– Это кальцоне? – Высокого же ты мнения обо мне, – притворно вздыхает Оливер. Я разрываю обертку и вижу руководство для водителя в штате Вермонт. – Когда суд завершится, думаю, мы с тобой запишемся в дорожную инспекцию и наконец получим учебное водительское удостоверение. Мне приходится опустить глаза. Если я этого не сделаю, все поймут, что я вот-вот расплачусь. Помню, в детстве мама читала нам эти глупые сказки, где лягушки превращаются в принцесс, а девушки выходят из комы от одного поцелуя. Я никогда не верил в эту чушь. Но кто знает? Может, я ошибался. Вдруг жизнь человека способна измениться за одно мгновение. – Погоди, – говорит Джейкоб. До сих пор он только наблюдал за происходящим. Его лицо пополам разрезано улыбкой, и это прогресс. На всех моих прежних днях рождения неписаное правило гласило, что Джейкоб помогает мне задувать свечи. Лучше было разделить с ним этот торжественный момент, чем дождаться, пока праздник будет испорчен очередным нервным срывом. – Тэо, у меня тоже есть подарок для тебя. Не думаю, что хоть раз в жизни Джейкоб дарил мне что-нибудь. Не думаю, что он хоть кому-то делал подарки, если не считать духов, которые я выбрал в магазине и подарил маме на Рождество, написав на упаковке наши с Джейкобом имена. Вручение подарков просто не попадает на радары моего брата. – Что, интересно, он припас? – бормочет Оливер, а Джейкоб мчится наверх. – Не знаю, – пожимает плечами мама. Через минуту Джейкоб возвращается. В руках у него мягкая игрушка – утка, с которой он спал в детстве. – Открой, – говорит Джейкоб и протягивает ее мне. Я беру утку и верчу в руках. Она ни во что не завернута, и открывать в ней нечего. – Гм… – произношу я с легкой усмешкой. – Как? Джейкоб переворачивает утку вниз головой и вытягивает торчащую из нее нитку. Шов немного разъезжается, наружу высовывается комок синтепона. Я сую палец в дыру и нащупываю там что-то гладкое и твердое. – Вот куда пропал мой любимый пластиковый контейнер? – говорит мама, пока я вытаскиваю его из распоротой утиной груди. В полупрозрачной коробочке что-то лежит, но что – не разглядеть. Я открываю крышку и в изумлении таращусь на розовый айпод «Nano». Осторожно беру его в руку, потому что знаю: на металлической задней крышке выгравировано имя Джесс Огилви. – Где ты это взял? – шепчет мама откуда-то с другой стороны безвоздушного пространства, в котором я оказался. – Ты ведь хотел его, верно? – говорит Джейкоб, по-прежнему радостно возбужденный. – Ты его выронил в тот день по пути из ее дома. Я едва шевелю губами: – О чем ты говоришь? – Я же сказал, мне известно, что ты был там. Я видел отпечатки твоих кроссовок – тех самых, которые использовал здесь для сцены преступления. И я знал, что ты таскал другие вещи из других домов… – Что?! – восклицает мама. – Я видел в твоей комнате видеоигры. – Джейкоб, сияя улыбкой, глядит на меня. – У Джесс я убрал за тобой, чтобы никто не знал, что ты сделал. И это сработало, Тэо. Никто не узнал, что ты убил ее. Мама ахает. – Что тут, вообще, происходит? – недоумевает Оливер. – Я не убивал ее! – кричу я. – Я даже не знал, что она там живет. Я думал, дома никого нет. Собирался осмотреться там, может, взять пару дисков, но потом услышал, как наверху льется вода, и заглянул туда. Она была голая. Она была голая и увидела меня. Я испугался, она вышла из душа и поскользнулась. Ударилась лицом о край раковины, и тут я убежал. Я боялся, что она поймает меня. – Я не могу дышать; и я уверен, сердце у меня в груди превратилось в глину. – Она была жива, когда я ушел, в ванной. И вдруг в новостях говорят, что она мертва и ее тело найдено на улице. Но я-то не выносил ее из дома… кто-то другой это сделал, вероятно тот, кто убил ее. Я подумал, наверное, она рассказала обо мне Джейкобу, когда он пришел на занятие. Из-за этого они поругались. И Джейкоб… Я не знаю. Я не знаю, что я подумал. – Ты не убивал Джесс, – говорит мама. Я молча качаю головой. Мама смотрит на Джейкоба: – И ты не убивал Джесс. – Я только перенес ее тело. – Он выкатывает глаза. – Я же все время говорил тебе. – Джейкоб, Джесс была жива, когда ты пришел в дом? – спрашивает Оливер. – Нет! Но я увидел, что там был Тэо, и сделал то, что было правильно. – Почему ты не позвонил матери? Не вызвал «скорую помощь»? – спрашивает отец. – Зачем решил устроить сцену преступления, чтобы прикрыть Тэо? Джейкоб смотрит прямо на меня. И мне от этого больно, по-настоящему больно. – Домашние правила, – просто говорит он. – Заботься о своем брате, у тебя больше никого нет. – Вы должны что-нибудь предпринять, – обращается мама к Оливеру. – Это новые улики. Тэо может дать показания… – Его могут тоже втянуть в это дело или обвинить в сокрытии улик… – Вы должны что-нибудь предпринять, – повторяет мама. Оливер уже тянется за курткой. – Пошли, – говорит он. Мы с Джейкобом выходим из кухни последними. Торт так и стоит на столе вместе с другими моими подарками. Он уже похож на музейный экспонат, неприкосновенный. Никто не догадался бы, что пять минут назад мы отмечали день рождения. – Джейкоб? – (Мой брат оборачивается.) – Я не знаю, что сказать. Он неловко хлопает меня по плечу и отвечает: – Не переживай, со мной это часто бывает. Джейкоб Сегодня 15 апреля. В 1912 году в этот день затонул «Титаник». В 1924-м Рэнд Макнелли опубликовал первый атлас дорог. В 1947-м Джеки Робинсон впервые сыграл за «Бруклин доджерс». Кроме того, это день рождения Леонардо да Винчи, писателя Генри Джеймса, девушки, которая играет Гермиону в фильмах про Гарри Поттера, и моего брата Тэо. Я всегда завидовал дню рождения Тэо. В мой, 21 декабря, самое примечательное событие – это взрыв рейса 103 компании «Пан-Ам» над Локерби в 1988-м. Фрэнк Заппа родился в один день со мной, но, честно говоря, это несравнимо с да Винчи, правда? Плюс мой день рождения приходится на самый короткий день в году. Меня это всегда огорчало. Думаю, Фрэнка Заппу тоже. Хотя сегодня я не завидую дню рождения Тэо. На самом деле мне просто не дождаться, когда я смогу вручить подарок, который приберег для него. Оливер говорит, у нас с Тэо будет шанс выступить в суде. Очевидно, присяжным недостаточно знать, как сказал им судмедэксперт, что синяки на лице у Джесс появились в результате базилярного перелома черепа в периорбитальной области, а также из-за крови, растекшейся по фасциальной зоне и создающей видимость ушиба. Или, другими словами, то, что выглядело как избитая девушка, вполне могло быть девушкой, которая просто упала и ударилась головой. Судя по всему, присяжным и судье нужно услышать, как мы с Тео объясняем то же самое в иных выражениях. Видимо, не я один не всегда понимаю сказанное. Мама ведет машину, Оливер сидит на пассажирском сиденье, а мы с Тэо сзади. Отец остался дома на случай, если вдруг позвонят из суда за те двадцать минут, которые мы туда добираемся. Машина подскакивает на ледяных колдобинах, а я всякий раз вспоминаю, как мы с Тэо в детстве скакали на матрасе. Мы тогда верили, что, если прыгать достаточно энергично, можно достать до потолка, но, кажется, нам это так и не удалось. Столько лет Тэо защищал меня, и наконец мне довелось побыть старшим братом. Я поступил правильно. Не знаю, почему присяжным так трудно это понять. Тэо раскрывает кулак; на ладони у него лежит айпод Джесс. Он вынимает из кармана белый комок перепутанных проводов с наушниками. Сует их в уши. Всем этим экспертам, которые говорят, что из-за синдрома Аспергера я не испытываю сочувствия… Что, съели? Люди, не испытывающие сочувствия, точно не пытаются защитить тех, кого любят, даже если это означает, что им придется идти в суд. Вдруг Тэо вынимает из уха один наушник и предлагает мне: – Послушай. И я соглашаюсь. Музыка Джесс – это фортепианный концерт, который завихряется у меня за глазами. Я склоняю голову к брату, чтобы провода хватало, и оставшуюся часть пути мы с ним связаны. Дело 11 Ангел для своего брата