– Да. – Как вам кажется, он понял, что поступил неправильно? Доктор Мун отвечает не сразу. – У Джейкоба понимание того, что правильно, а что нет, не основано на внутреннем моральном коде. Оно базируется на том, что ему сказали делать, а чего не делать. Если вы спросите его, ударить кого-то – это правильно или нет, он ответит вам «нет». При этом он скажет, что насмехаться над людьми тоже нехорошо, и в его понимании та девушка сперва нарушила это правило. Когда Джейкоб толкнул ее, он не думал о том, что может причинить ей вред, или о том, что его поступок противоречит какому-то правилу поведения. Он думал, что она его обидела, и просто… реагировал. Оливер подходит к месту свидетеля: – Доктор Мурано, если я скажу вам, что Джейкоб поссорился с Джесс Огилви за два дня до того, как она погибла, и что она сказала ему «сгинь», как, по вашему мнению, это повлияло бы на его поведение? Женщина качает головой: – Джесс была очень важна для Джейкоба, и, если они поссорились, он наверняка был сильно расстроен. Его появление в доме Джесс в тот день ясно показывает: он не знал, как себя вести. Он следовал заранее спланированному расписанию, не думая о том, что их ссора должна как-то его изменить. Скорее всего, Джейкоб разобрал эту размолвку в голове так: Джесс сказала мне «сгинь». Я не могу сгинуть, так как всегда знаю, где нахожусь. Значит, она на самом деле не имела в виду того, что сказала, и я буду вести себя так, будто она ничего не говорила. Джейкоб не мог заключить из слов Джесс, что она, вероятно, действительно не хотела его видеть. Именно эта неспособность поставить себя на место другого человека отделяет Джейкоба от его сверстников. В ситуации, когда обычный ребенок может быть просто неловким в общении, Джейкоб совершенно лишен эмпатии, его действия и восприятия вращаются вокруг того, что нужно ему. Он ни разу не остановился, чтобы осмыслить чувства Джесс. Его волновало только то, как она обидела его, поссорившись с ним. – Джейкоб знает, что убийство противозаконно? – Естественно. Учитывая его зацикленность на криминалистике, он, вероятно, может процитировать статьи из законов не хуже вас, мистер Бонд. Но для Джейкоба самосохранение – это одно из нерушимых правил, оно стоит превыше всего остального. И, как он сорвался в случае с той девушкой в школе, которая унизила его, – и искренне не понимал, в чем, собственно, проблема, учитывая, как она поступила с ним, – я могу представить, что то же самое произошло и с Джесс. Вдруг Джейкоб встает. – Я не срывался! – кричит он, а мама хватает его за руку и тянет вниз, чтобы он сел на место. Разумеется, то, что он вышел из себя именно в этот момент, опровергает его слова. – Следите за своим клиентом, мистер Бонд, – строго говорит судья. Оливер оборачивается и смотрит на Джейкоба, как в кино – солдат, который взошел на перевал и видит внизу под собой вражескую армию, но понимает: у них нет шансов, никаких. – Джейкоб, – вздыхает он. – Сядьте. – Мне нужен перерыв! – кричит тот. Оливер смотрит на судью: – Ваша честь? И вдруг присяжных быстро выводят из зала, а Джейкоб почти что убегает в сенсорную комнату. Мой отец совершенно сбит с толку. – И что теперь? – Мы подождем пятнадцать минут. – Мне… Ты пойдешь туда к ним? До сих пор я ходил. И сидел там в углу, играл с каким-нибудь мохнатым мячом, пока Джейкоб собирается с мыслями. Но сейчас я гляжу на отца и говорю: – Ты как хочешь, а я остаюсь здесь. Одно из моих самых ранних воспоминаний: я болею и все время плачу. Джейкобу лет шесть или семь, он просит маму, которая провела со мной всю ночь, приготовить завтрак. Раннее утро, солнце еще не взошло. – Я хочу есть, – говорит Джейкоб. – Знаю, но сейчас я должна позаботиться о Тэо. – А что с ним? – У него болит горло, очень сильно. Некоторое время Джейкоб переваривает эту информацию. – Могу поспорить, если дать ему мороженое, горло у него пройдет. – Джейкоб? – изумленно произносит мама. – Ты думаешь о том, как чувствует себя Тэо? – Я не хочу, чтобы у него болело горло, – отвечает Джейкоб. – Мороженое! Мороженое! – верещу я. Это даже не настоящее мороженое, а соевое, как все в нашем холодильнике. Но притом это угощение, а не обычный завтрак. Мама сдается. – Ладно. Мороженое, – говорит она, сажает меня на детский стульчик и дает мне стаканчик. Джейкобу тоже. И гладит его по голове. – Я скажу доктору Мун, что ты позаботился о своем брате, – обещает она. Джейкоб ест мороженое и говорит: – Наконец-то. Тишина и покой. Мама до сих пор приводит этот случай в пример как доказательство того, что Джейкобу удалось преодолеть синдром Аспергера и проявить заботу о своем бедном больном маленьком братике. А вот как это видится мне теперь, когда я стал старше. Джейкоб получил на завтрак стаканчик мороженого, и ему даже не пришлось его выпрашивать. Джейкоб сделал так, что я перестал вопить. Мой брат не пытался помочь мне в тот день. Он помогал себе. Джейкоб Я лежу под одеялом, которое давит на меня, как сотня рук, как будто я оказался глубоко под водой на дне моря, не вижу солнца и не слышу, что творится на берегу. Я не срывался. Не знаю, почему доктор Мун так думает. Не понимаю, почему моя мать не встала и не возразила. Не знаю, почему Оливер не говорит правду. Раньше мне снились страшные сны, в которых Солнце приближалось к Земле на опасное расстояние и только я один знал об этом, потому что моя кожа определяла изменение температуры воздуха точнее, чем у всех других людей. Как я ни пытался предупредить их, никто меня не слушал, и наконец деревья начали воспламеняться и мои родные сгорали заживо. Я просыпался, видел рассвет и уже наяву впадал в беспокойство, ведь как я мог быть уверен, что мой ночной кошмар – это ночной кошмар, а не предостережение? Наверное, то же самое происходит и сейчас. Долгие годы я представлял себя попавшим на Землю инопланетянином – существом с более острыми, чем у людей, чувствами, манерой речи, которая не имеет смысла для нормальных землян, и поведением, которое кажется странным на этой планете, но на моей родной, должно быть, совершенно приемлемо, – и наконец воображаемое стало реальностью. Правда – это ложь, а ложь – правда. Члены жюри присяжных верят тому, что слышат, а не тому, что находится прямо у них перед глазами. И никто не слышит меня, сколько бы я ни кричал у себя в голове. Эмма Пространство под одеялом пульсирует, как от сердцебиения. В темноте я нащупываю руку Джейкоба и пожимаю ее: – Дорогой, нам нужно идти. Он поворачивается ко мне. Его глаза отражают свет. – Я не выходил из себя с Джесс, – тихо говорит он. – Мы поговорим об этом позже… – Я не обижал ее, – говорит Джейкоб. Я замираю и пристально смотрю на него. Мне хочется ему верить. Боже, мне хочется ему верить! Но потом я вспоминаю лоскутное одеяло, которое сшила для него моя мать, обернутое вокруг тела мертвой девушки. – Я не хотел обижать ее, – уточняет Джейкоб.