– От тебя так не пахло, – мрачно отверг и эту гипотезу Марис. – Я вспомнила! – испуганно пискнула Лиз. – Твой отец! Я говорила с Хусейном Лалие. – Хорошая девочка, – похвалил Марис. – Теперь вспоминай – о чём. – О том, как он тебя любит. Подумать только, дар богов! – презрительное фырканье. – Ты – и дар богов! У старика ум за разум заехал, если он… – Можешь поблагодарить его за то, что с тобой случилось. Отец сделал мне тот подарок, о котором, по его мнению, я больше всего мечтал. Высшая справедливость, иншаллах! – он тонко улыбнулся. – Полагаю, теперь тебе всё-таки придётся стать моей женой. – Из-за незначительного инцидента? – Элиза фыркнула. – Я лучше… Марис больно схватил её за руку. – Это не было "незначительным инцидентом". Мы занимались любовью. И уже в эту ночь ты могла понести моего ребёнка. Элиза смогла в ответ только охнуть: такого она не предусмотрела. – Что же мне делать? – растерянно пробормотала она. Марис Стронберг этого дожидался – момента, когда она, вольно или невольно, перепоручит ему решение своей судьбы. – Останешься со мной, – безапелляционно сообщил он. – Я не стану прикасаться к тебе, если ты этого не захочешь, но выждать необходимо. Если выяснится, что ты носишь моего ребёнка, путь один – замужество и материнство; если нет – ты свободна. – Что значит "свободна"? – Лиз с подозрением уставилась в лицо Мариса, но глаза его были искренни и очень грустны. – То и значит. Я своими руками открою перед тобой двери дома и навсегда исчезну из твоей жизни. – У меня, похоже, нет выбора, Стронберг, – напряжённо выпрямившаяся маленькая женщина выглядела так одиноко посреди постели в халате, который был ей велик, что Марис с трудом подавил желание броситься к ней и утешить в своих объятиях. Он знал – это последнее место, где она могла бы успокоиться. И ограничился тем, что только, нежно касаясь её кожи пальцами, подвернул повыше рукава бархатного халата. Лиз Линтрем помотала головой, то ли отказываясь от любой его помощи, то ли пытаясь справиться с комком в горле. – Я не закончила. Возможно, ты предложил самый лучший из одинаково ужасных выходов. Я тоже не могу гарантировать, что не в тягости в результате этого кошмарного происшествия, поэтому пробуду с тобой месяц. Но даже если потом я смогу уйти к Андресу, слухи меня погубят. Все всё узнают очень скоро… – Я понимаю это, – расхаживающий по комнате взад и вперёд Марис резко остановился, расставив ноги, перед постелью. На лице его была изображена непреклонная решимость. – И я слишком люблю тебя, чтобы подвергнуть такому испытанию. Мы уезжаем, – он нетерпеливо махнул рукой. – Иди и распорядись собрать все твои вещи. Ты уже не вернёшься сюда. Дом выполнил своё дело, и он продаётся. На все остальные вопросы я отвечу уже в дороге… Она одиноко стояла посреди двора, похожая на угрожающе-прекрасную хищную птицу в своих развевающихся мехах. Из-под прозрачной голубой кисеи, укутавшей её лицо, были видны только сверкающие отчаянной решимостью чёрные глаза; руки растягивали и сжимали кожаную плеть для верховой езды. Она приехала сюда на лошади, в дамском седле, опасно свесив обе изящные ножки на одну сторону. Приехала в сопровождении мужчины, который был занят своими мыслями настолько, что почти не замечал красоты спутницы. Он был, к тому же, предупреждён заранее о запрете на телесные контакты: на левой его руке виднелся розовый след удара плетью – он заработал его, пытаясь доказать своё восхищение формой колен женщины. Въехав во двор, они оба соскользнули с коней, и мужчина отправился в дом за нужным им человеком. К своему несчастью, Андрес Ресья ещё не успел уйти. Подчиняясь приказу новоприбывшего, он вышел за ним во двор и подошёл к экзотической гостье. Та пронзила его своим взглядом, потом обернулась к компаньону в этой странной сделке: – Вы будете переводить. – Как договорились, госпожа, – насмешливо поклонился Раймонд. Андрес всё ещё ничего не понимал. – Что вы хотите, господин Стронберг? Кто эта женщина? – Я тут не при чём, красавчик, – зло улыбнулся старший из Стронбергов. – Дама сделала мне предложение, перед которым я не устоял: отомстить моему дерьмовому братцу. И его шлюхе. – А при чём я тут? – Андрес был недоволен. С утра всё шло наперекосяк, и ему даже не дали поесть перед уходом на работу. А теперь ещё ненормальная баба смотрит на него, как на жаркое… – Мадемуазель не владеет, видишь ли, шведским. Я вызвался только лишь довести до тебя её информацию. Женщина быстро заговорила, сверкая глазами. От нервной жестикуляции платки и меха, которыми она была вся обмотана, развевались, словно цветной туман, не позволяя догадаться о6 истинных очертаниях её фигуры. От двух-трёх знакомых слов её рассказ не стал Андресу интереснее. Он отчаянно зевнул, сплюнул рядом с собой на землю: – Что это бабёнке надо, господин Раймонд? Тарахтит, как наседка… – Да вот рассказывает она о моем братике… Ты только не думай, Ресья, я лично против тебя ничего не имею – в конце концов, кто ты и кто я… Но вот мадемуазель – она, кстати, работает кем-то вроде домоправительницы в поместье, где твоя Элиза жила до вчерашнего дня… – Что значит "жила"? – Андрес подскочил, словно собака, огретая под интересное место кнутом. – Где Элиза? С ней что-то произошло? – Уехала твоя Элиза. Сбежала с моим братцем в далёкие страны. – Будет дамочке врать-то! – категорично отверг Андрес такую возможность. – Лиза не из таких. И с чего эта куколка приехала мне рассказывать о Лиз? – Баба, она и есть баба, – философски пожал плечами Раймонд Стронберг. – Она говорит, что собиралась замуж за моего братца, а тот, как унюхал твою Лизу, последний ум потерял. Она, эта красотка, хочет не многого – только чтобы Лиз Линтрем было так же тошно, как ей сейчас. Говорит, что тебе следовало убить свою невесту сразу же, как застал её с Марисом в первый раз… – Не надо меня учить, что делать, – левая сторона лица Андреса чуть заметно подёргивалась. – Короче, Лиза не вернётся? – Пока не оберёт моего братца до последней нитки, – с удовольствием подтвердил Раймонд. – Тогда и говорить больше не о чем. Adjo, – бывший жених Лиз повернулся и ушёл в дом. Рейхан некоторое время смотрела на место, где только что стоял человек, которому она отомстила за предательство этой северянки. Становилось холодно, дул ветер. Завернувшись плотнее в длинную шубу, она знаком показала Раймонду, что уезжает. Рейхан бен-Сина сделала здесь всё, что смогла. Часть 3. Весна в Париже Глава 24 В путь к франкским берегам отправились господа всей семьёй в трёх дорожных каретах, сопровождаемые самой необходимой прислугой и отрядом вооружённой охраны верхом на лошадях. Головную карету занимали отец и сын Лалие, следом за ними – на мягчайших рессорах, оборудованная маленькой печкой, вся в мехах и подушках, драгоценная клетка для жён Хусейна Лалие. Лиз Линтрем тряслась в последней карете, куда менее комфортно устроенной, и позади всех, словно обуза – бросить жаль и везти надо лишь по необходимости. Несмотря на такое пренебрежение, двери Стронберг за пленницей тщательно запирал и охране велел следить бдительно, как бы северянка не исхитрилась выскользнуть через окно. Ну, насчёт последнего Элиза себе, конечно, придумала – она вообще накручивала себя, поддерживая ярость в кипящем состоянии с первых минут пути. Её сестра ехала в карете жён с горничными – у каждой la maîtresse была своя femme de chambre. В один из дней путешествия Марис позволил Ренате ехать в карете старшей сестры, но Лиз быстро устала от чириканья малолетки, её бесхитростного и незатейливого любопытства. Выйдет ли Лиз замуж за Мариса? А на ком же тогда женится Андрес? А почему Лиз не рассказывала, что у них с Марисом любовь? А когда ждать bebis? И так шесть часов без остановки, без пощады, без роздыху. Откуда Лиз-то могла знать ответы на эти вопросы? В дневной перерыв уже не Рената, а она взмолилась удалить от неё сестру. Стронберг только пожал плечами, приказывая Ренате пересесть. Ему было всё равно. И вообще в каждом жесте, взгляде, выражении сквозило – Лиз ему в тягость. Он спешил как можно быстрее вернуться в карету к отцу. Просто отлично. Развлёкся – и в кусты? Жажда мести клокотала уже не внутри северянки, но и в самой атмосфере кареты, если судить по тому, что ехать с ней вместе больше никто не захотел. А дорога предстояла долгая… скучная и ухабистая… Пять дней спустя они пересекали земли Германского союза, и только к вечеру девятого дня прибыли в Париж. Город, само название которого звучало хрустальным звоном, и казалось, будто его не существует, с первого взгляда в окно кареты не впечатлял. Окраины бедноты с полуразвалившимися лачугами шокировали даже Лиз, выросшую в нищете, а уж супруги Хусейна и вовсе задёрнули занавеску, приложив к лицам платки, смоченные благовониями. Элиза смотрела. В такой же город рвалась её сестра; но если там, в сельской глуши, отвага Селены и магическое слово «город» вызывали трепет, то глядя на эту нищету… Селена, одумайся! Только сестры не было рядом. Бойкие, ужасно тощие мальчишки бежали за их процессией, редкое зрелище вызвало переполох. Была бы у Элизы еда или деньги, она могла бы что-то бросить этим детям через окно. Ах, если бы… ничего у неё своего не было. Даже девичья честь, и та осталась на дальних берегах. Стронбергу принадлежала одежда на теле Лиз, одеяло, которым она укрывалась, еда и вода внутри неё. Может, и что-то большее… Ответ будет не скоро, до месячных истечений Лиз около трёх недель. Девушка задумчиво ощупала свою грудь, живот. Да вроде бы всё как обычно. Мать при каждой беременности жаловалась, что у неё грудь наливается, ноет с первых же дней. – Что ты делаешь? – в этот день Стронберг ехал верхом, и именно теперь надумал заглянуть к ней в окно. Смотрел с интересом. Лиз Линтрем вся залилась жаром с ног до головы, даже подумала, что её волосы заполыхают. Как объяснить, что она гладит себя? – Пытаюсь представить, каково это, быть в тягости, – буркнула она. Стронберг заинтересовался пуще прежнего, подлец, аж глазёнки засветились. – А что, есть основания представлять? Лиз зашипела. – Появятся – первому скажу! Марис встревожился. – Ты только, слышишь, не вздумай ничего сделать с ребёнком или с собой! Слышишь? – вновь крикнул в окошко он. – Погибнешь ни за что, дура! – Не ори, – Лиз поморщилась, отодвинулась от окна. Она больше не собиралась разговаривать с Марисом – но это не значило, что не собирался разговаривать ОН. Хозяин криком потребовал остановить карету, слез с лошади, забрался внутрь шаткого сооружения на колёсах. Повод его коня перехватил кто-то из охраны. Не в силах воспрепятствовать хозяину, Лиз забилась в самый дальний угол сидения и злобным зверьком пофыркивала оттуда. – Элиза, иди ко мне, – бесконечно терпеливым тоном позвал её Стронберг. – Gå åt skogen! Идти подальше Марис не захотел. Вместо движения в указанном направлении он сгрёб дерзкую девицу в объятия и стиснул так, что почти вышиб из неё дух. – Однажды, – сухо предупредил он, – моё терпение лопнет. Тогда я вытащу наружу твой гадкий розовый язычок и заставлю – смогу заставить – делать то, для чего он предназначен. Например, облизать мой… Лиз с усилием глотала сжатой грудью воздух, а от услышанного слова и подключившегося воображения и вовсе закатила глаза. Стронберг сильно похлопал её по щекам. – Достаточно, приходи в себя. Мы уже почти приехали. Вандом-Пляс, Иль-де-Франс. Это место станет тебе домом на какое-то время. Забыв про смущение, Лиз потянулась через его колени к окну. Ахнула от представшего взору вида. Таких огромных пространств, да ещё вымощенных камнями, ей видеть не приходилось. Площадь была поистине безгранична. Дворцы, выстроенные по восьмиугольному контуру, не запирали её внутри, а лишь изысканно обрамляли, как локоны – лицо красавицы. Посередине торчала какая-то толстая несуразная палка. – Это колонна императора, – Марис поймал её взгляд. – Память о победе Наполеона. – Он управляет Францией? – Уже нет. Два года назад был коронован Луи Филипп Первый. Впрочем, – Марис помолчал, – до их политики нам с отцом дела нет. Беспорядки на улицах стихли, и ладно, можно жить. Наши деньги мы делаем на внешнеторговых сделках. Последнюю фразу Лиз не поняла, и не стремилась, поглощённая великолепием дворца, перед которым они остановились. Длиннющее здание – каменное! в три этажа, да ещё и с какими-то закруглёнными окошками там, где полагалось быть крыше. Палки фонарей со стёклами – Лиз зачарованно уставилась на них. – Как туда ставят свечи?