как показалось Лиз, на миг был ослаблен; она вскочила – и откуда только силы взялись? – и, рыдая, бросилась к двери. Но вот о чём она позабыла, так это о любимой игрушке Мариса. Просвистел хлыст и нагнал её почти у порога. Лиз истерически вскрикнула, когда его тонкое жало обвило её талию, прикрытую лишь остатками изорванного пеньюара; лёгкое, почти незаметное движение руки Мариса – и она упала к его ногам на постель, подобно перезревшему фрукту. В устремлённом на неё тёмном взгляде был только цинизм и лёд, и совсем чуть-чуть научного любопытства: – Ты могла бы выбрать способ потише, чтобы сообщить мне о том, что сожалеешь о проведённой со мной ночи, Линтрем. – Ночи? – Лиз охнула, прикрыв рот ладонью. – Ты… ты изнасиловал меня! – другой рукой она судорожно пыталась прикрыть грудь обрывками пеньюара. Марис тоже смотрел туда: – Нет, я просто был немного нетерпелив. А какой бы мужчина повёл себя по-другому на моём месте? Я собирался мирно уснуть в день моего рождения, когда на пороге вдруг появилась женщина из моих грёз и предложила любить её, если я имею на то желание. А я имел его, уж не сомневайся, – он усмехнулся немного хищно, но под маской рокового соблазнителя Лиз разглядела охватившую его растерянность. Сложившееся впечатление ещё более подтвердилось его следующими словами. – Ты, что, была пьяна? Нет, не похоже… – он помотал головой. – Ну, говори же! Элиза беспомощно захлопала глазами: – А что говорить? Я ничего не помню. – Совсем ничего? – Марис уставился на неё с откровенным недоверием, потом расхохотался, откинув голову назад. – Чёрт побери, неужели я изощрялся, ублажая тебя всю ночь, для того, чтобы утром, открыв глаза, ты заявила, что ничего не помнишь? – Не говори так! – женщина застонала, терзая на себе обрывки ткани. Марис не выдержал. – О, чёрт побери! – вспылил он и, прижимая её к постели одной рукой, другой начал срывать с её плеч ни к чему уже не пригодное одеяние. Лиз застыла в его руках: – Ты опять собираешься меня изнасиловать? – Тебе стоило 6ы вместо этого надрать голую задницу кнутом! Не знаю, что за игру ты ведёшь со мной, но пока я всё не пойму, из этой комнаты ты не выйдешь. А когда я с тобой закончу, у тебя пропадёт всякое желание играть в обманку с мужчинами, – нагнувшись, он закрыл поцелуем её приоткрывшийся в изумлении рот. И встал с постели, пока невинность в её глазах вновь не подвигла его на неразумные действия. Пройдясь по комнате, Марис рассеянно взял в руки халат из роскошного синего бархата, вышитый для него Рейхан. Кинул его Элизе: – На, оденься. Не дразни меня своими округлостями, если не хочешь, чтобы я к ним прикасался. – Я? Дразню? – возмутилась Лиз, но Марис счёл это добрым знаком – она возвращалась к реальности. Родившаяся этой ночью в его объятиях женщина повернулась к нему спиной, чтобы одеться, но и этот фрагмент Марис рассматривал с удовольствием – с первых же встреч он считал её прекраснее всех земных красавиц вместе взятых. Аллах свидетель, если она притворяется, ей придётся ему отработать эту маленькую, но так напугавшую его ложь! Легко вживаясь в роль жестокого, равнодушного инквизитора, Марис присел на подоконник, словно бы невзначай поигрывая хлыстом, пропуская тугую змейку через сплетение пальцев. – Ну-с, госпожа, я готов выслушать ваши объяснения по поводу случившегося. Лиз отчаянно захлопала ресницами, попыталась снова пустить слезу, но запасы соли и жидкости в организме были уже исчерпаны. Тогда она обратилась к гневу: – Чёрт побери, не знаю! Не знаю я, как это произошло, не знаю, как очутилась в твоей постели! – она подозрительно прищурилась. – Может быть, ты сам приволок меня сюда, откуда я знаю… – Не забывайся, малышка, – вежливо предупредил её Марис. – Если 6ы я приложил руку к твоему столь щедрому, – голосом он подчеркнул владеющее им негодование, выразил насмешку и недоверие одновременно, – появлению здесь, ты бы это запомнила. А так… а что ты, собственно говоря, помнишь? – Ничего, – мрачно буркнула Элиза. – Провал в памяти, пустота, вакуум. Что за чёрт меня дёрнул? Последнее, что осталось у меня в голове – я сижу в кресле с книгой стихов в руке… Свет, голубой, очень яркий… Душно… В голове так тяжело, я почти сплю… нет, я разговариваю, – её тщательно выщипанные брови озабоченно сдвинулись, – но с кем? Я говорю по-французски, – с немалым удивлением продолжала вспоминать она. – Значит, это не Рената, не люди из нашего лена. Может быть, ты? – Лиз с подозрением воззрилась на Мариса. – Нет, – коротким ответом он не позволил развиться неправильной версии. Затем внёс рациональное предложение. – Если не можешь вспомнить, с кем говоришь, вспомни о чём. – О Линете, – радостная улыбка осветила её лицо, – обо мне, – улыбка медленно угасла. – И о тебе. Странный треугольник. С кем это я так откровенна? Может, Рейхан… – Ты пила только чай? – прервал её Марис. – Или, может быть, что-то покрепче? – Другими словами, была ли я пьяна? – Лиз наморщила лоб, вспоминая. – Вряд ли. Если только кто-то не хватил меня по голове дубинкой, а потом влил внутрь спиртное.