Марис снисходительно усмехнулся. – Глупышка, они газовые. Это новое слово в освещении, до шведской деревни, поверь мне, доберётся ещё не скоро. Но мы-то теперь в столице огромного государства. Дамы здесь тоже одеваются по-другому. Тебе придётся сменить гардероб, хотя бы по минимуму, с учётом того, что гостям я тебя представлять не собираюсь. И выпустить в город не могу. Портниха приедет на дом. – В каком качестве я буду здесь жить? – Элиза слегка нахмурилась. Её, разумеется, в этой стране никто не знал, никто и не вспомнит после её отъезда, но как-то… неудобно. По лицу Мариса было понятно – легендой он не озаботился. – Ох ты, Господи… ну, представим тебя дальней родственницей Низель, младшей жены отца. – А почему не твоей? – Как ты представляешь себе развитие событий, если ты окажешься в положении и мы поженимся? Я к разговорам об инцесте не готов. – Это что? По таким вопросам паршивец Стронберг с готовностью восполнял пробелы её образования: – Это когда вместе спят брат с сестрой или другие близкие родственники. – Мерзость какая! – карета остановилась, и Лиз уже приготовилась выбираться из неё. – Погоди, – остановил её Марис. – Сейчас принесут плащи, надо накинуть. На площади много зевак, мы же с тобой неподобающе одеты. Лиз удивлённо оглядела своё серое шерстяное платье. Ну да, скучновато, но качеством в разы лучше тех, что она носила на родине. Плащи, переданные слугой в окно, оказались тоже не простыми, невзрачно-чёрные снаружи, но изнутри подбитые самым мягчайшим мехом, какой трогала Лиз в своей жизни. Мягче даже кошачьего… Элиза позволила Марису укутать себя в потрясающий плащ с ног до головы. Скромно прошествовала в дом. Она опасалась, что Стронберг надумает официально представлять её прислуге, но нет, её тихо передали на руки экономке, и та почти молча отвела молодую женщину в комнаты, отведённые ей. Да-да, комната была не одна, целых четыре роскошно обставленных помещения. Спальня в цветах золота и малахита, комната для музицирования и вышивания – ни того, ни другого Лиз делать не умела, собственная гостиная. И купальная комната размером с конюшню в Стронберггард. При виде кранов, торчащих из стены над ванной, в которую следовало заходить по ступенькам, кремового унитаза вместо привычной ночной вазы Лиз ощутила острую необходимость остаться тут одной. В противном случае даже слуги будут считать её невежей. Она ведь не знает, как всё это работает! Сметливый крестьянский ум вмиг подсказал решение. Коли сама не разберётся, отправит Ренату на освоение удобств в крыло прислуги. А после сестра покажет ей. – Мадам, – после колебания Элиза взглянула на экономку, имени которой пока не запомнила, – вместе с нами приехала девочка тринадцати лет. Её имя Рената, она ехала со слугами. Экономка почтительно, хотя и несколько напряжённо прислушивалась. Её поза наводила на мысль, что французское произношение Элизы далеко от идеального. – Она будет жить здесь, – чтобы экономка поняла, Лиз ткнула пальцем в сторону спальни, – со мной. Женщина еле заметно качнула головой. – Excusez-moi, madame, le patron уже дал указания по размещению мадемуазель Рене. Не в ваших покоях. Недалеко. Неужто Стронберг намеревается навещать её тут, рассчитывает на пикантные развлечения и не желает иметь свидетеля оных? Элиза отчаянно покраснела. Ещё бы вспомнить, а понравилось ли ей… в ту ночь. Приказ Хусейна Лалие стёр память в её голове. Но не просить же Стронберга всё повторить сначала… – Bien, – буркнула Лиз, решив до поры смириться. – Но Рене будет прислуживать мне! Пришлите её как можно скорей с моими вещами. Быстро присев в каком-то чудном неглубоком движении, экономка вышла. Рената примчалась через полчаса. Ничего не видевшая, кроме огорода, в своей тринадцатилетней крестьянской жизни, она задыхалась от восторга. – Мне дадут новое платье! И туфельки – только мои! Ой, Лиза, я и ходить-то в них не умею! А жить в комнате мы будем вдвоём с Жеан, а спать, представляешь, я буду совсем одна! Даже жуть берёт, – неугомонно тарахтя, Рената обежала комнаты Лиз, сунула во все углы любопытный носик и вернулась, окончательно потрясённая. – Это что, только твои комнаты? Ты одна здесь жить будешь? Немедленно выходи за него замуж, Лиза! – с крестьянским прагматизмом приказала Рената старшей сестре. Любовь – она есть, потом нет, а недвижимость переоценить трудно. Лиз с улыбкой наблюдала за суетящейся младшей, думая, что не зря она вроде как в шутку обучала Ренату языку богачей. Последняя фраза заставила её поморщиться. – Отстань, бога ради! Мне Стронберга хватает с этой темой. Я уже скоро с ума сойду. – Слушай, Лиза, – Рената без приглашения села, – а ведь он красивый, наш le patron, – так, модное словечко от парижских слуг Рената уже перехватила. – Можно, если тебе не надо, я его себе возьму? Лиз так и остолбенела. – Чего? – Ну, ты, конечно, красивее и постарше, но и я симпатичная. Годика через три могу уже… Закончить проговаривать свои матримониальные планы Рената Линтрем не успела. Не уточняя, собирается ли сестра в жёны или в любовницы, Лиз огрела её, по примеру матери, тряпкой по спине. – Ещё чего выдумала! Бегом отсюда! Рената потёрла спину. – Ну вот, – пробурчала она, – а говоришь – не нужен… Глава 25 Занимаясь своими парижскими делами, другой нужной суетой, в частности, организовав переезд названного отца с супругами на родину Хусейна Лалие, Марис Стронберг находил в себе выдержку не думать об Элизабетте, не заходить к ней и вообще не строить особых планов. От болтушки Ренаты, крутящейся постоянно возле неё, он волей-неволей узнавал о настроениях Лиз. По реакции на простодушные провокации сестры было понятно, ночное приключение она Марису и Хусейну так и не простила. Ясности в её состояние время тоже пока не внесло. Лиз сидела в своих апартаментах одна, не выходя даже в сад, не разговаривая и с прислугой, и зверела. – Лиза, послушай, – сестра снова пыталась расшевелить её, – так нельзя. Марис тебе не враг, чтобы ты его так мучила. – О, уже просто Марис? – лениво удивилась блондинка, лежащая на кровати, со взглядом, устремлённым в потолок. Рената покраснела, однако взгляд её пояснял – не от смущения, от злости. – Ты валяешься здесь, как издохшая корова! – закричала сестра. – Мухи ещё не садятся на царицу тухлятины?! Лиз неприятно хлестнули такие слова. Что, неужели она мылась уже с неделю назад? К ненужному расходу горячей воды, на подогрев которой уходили дорогие дрова, в их деревне относились неодобрительно, но купаться в озере Лиз предпочитала каждый день. – Ну что тебе надо от меня, ведьма? Ты же знаешь, что мы здесь совсем ненадолго, и нужно только подождать… Сестра ухитрилась безмерно удивить её в очередной раз. Рената выпятила губки. – А я не хочу возвращаться домой. Я Мариса попросила, чтобы тут остаться. – И он? – Лиз приподнялась в ужасе. Страх потерять сестру незнакомой чёрной змеёй куснул в сердце. – Что он ответил? Рената самодовольно улыбнулась. – Сказал «да». Она всего немного слукавила. На самом деле Марис ответил, что ему всё равно. – Пошла прочь! – Элиза слетела с кровати – огромной, мягкой, упругой, какой у неё не было на родине. Испуганная Рената убежала. Нетерпеливо дёргая за сонетку, доселе тихая обитательница комнат подняла целую бучу среди слуг. Она потребовала горячей воды, глаженых платьев, помощи с волосами – и была в полной боевой готовности, когда на улицу спустился вечер, мягкими сумерками окутывая дома. Омар Лалие отдыхал после дневных трудов в своём кабинете. Его он несколько лет назад, после покупки дома, отделал по своему вкусу деревянными панелями и привёз великолепный ковёр. Три огромных арочных окна украсили мягкие серые портьеры, а подоконники переделали, чтобы на них можно было сидеть, подложив подушки под спину и разглядывая движение экипажей на Вандомской площади. Этим прямо сейчас Омар Лалие и занимался. На площади уже зажгли газовые фонари, и такие же, но куда меньшие, фонарики мерцали на козлах проезжающих экипажей. Красиво… Счастливые люди, довольные своей ограниченностью, торопились наносить визиты – а буржуа спешили домой. Париж возрождался после военных тягот. Уже десять лет прошло, как император Наполеон скончался в ссылке на острове Святой Елены, а город только начал оживать от последствий его сражений. Франция всё ещё в ледяном перемирии с монархиями Европы, деловые связи еле теплятся – а ему здесь хорошо. Город как будто помолодел, скинув груз лет, и пахнет не страхом войны, а свободой. Впрочем – Омар усмехнулся – его деньги и репутация экзотического принца позволяют ему быть свободным везде. А заодно и интриговать своей персоной французский двор. Как только начнётся светский сезон, его вновь атакуют приглашениями в Тюильри и Пале-Руаяль. Вновь разговоры не о чём, расшаркивания с придворными, настырные матери, подсовывающие своих юных дочерей… Бутыль с араком из фиников на столе манила. Хотя бы недолго не думать о столь же юной строптивице в спальне на втором этаже. Вот отец удружил даром… надо думать, Хусейну просто осточертела холодная Швеция, вот он и поторопил события, как смог. Чем кончится ожидание? Элизе ребёнок сейчас совсем ни к чему. Сама ещё дитя, не успела стать женщиной, получить удовольствие от плотской любви… – Марис. Тоненький силуэт в юбке «колокольчиком» замер в проёме двери. Редкий гость, как по заказу! Элиза явно не ожидала, что в кабинете не будет гореть свет, и растерялась. Она не находила хозяина кабинета, а вот он преотлично видел её благодаря свету газовых рожков в коридоре. – Я здесь, – слезать с подоконника Марис не собирался. Она пришла к нему вряд ли со светским визитом, вот и пусть терпит отсутствие манер. Если крестьянка Лиз вообще знает об их существовании. Элиза двинулась на голос. Пять неуверенных шагов, и вновь замерла в растерянности. – Ну где ты? Хотя бы говори, чтобы я знала направление! – Что тебя привело? Неужели поделишься новостью? Лиз покраснела в темноте, догадавшись, о чём он спрашивает. – Мне пока нечего сказать. Марис зевнул – и погромче, чтобы она поняла, насколько ему неинтересна и раздражительна данная тема. – Ну тогда возвращайся к себе и жди дальше. Лиз напряглась. – Нет. – Нет? – Марис предельно удивился. Давненько ему никто не противоречил. Соскочив с подоконника, он в три шага оказался прижатым к тоненькой, упрямой, отчаянно одинокой фигурке в бальном платье. Ей, видимо, горничная не сказала, что так парижские дамы одеваются только на выезд. А может, одевалась с помощью Ренаты… – Я буду рад, если ты передумала насчёт платонического характера нашего ожидания. Злое сопение в темноте – и неожиданное: