Столько лет у Джейкоба случались вспышки гнева, нервные срывы, панические атаки, и мне приходилось сдерживать его – садиться сверху, сжимать его будто тисками, – но ни разу не довелось ударить. Я знаю неписаное правило: хорошие родители не дают детям шлепков. Награда работает лучше наказания. И тем не менее, чтобы сорваться, мне хватило одного момента раздражения, вызванного пониманием, что я не могу разорваться и одновременно быть тем, кем нужно и кем хочется. Не то же ли случилось с Джейкобом? Оливер звонил четыре раза за вечер, но, видя его номер на экране, я не брала трубку. Может, так я себя наказываю или просто не знаю, что сказать. В начале третьего ночи дверь в мою спальню тихонько приоткрывается. Я мгновенно сажусь в постели, ожидая появления Джейкоба. Но вместо него входит Генри. На нем штаны от пижамы и футболка с надписью: «НЕТ ТАКОГО МЕСТА, КАК 127.0.0.1.» – Я увидел, что у тебя горит свет, – говорит он. – Не спится? Генри качает головой: – А тебе? – Нет. Он показывает рукой на край кровати: – Можно? Я подвигаюсь. Генри присаживается с моей стороны постели, но смотрит на лежащую рядом со мной подушку. – Знаю, – говорю я, – это, наверное, выглядит немного странно. – Нет… Дело в том, что теперь я сплю на левой стороне постели, как ты. И удивляюсь, почему так вышло? Я откидываюсь на спинку кровати: – У меня нет ответов на многие вопросы. – Я… не знаю, из-за чего разгорелся весь этот крик, – деликатно говорит Генри. – Но я его слышал. – Да. У нас бывали вечера и получше. – Я должен извиниться перед тобой, Эмма. Прежде всего за то, что явился вот так. Нужно было по крайней мере спросить. У тебя хватает проблем и без того, чтобы возиться со мной. Наверное, я действительно думал только о себе. – К счастью, мне к этому не привыкать. – И это еще одна вещь, за которую я должен просить прощения. Мне следовало быть здесь и во все другие вечера, когда тут поднимался крик, или… или были капризы, или еще что-нибудь, сопровождавшее взросление Джейкоба. Я, вероятно, узнал о нем больше за сегодняшний день в суде, чем за восемнадцать лет его жизни. Я должен был помогать вам в тяжелые времена. Я слегка улыбаюсь: – Полагаю, в том и состоит разница между нами. Мне хотелось, чтобы ты был здесь в хорошие времена. – Я смотрю поверх его плеча в коридор. – Джейкоб очень милый, забавный и такой умный, что иногда у меня от него голова идет кругом. Жаль, что тебе не довелось узнать его с этой стороны. Генри пожимает мою руку, лежащую поверх одеяла. – Ты хорошая мама, Эмма, – говорит он, и мне приходится отвести глаза, потому что я вспоминаю свою ссору с Джейкобом, а потом Генри спрашивает: – Он это сделал? Я медленно поворачиваюсь к нему: – Это имеет значение? Помню только один случай, когда я обругала Джейкоба. Ему тогда было двенадцать лет, и он никак не отметил мой день рождения – ни открыткой, ни подарком, даже не обнял и не поздравил, хотя за предыдущие недели я сделала достаточное количество намеков. Так вот, однажды вечером, приготовив обед, я поставила перед Джейкобом тарелку, грохнув ею об стол сильнее, чем обычно, и напрасно, как обычно, ждала, что Джейкоб скажет спасибо. – А как насчет легкой благодарности? – взорвалась я. – Как насчет признания, что я кое-что сделала для тебя? – (Джейкоб смущенно посмотрел на меня, потом на свою тарелку.) – Я приготовила тебе ужин. Я сложила твое выстиранное белье. Я отвезла тебя в школу и обратно. Ты когда-нибудь задумывался, почему я делаю все это? – Потому что это твоя работа? – Нет, потому что я люблю тебя, а когда любишь кого-то, то делаешь для него разные вещи, ни на что не жалуясь. – Но ты жалуешься. В тот момент мне стало ясно: Джейкоб никогда не поймет, что такое любовь. Он купил бы мне подарок на день рождения, если бы я ясно сказала ему сделать это, но это не был бы подарок от души. Нельзя никого заставить любить вас. Это чувство должно идти изнутри, а Джейкоб скроен иначе. Помню, я резко вышла из кухни и некоторое время сидела на крыльце под светом луны, который и не свет вовсе, а блеклое отражение солнечного сияния. Оливер – Джейкоб, – окликаю я своего клиента, как только вижу следующим утром, – нам нужно поговорить. Я шагаю с ним в ногу, пока мы пересекаем парковку, держась на достаточном расстоянии от его родственников, чтобы они нас не слышали. – Вы знаете, что нет специального термина для мужчины-шлюхи? – спрашивает Джейкоб. – Есть, конечно, жиголо, но это предполагает обмен деньгами… – Ладно, послушай. – Я вздыхаю. – Мне жаль, что ты застал нас в такой момент. Но я не собираюсь извиняться за то, что она мне нравится. – Я мог бы вас уволить, – заявляет Джейкоб. – Можешь попытаться. Но последнее слово за судьей, так как процесс уже начался. – А если он узнает о неблаговидном поведении с клиентами? – Мой клиент – не она, а ты, – возражаю я. – И как бы там ни было, а чувства к твоей матери только повышают мою решимость выиграть это дело. Джейкоб мнется. – Я больше не буду разговаривать с вами, – бурчит он, ускоряет шаг и в результате почти взбегает по ступенькам здания суда. Ава Ньюком, психиатр, нанятый для участия в процессе, – стержень моей защиты. Если она не сможет убедить присяжных в том, что некоторые черты личности, связанные с синдромом Аспергера, могли спровоцировать Джейкоба на убийство Джесс Огилви при непонимании того, что это плохо, тогда его осудят. – Доктор Ньюком, каково юридическое определение невменяемости? Она высокая, осанистая, профессиональная, будто только что с кинопроб. «Пока, – думаю я, – все отлично». – В нем утверждается, что в момент совершения действия обвиняемый был не в состоянии отличить правильное от неправильного из-за серьезного психического расстройства или болезни. – Вы можете привести пример психического расстройства или заболевания, которые подходят под это определение? – Нечто предполагающее психотический разрыв с реальностью, например шизофрения, – отвечает она. – Это единственное психическое нарушение, подходящее под юридическое определение невменяемости? – Нет. – Синдром Аспергера вызывает психотические срывы? – Нет, но у него есть другие симптомы, которые могут не позволить человеку отличить правильное от неправильного в определенный момент времени. – Какие, например? – Фиксация на одной теме, свойственная людям с синдромом Аспергера, может быть всепоглощающей и обсессивной до такой степени, что она становится помехой в повседневной жизни и даже толкает на нарушение закона. У меня однажды был пациент, так сильно ацикленный на лошадях, что его постоянно арестовывали за проникновение в местную конюшню. Таков и нынешний интерес Джейкоба к криминалистике и расследованиям преступлений. Это ясно из моей беседы с ним, а также из его одержимости телевизионным сериалом «Борцы с преступностью», из детальных записей каждой серии, которые Джейкоб делает. – Может ли подобная фиксация подкреплять некоторые свидетельские показания, которые мы слышали в этом зале? – спрашиваю я. – Мы слышали, что Джейкоб часто появлялся на местах преступлений благодаря полицейскому сканеру, – говорит доктор Ньюком. – И смерть Джесс Огилви стала частью тщательно продуманной сцены преступления. Улики были подстроены таким образом, чтобы сперва создавалось впечатление, будто девушку похитили, но в конце концов привели к обнаружению тела жертвы. Возможность создать настоящую сцену преступления, а не смотреть на вымышленные, подтолкнула Джейкоба к действиям, противоречащим правилам, закону и морали. В тот момент он мог думать только о том, что создает настоящую сцену преступления, которой будут заниматься настоящие полицейские. Таким образом аспергерианская фиксация на криминалистике привела Джейкоба к бредовому убеждению, что в данный момент смерть Джесс – необходимая часть его практического изучения криминалистики. Каким бы ужасным это ни казалось нам, жертва становится сопутствующим ущербом в процессе достижения главной цели. – Но разве Джейкоб не знал, что убийство противозаконно? – Конечно знал. Он образцовый ребенок, когда речь идет о выполнении правил, о том, чтобы делить все вещи на правильные и неправильные без смягчающих обстоятельств. Тем не менее действия Джейкоба не были намеренными в тот момент. Он не понимал природы и последствий своих поступков и не мог остановиться, даже если бы захотел. Я слегка хмурюсь: – Но мы также слышали, что Джесс Огилви и Джейкоб были очень близки, это не могло не оказать на него воздействие. – Вот еще одна причина, по которой мы можем заключить, что синдром Аспергера сыграл свою роль в случившемся с Джесс. Люди с синдромом Аспергера имеют сильно нарушенную модель психического, то есть не способны разобраться, как функционирует чужое сознание. Они не могут поставить себя на место другого человека, чтобы понять его мысли и чувства. Обычный человек посчитает это отсутствием эмпатии, неумением сопереживать. Так, например, если бы Джесс заплакала, Джейкоб не попытался бы успокоить ее. Он мог понять, что ей грустно, так как люди со слезами на глазах обычно печальные, но это было бы мыслительное заключение, а не чувство. Для человека с синдромом Аспергера недостаток эмпатии является нейробиологическим нарушением, и оно влияет на поведение. В случае с Джейкобом это уменьшило его способность воспринимать влияние своих поступков на Джесс. – Но все же, доктор, – говорю я, играя в адвоката дьявола, – есть большая разница между тем, чтобы не подать плачущему человеку носовой платок, и убийством, ради того чтобы сделать труп частью сцены преступления. – Разумеется. – Психиатр поворачивается к присяжным. – И это, вероятно, труднее всего понять непосвященному. В таких ужасных преступлениях, как это, мы всегда ищем мотив. Из разговоров с Джейкобом и доктором Мурано я заключила, что ответ кроется в ссоре Джесс и Джейкоба, которая произошла в воскресенье, перед ее смертью. Главный отличительный признак синдрома Аспергера – это нарушение социального взаимодействия. То есть человек с этим дефектом психики очень наивен и ограничен в понимании отношений между людьми, что может привести его к поиску контактов неприемлемым способом. Отсюда возникает разочарование, досада, иногда даже злость, если отношения не складываются, как ожидалось. – Доктор Ньюком смотрит на Джейкоба. – Я не знаю, что сказали друг другу Джейкоб и Джесс в день ее смерти, но убеждена, что Джейкоб был влюблен в свою наставницу. По иронии судьбы его острое чувство правильного и неправильного, которое, как можно предполагать, не позволяет совершать преступные деяния, в данном случае могло сработать в обратном направлении. Если Джесс отвергла предложения Джейкоба, он мог почувствовать, что она поступила с ним плохо, что он жертва. – И что тогда?