Я тебе очень сочувствую из-за брата. Хочется поблагодарить ее за доброту. Она ведь первая пожалела Джейкоба, вместо того чтобы распинать его, как медиа и этот дурацкий суд, за то, что он сделал. Что он сделал. Я хватаю рюкзак и выбегаю из класса, хотя мистер Дженнисон продолжает вещать и даже не отвлекается, что подтверждает больше всего прочего: это не моя жизнь, а какая-то параллельная вселенная. Я иду по коридору, не имея разрешения, и никто меня не останавливает ни когда я прохожу мимо кабинета директора и службы сопровождения, ни когда, проломившись сквозь двойные двери, вываливаюсь на свет дневной и шагаю прочь. Очевидно, в обычных школах, если твоего родственника арестовали за убийство, администрация и учителя притворяются, что не видят тебя. И это, сказать по правде, не слишком отличается от того, как ко мне относились раньше. Был бы у меня сейчас скейтборд, я мог бы передвигаться быстрее и удалился бы от фактов, которые так и крутятся у меня в голове: Я видел Джесс Огилви живой и здоровой. Вскоре после этого к ней пришел Джейкоб. Теперь она мертва. Я видел, как мой брат проламывал стулом стенку и разбивал рукой окно. Иногда я попадался ему на пути во время нервного срыва. В доказательство этого у меня остались шрамы. Прикиньте. Мой брат – убийца. Я пытаюсь произнести эти слова одними губами и сразу чувствую боль в груди. Их не сказать так же, как: «Мой брат ростом шесть футов» или «Мой брат любит омлет», даже если это точные факты. Но Джейкоб, которого я знал неделю назад, ничем не отличается от Джейкоба, которого я видел сегодня утром. Значит ли это, что я был слишком глуп, чтобы заметить какой-то капитальный изъян в своем брате? Или что кто угодно, даже Джейкоб, может внезапно превратиться в человека, какого вы себе и представить не могли? Это я вам точно говорю. Всю жизнь я думал, что у меня нет ничего общего с братом, а теперь оказывается, мы с ним оба преступники. Но вы-то никого не убивали. В голове у меня слышится голосок, оправдание. Насколько я знаю, у Джейкоба были свои причины. И от этого я бегу быстрее. Я могу нестись со скоростью пули, и все равно мне не оторваться от того печального факта, что я не лучше всех этих болванов в школе: я уже признал своего брата виновным. Позади школы, если отойти подальше, есть пруд. Зимой это место притяжения для всех местных жителей: по выходным кто-нибудь разводит костер и жарит маршмеллоу, а пара-тройка предприимчивых папаш, любителей сразиться в хоккей, очищают лед широкими лопатами, чтобы играть можно было на всей поверхности пруда. Я ступаю на лед, хотя коньков у меня нет. В будние дни людей на катке немного. Несколько мамашек с маленькими детьми, которые учатся кататься, толкая перед собой ящики из-под молочных бутылок. Старик в черных фигурных коньках; такие всегда вызывают у меня воспоминания о Голландии или Олимпийских играх. Он выписывает на льду восьмерки. Я кидаю рюкзак на снег и, шаркая ногами, понемногу продвигаюсь к центру. Каждый год в Таунсенде проводят замеры, чтобы узнать, когда лед полностью растает. В него втыкают шест, прикрепленный к электронным часам, и, когда лед подтаивает, шест наклоняется и дергает за выключатель, часы останавливаются, и таким образом отмечается время. Люди делают ставки на то, в какой день и час лед растает, и тот, чье предсказание окажется ближе всего к действительности, срывает банк. В прошлом году сумма, кажется, доходила до четырех с половиной тысяч долларов. А если лед растает прямо сейчас? И я провалюсь под него? Услышат ли всплеск эти детишки, катающиеся рядом? А старик поспешит мне на помощь? Учительница английского объясняла нам, что риторический вопрос задают, не ожидая ответа на него: «Папа римский – католик?» или «Медведь гадит в лесу?» А я думаю, это вопрос, ответ на который вы на самом деле не хотите слышать. «Я выгляжу толстой в этом платье?» «Ты что, и правда дурак?» «Если бы я оказался в тюрьме, Джейкоб тоже поверил бы в самое худшее обо мне?» С такими мыслями в голове я сажусь на лед посреди пруда. Сквозь джинсы меня пробирает холод. Представляю, как я замерзаю изнутри. Меня найдут, а я ледяная скульптура, статуя. – Эй, малыш, ты в порядке? – Старик подъезжает ко мне на коньках. – Тебе нужна помощь? Как я и говорил: вопрос, ответ на который не хочется слышать. Этой ночью я почти не спал, но когда отключался ненадолго, мне снились сны. Что я вытаскиваю Джейкоба из тюрьмы. Я сделал это, прочитав все его тетради с заметками о «Борцах с преступностью» и скопировав приемы домушников. Как только я вывернул из-за угла здания тюрьмы, где держали Джейкоба, он был готов. «Джейкоб, – сказал я, – ты должен выполнить точно то, что я тебе скажу», и он выполнил, вот почему я понял, что это был сон. Джейкоб молча пошел за мной и не задавал вопросов. Мы прокрались на цыпочках мимо будки охранника и запрыгнули в мусорный бак, зарылись в бумаги и мусор. Наконец пришел сторож, выкатил нас за ворота и только хотел вывалить в гигантский мусорный контейнер, как я крикнул: «Пора!», мы с Джейкобом выпрыгнули наружу и побежали. Мы неслись много часов; наконец нашими преследователями остались одни лишь падающие звезды, тогда мы остановились на поле среди высокой травы и легли на спину на землю. «Я не делал этого», – сказал мне Джейкоб. «Я тебе верю», – сказал я, и это была правда. В тот день, когда Джейкоб должен был в качестве домашнего задания найти себе друга, тем двум маленьким девочкам, с которыми он познакомился в песочнице, пришлось уйти. Они убежали, не попрощавшись, и оставили моего тринадцатилетнего брата одного копаться в песке. Я боялся снова смотреть на маму, а потому подошел к песочнице и сел на бортик. Колени доходили до подбородка. Я был слишком велик для этой коробки, а мой старший брат втиснулся в нее, и это вообще выглядело безумием. Я подобрал камень и стал ковырять им песок. – Что мы ищем? – спросил я. – Аллозавра, – ответил Джейкоб. – А как мы узнаем, что нашли его? Лицо Джейкоба осветилось. – Ну, его позвоночник и череп будут не такими тяжелыми, как у других динозавров. В переводе его название означает «другой ящер». Любой подросток возраста Джейкоба, глядя на то, как мой брат играет в палеонтолога в песочнице, усомнился бы в том, что у этого парня когда-нибудь были друзья. – Тэо, – вдруг прошептал Джейкоб, – ты знаешь, мы ведь не найдем здесь аллозавров. – Гм… да. – Я засмеялся. – Но если бы нашли, вот было бы событие, верно? – Приехали бы фургоны с репортерами, – сказал Джейкоб. – Записали бы сюжет, мы попали бы в шоу Опры, – ответил ему я. – Двое детей нашли скелет динозавра в песочнице. Мы могли бы даже оказаться на коробках с хлопьями. – Легендарные братья Хант. – Джейкоб усмехнулся. – Вот как нас называли бы. – Легендарные братья Хант, – повторил я, наблюдая, как Джейкоб все глубже закапывается своей лопаткой, и подумал: скоро ли я перерасту его? Джейкоб Я не совсем понимаю, что происходит. Сперва я решил, что, может быть, так положено, как в том случае, когда маму вывезли из больницы на кресле-каталке после рождения Тэо, хотя она легко могла выйти сама и нести его на руках. Может, такие у них обязанности, вот почему бейлифы вывели меня из зала суда. На этот раз они немного менее охотно прикасались ко мне. Я подумал, они отведут меня к входу в здание или, может, туда, откуда обвиняемых забирают и отвозят домой. Вместо этого меня снова суют сзади в полицейскую машину и два часа тридцать восемь минут везут в тюрьму. Я не хочу сидеть в тюрьме. Меня высаживают из машины не те полицейские, которые ведут в тюрьму. Они одеты в форму другого цвета, внутри мне задают те же вопросы, что и детектив Мэтсон в полицейском участке. На потолке люминесцентные лампы, как в «Уолмарте». Из-за этого я не люблю ходить в «Уолмарт» – лампы шипят и трещат из-за трансформаторов, и я боюсь, как бы на меня не обвалился потолок. Даже сейчас я не могу говорить спокойно, то и дело поглядываю вверх. – Я бы хотел позвонить маме, – говорю я полицейскому. – Ну а я хотел бы выиграть в лотерею, но что-то подсказывает мне: ни один из нас не получит желаемого. – Я не могу остаться здесь. Он продолжает печатать на компьютере. – Не помню, чтобы я тебя об этом спрашивал. Этот мужик совсем тупой? Или пытается взбесить меня? – Я учусь в школе, – принимаюсь объяснять я с тем же успехом, как растолковывать, что такое масс-спектрометрия человеку, который не имеет понятия о трасологическом анализе. – Мне нужно быть в школе утром к семи сорока семи, или я не успею добраться до своего шкафчика перед уроком. – Считай, что у тебя зимние каникулы, – отвечает полицейский. – Зимние каникулы начнутся с пятнадцатого февраля. Он нажимает последнюю клавишу и говорит: – Ладно. Поднимайся. – (Я встаю.) – Что у тебя в карманах? Я смотрю на свою куртку: