– И вы женились во второй раз, да? – Говоря это, я смотрю на Эмму. – Да. У меня две дочери, – отвечает он и торопливо добавляет: – В придачу к двоим сыновьям, разумеется. – Разумеется, – поддакиваю я и разламываю кекс пополам. – Так когда вы уезжаете? – Оливер! – восклицает Эмма. Генри смеется: – Ну, думаю, это зависит от того, сколько будет продолжаться процесс. – Он откидывается на спинку стула. – Эмма, обед был отличный. «Ага, дождись Синей Пятницы», – думаю про себя я. – Пожалуй, я найду себе гостиницу, а то я на ногах уже тридцать шесть часов и скоро просто свалюсь, – говорит Генри. – Ты останешься здесь, – объявляет Эмма, и мы с Генри оба удивленно смотрим на нее. – Ну как-то глупо искать себе другое жилье в получасе езды от нас, когда завтра утром мы снова отправимся в одно и то же место. Тэо, отец ляжет в твоей комнате, а ты можешь занять диван. – Что?! – взвивается Тэо. – Почему я должен выметаться из своей комнаты? А как насчет Джейкоба? – Давай разберемся, – отвечает Эмма. – Ты хочешь спать на диване или помогать мне, когда у Джейкоба случится нервный срыв? Тэо раздраженно отодвигается от стола: – Где у нас эти чертовы запасные подушки? – Я не хочу никого лишать привычного места… – пытается примирить стороны Генри. – Эмма, – встреваю я, – можно вас на пару минут? – О, верно. Вы хотели поговорить о моих показаниях? – Она поворачивается к Джейкобу. – Дорогой, можешь убрать со стола и загрузить посудомойку? Он встает и начинает составлять в стопку тарелки, а я тяну Эмму наверх. – Нам нужно найти какое-то тихое место, – говорю я и завожу ее в спальню. Здесь я еще не бывал. Интерьер очень спокойный – все в холодных зеленых и синих тонах. На комоде – дзенский садик с грабельками и тремя гладкими черными камешками. На песке кто-то написал: «SOS». – Я переживаю только из-за перекрестного допроса, – говорит Эмма и успевает произнести только это, прежде чем я хватаю ее и целую. Совсем не нежно. Этим поцелуем я вливаю в нее все чувства, которые не могу выразить словами. Наконец она отпихивает меня, губы у нее розовые и припухшие, я невольно делаю к ней шаг снова, но Эмма упирается рукой мне в грудь и не подпускает к себе. – О боже мой, – говорит она, медленно улыбаясь. – Да ты ревнуешь. – Но какого черта ты завела этот разговор? «Глупо уезжать куда-то и быть в получасе от нас…» – Потому что это действительно глупо. Он отец мальчиков, а не какой-то посторонний человек с улицы. – Значит, он ляжет спать вот за этой стеной? – «Спать» – главное слово в этой фразе, – отвечает Эмма. – Он здесь ради Джейкоба. Поверь мне, у Генри нет скрытых мотивов. – Но ты любила его. Брови Эммы подскакивают вверх. – Думаешь, я сидела здесь пятнадцать лет и сохла по нему? Ждала момента, когда он снова войдет в дверь, чтобы затащить его в спальню и соблазнить? – Нет. Но я не стал бы сбрасывать его со счетов в этом смысле. Эмма мгновение молча смотрит на меня, а потом прыскает со смеху: – Ты не видел его очаровашку-жену и милашек-дочерей. Поверь мне, Оливер, я не величайшая любовь его жизни, которую он никогда не забудет. – А моей – да, – говорю я. Улыбка сходит с лица Эммы, а потом она встает на цыпочки и целует меня. – Вам не нужно это? При звуке голоса Джейкоба мы отскакиваем друг от друга на пару футов. Мой клиент стоит в дверях – одна рука лежит на дверной ручке, во второй он держит мой портфель. – Вы только что… – Он смущенно замолкает. – Вы двое… – Не говоря больше ни слова, он бросает в меня портфель с такой силой, что, ловя его, я крякаю, бежит по коридору в свою комнату и хлопает за собой дверью. – Что он видел? – испуганно спрашивает Эмма. – Когда он вошел? Вдруг в дверном проеме появляется Генри. Он вопросительно смотрит вглубь коридора, куда убежал Джейкоб, а потом переводит взгляд на Эмму: – Тут все в порядке? Эмма поворачивается ко мне: – Думаю, вам лучше пойти домой. Эмма Когда я вхожу к Джейкобу, он сгорбился над столом, бурчит под нос Боба Марли и яростно пишет на зеленом коврике, которым накрыта столешница: 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144, 233… Я беру из его руки карандаш. Джейкоб поворачивается ко мне на вращающемся стуле. – «Я возбуждаю тебя, малышка?» – с горечью изрекает он. – Никаких цитат из фильмов, – говорю я ему. – Особенно из «Остина Пауэрса». Я понимаю, ты расстроен. – Погодите-ка. Предполагалось, что моя мать отрабатывает свои свидетельские показания с моим адвокатом, а вместо этого ее язык наполовину засунут ему в горло? Да, это могло меня немного расстроить. Я подавляю гневную вспышку, которая загорается у меня в груди. – Прежде всего я полностью готова к даче показаний. И потом, я не собиралась целовать его. Это как-то само вышло. – Такие вещи сами собой не происходят, – возражает Джейкоб. – Вы или хотите, чтобы они произошли, или нет. – Хорошо, хорошо, думаю, после пятнадцати лет, проведенных в одиночестве, я не стану возражать, если кто-то проявит ко мне интерес. – Не кто-то, – говорит Джейкоб, – а мой адвокат. – Он полностью сосредоточен на деле, Джейкоб. – Меня он не волнует. Если этот человек не выполняет свою работу, я могу просто его уволить. Но ты! – кричит Джейкоб. – Как ты можешь поступать со мной так именно сейчас? Ты моя мать! Я стою почти вплотную к нему и говорю: – Всю жизнь я посвятила заботе о тебе. И люблю тебя так, что готова в любой момент поменяться с тобой местами. Но это не означает, что я не заслуживаю счастья. – Ну, надеюсь, ты будешь по-настоящему счастлива, когда я проиграю этот процесс, пока ты занималась своими шашнями. И тут я даю ему пощечину. Не знаю, кто из нас удивлен сильнее. Я в жизни не била Джейкоба. Он держится за щеку рукой, а на коже у него проступает красный отпечаток моей ладони. – Прости. О боже, Джейкоб, прости меня! – торопливо бормочу я; слова кувыркаются у меня на языке. – Я принесу тебе лед… Джейкоб смотрит на меня так, будто впервые видит. Поэтому я не ухожу, а усаживаю его на кровать, притягиваю к себе, как делала, когда он был маленьким и не мог выносить мир в таких количествах, и начинаю раскачиваться вместо него. Он постепенно расслабляется. – Джейкоб, я не хотела обижать тебя. – Только сказав это, я понимаю, что повторила те самые слова, которые раньше он говорил мне про Джесс Огилви.