Следователь-офицер не верил ни одному его слову, будто знал что-то, что и Алексею-то не было известно, и, вконец потеряв терпение, нажал на звонок. По его звонку появилось четверо дюжих солдафонов. – Так ты отказываешься отвечать?! – грозно спросил следователь, надвинувшись на Алексея и давая понять, что спрашивает в последний раз. – Мне нечего ответить, – Алексей исподлобья взглянул на офицера. Сжал кулаки, понимая, что сейчас начнется. – Что ж, пеняй на себя! – гаркнул следователь. – Действуй, ребята!55 Жандармы в момент опрокинули стул, на котором сидел Алексей и, не жалея сил, принялись избивать. Прикрывая лицо руками, Алексей чувствовал жуткую боль от ударов, следующих со всех сторон, и с его губ вот-вот готов был сорваться крик. Удары, удары, удары… Сквозь пелену уплывающего сознания он услышал голос следователя: – Говори, с какой нелегальной организацией ты связан? Ты же революционер, сволочь! Какой заговор задумали? Зачем стрелял в губернатора? Говори правду! А не скажешь, кровью своей умоешься! Алексей издал звуки, отдаленно напоминающие смех. Глупая фортуна преподнесла сюрприз – столько лет совершать одни преступления – мошенничества, а попасть в тюрьму обвиняемым в совсем других делах, к которым он не имел отношения! – Смеешься, гад?! – следователь сделал знак, и жандармы принялись с большим воодушевлением избивать арестанта. Острая боль обдала его словно кипятком, и он лишился сознания. …Алексей пришел в сознание лишь после того, как на него вылили ведро воды. Он вновь был усажен на стул, наручники по-прежнему сковывали его движения. – Ну, будешь теперь говорить? Какие документы сжигал в топке? – Я уже вам сказал, господин следователь, что это было приложение к газете «Русский инвалид», – с трудом произнес он. – Так зачем же надо было ее сжигать? – Холодно было – решил печь растопить, ваше благородие. – Врешь, скотина! – злобно рявкнул следователь, затем крикнул жандармам: – Задайте ему баню! Жандармы накинулись на арестанта, вновь принялись избивать… Затем отволокли его в холодный карцер. На холодном воздухе Алексей немного очухался, сознание возвращалось. Он заметил, как унтер, которого послал следом следователь, железной палкой разбил лед в баке с ледяной водой. И не успел Алексей сообразить, что к чему, как конвоиры со всей силы толкнули его в спину прикладами и опрокинули в воду. Окунувшись с головой в студеную обжигающую воду, Алексей вынырнул и, раздвигая льдины, поплыл к кромке бака. Ему не дали за нее ухватиться, сильно ударив прикладом по голове. И он снова пошел на дно. Так продолжалось до тех пор, пока он не потерял сознание и чуть не захлебнулся. …Пришел Алексей в себя в полнейшей темноте и тишине. Все тело ныло, голова с рассеченной кожей и большими шишками гудела, колено правой ноги пронизывала невыносимая боль. Он попытался шевельнуться и почувствовал, что мокрая одежда примерзла к каменному полу. Алексей начал двигать руками и с трудом оторвал рукава от пола. После этого удалось освободить от ледяного плена сперва одну штанину, потом другую, затем все, что на нем было. Он подполз к стене и, опираясь на нее, с неимоверными усилиями поднялся на ноги. Каждый мускул истерзанного тела дрожал от холода. Алексей не мог унять зубную дрожь и, чтоб хоть как-нибудь согреться, начал, прислонившись к стене, разминаться. Вначале отжимался от стены, затем попытался попрыгать на одной ноге и приседать. Лязгнул ключ в замке, дверь распахнулась, и в глаза ему ударил свет керосиновой лампы. Алексей зажмурился, а кто-то выкрикнул в темноту: – Ты еще жив, голубчик? Алексей не отозвался. Свет лампы отыскал его у стены, надзиратель удостоверился, что перед ним живой человек, а не труп, и удалился. Через несколько минут в карцер явились трое. Тот, что держал лампу, приказал: – Выходи! – Никуда я не пойду – можете расстреливать здесь!– произнес злобно Алексей, осознав, что это, возможно, последние минуты его жизни. Тогда жандармы подхватили его за руки и потащили в коридор. Алексей был уверен, что его ведут на расстрел, шлепнут – и дело с концом. Никто и не спохватится. А если спохватятся, то не найдут. Но Алексей ошибся. Они поднялись на третий этаж. Теплый воздух привел его в чувство. Жандармы втолкнули его в камеру, а следом вошел тюремный фельдшер. Он осмотрел Алексея, не проронив не слова, промыл и перевязал его раны, смазав йодом ссадины и синяки. Когда фельдшер ушел, Алексей прилег на жесткие нары, тяжелые веки сомкнулись, и он провалился в глубокий мрачный сон, будто в могилу. На следующее утро Алексея разбудили грубыми толчками в бок. Невыносимая головная боль раскалывала череп, сам он весь горел, липкий пот покрыл все его тело, но Алексей все же поднялся на ноги, и его вновь повели на допрос. Втолкнули арестанта в тот же самый кабинет, где в прошлые разы допрашивал его следователь. Но вместо следователя в кресле сидел поп в парчовой рясе с большим крестом на груди. Конвоиры оставили их вдвоем. Поп равнодушно скользнул взглядом по белым повязкам на голове и руках арестанта, привычным жестом осенил его крестом, снял его с груди, положил на лежащее перед ним евангелие. – Приложись к кресту, сын мой, – елейным голосом предложил он. – Я, батюшка, предпочел бы сесть на стул, – произнес Алексей с кривой усмешкой. Поп неприязненно покосился на Алексея, кивнул, предлагая сесть. Алексей проковылял к столу и тяжело опустился на стул. – Сознайся чистосердечно, раб божий, – глухо заговорил поп. – Как служитель святой церкви, ведаю, что обманут ты злыми крамольниками. – Послушайте, батюшка, – перебил его Алексей, – меня допрашивали жандармы в погонах и без погон, но я впервые вижу жандарма в рясе да еще и с крестом. Давно вы нанялись в жандармы? – Сын мой, я не жандарм, – покраснел «батюшка», – а служитель господа Бога. Лучше покайся! – Не в чем мне каяться! А тому, что ты не жандарм, никогда не поверю, – ответил Алексей, глухо засмеявшись, при этом его же смех раздался стуком в его раскалывающейся от боли голове. Поп смерил его с ног до головы волчьим взглядом, нажал кнопку звонка. – Выведите его! – приказал он вошедшему конвоиру. – Да вызовите вашего начальника. Жандармы направились к Алексею, он встал на ноги, но в тот же миг у него потемнело перед глазами, и он рухнул без сознания на пол. Глава 22 Кони вышел на перрон и огляделся по сторонам. Начавшаяся война с Японией отразилась и здесь – вокруг солдаты, офицеры. Прибывали сюда уже и первые раненые, которых выгружали из вагонов и относили санитары в лазарет, обосновавшийся в железнодорожных бараках. Сам Кони в Верхнеудинск прибыл инкогнито – в Петербурге не знали по каким делам и на какой срок исчез из виду известный законник столицы, а в этом городке его вообще не знали в лицо. У него было некрасивое, резко характерное лицо с пристально-острым взглядом. Он действительно походил на старого шкипера и передвигался с помощью палки. В данный момент Кони, как, впрочем, и всегда, был в неизменно черном сюртуке и черном поношенном пальто. Подхватив свой чемодан, Кони направился за пределы станции, чтобы нанять извозчика. Но, видимо, почувствовав в нем безобидную жертву, какой-то цыган выхватил у него из рук чемодан, что было сил толкнул его и бросился наутек. Кони, упав, теперь с трудом поднялся на ноги. Преследовать вора не было смысла. Отряхнув кое-как с пальто снег, он подобрал шапку и трость. Огляделся и, заметив выходящего из питейной лавки полицейского, направился к нему. – Меня только что ограбили, – заявил Анатолий Федорович, но подвыпивший городовой, окинув критическим взглядом невзрачный вид Кони в сильно поношенном пальто, не стал даже слушать. – Идем в участок, там разберутся, – произнес он грубо, дыхнув на приезжего свежим перегаром. По его тону и по тому, как его повели в полицейский участок, Кони пришел к выводу, что арестован. Пришлось на время забыть тезисы блестящей диссертации о неприкосновенности личности и отправиться под конвоем в участок56. …Он оказался в узилище и был заперт вместе с задержанными проститутками, карманниками, пьяницами. Обстановка полицейского участка – облезлые стены, часы с кирпичом вместо гири, железная решетка, сонные рожи надзирателей, спертый воздух. Околоточный надзиратель и пристав опрашивали задержанных, проверяли бумаги, снимали показания, писали протоколы. Попытки Кони обратить на себя внимание «служителей закона» привели только к тому, что начальство грубо его одернуло, предложив «знать свое место», и внушительно заявило, что если он не угомонится, то его препроводят и в холодную. Убедившись в серьезной постановке дела в участке, Анатолий Федорович поневоле покорился судьбе и решил использовать случай для изучения методов работы ночной полиции. Наконец, уже под утро, совершенно сонный околоточный позвал его к столу, взял новый листок бумаги и, пуская из ноздрей струи дыма, начал допрос. – Фамилия? – Кони. – Чухна? – Нет, русский. – Врешь. Ну, да ладно. Там разберут. Звание? Чем занимаешься? – Прокурор Санкт-Петербуржского окружного суда. Околоточный безмолвно уставился на допрашиваемого. Анатолий Федорович так же молча вынул свои документы и положил на стол перед злополучным приставом. Все еще не веря, пристав взял документы и долго их изучал. Руки его задрожали, губы затряслись и он, что было мочи, завопил: – Да кто посмел?! Да я того… придурки, не умеют работать! Кто не проверил документы?! Найти! Сюда его! Присутствующие полицейские, втянув головы, отступили подальше, побаиваясь попасть под горячую руку начальству и уже мысленно жалея того беднягу, который производил задержание. Пристав рухнул обратно на стул и, уже обращаясь к Кони, взмолился: – Анатолий Федорович, не губите! Жена, дети… Кони постарался успокоить полицейских: – Ничего, господа, я был рад на деле познакомиться с обстановкой и ведением дела в учреждениях, подведомственных Министерству внутренних дел, – затем, насмешливо улыбаясь, добавил: – Хотелось бы только побольше свежего воздуха и… вежливости. *** Прихрамывая, Алексей вошел в комнату для допросов. Охранник последовал за ним и, закрыв дверь, встал возле нее. После того как он потерял сознание на последнем допросе, вызвали фельдшера, который осмотрел его. Смерил температуру – градусник зашкалило за 40◦С. После его отнесли в тюремный лазарет, где Алексей пролежал более месяца с тяжелым воспалением легких. Сейчас его вновь привели в ту же самую комнату, где избивали. Все заново… Алексей вздрогнул, когда дверь открылась, но вместо следователя, которого ожидал увидеть Алексей, в помещении оказался человек, которого увидеть здесь он никак не ожидал. – Анатолий Федорович? Каким образом?! – удивленно произнес он, не веря своим глазам и остановившись как вкопанный. Человек в темном сюртуке и тростью в руке добродушно улыбнулся арестанту. – Ну, здравствуй, Алеша. Никак не ожидал тебя увидеть по «ту сторону» закона, – произнес он, опираясь на трость и приближаясь к нему.