И так далее. Это последовательность Фибоначчи. Она может быть определена эксплицитно: Она может быть определена рекурсивно: a0 = 1 a1 = 1 an = an – 2 + an – 1 В любом случае это ряд чисел, каждый член которого равен сумме двух предыдущих. Я заставляю себя мыслить цифрами и числами, потому что никто, кажется, не понимает меня, когда я говорю по-английски. Это как серия «Сумеречной зоны», где слова вдруг изменили смысл: я говорю «стоп», а действие продолжается; я прошу, чтобы меня выпустили, а меня запирают крепче. Это приводит к двум выводам: 1. Меня разводят. Тем не менее я не думаю, что моя мать позволила бы, чтобы история так надолго затянулась, и это приводит меня к заключению: 2. Не важно, что я говорю, не важно, насколько четко я это скажу, никто меня не понимает. А значит, нужно найти более приемлемый способ коммуникации. Числа универсальны, это язык, который преодолевает границы стран и временны́е рамки. Это тест: если кто-нибудь, хотя бы один человек, поймет меня, значит есть надежда, что он разберется и со случившимся в доме Джесс. Числа Фибоначчи можно увидеть в соцветии артишока или в чешуйках сосновой шишки. Их последовательность можно использовать для объяснения того, как размножаются кролики. Когда n приближается к бесконечности, отношение a (n) к a (n – 1) приближается к числу пи, золотому сечению – 1,618033989, а его использовали при строительстве Парфенона, оно появляется в сочинениях Бартока и Дебюсси. Я шагаю, и с каждым шагом новое число из последовательности Фибоначчи приходит мне в голову. Я двигаюсь по все более мелким окружностям к центру комнаты, а когда окажусь там, начну сначала. 1 1 2 3 5 8 13 21 34 55 89 144 Входит охранник с подносом. За его спиной медсестра. – Эй, парнишка, – говорит он и машет рукой перед моим лицом. – Скажи что-нибудь. – Один. – А? – Один. – Один – что? – Два, – говорю я. – Время обеда, – сообщает мне охранник. – Три. – Ты будешь есть или опять все выбросишь? – Пять. – Сегодня, кажется, пудинг, – говорит охранник, снимая с подноса салфетку. – Восемь. Он тяжело вздыхает: – Вкуснотища. – Тринадцать. Наконец охранник сдается: – Я говорил. Он как будто на другой планете. – Двадцать один, – продолжаю я счет. Медсестра пожимает плечами и поднимает шприц. – Очко, – говорит она и всаживает иглу мне в задницу, пока охранник держит меня, чтобы я не дергался. После их ухода я лежу на полу и пишу в воздухе пальцем уравнение из чисел Фибоначчи. Я делаю это, пока не мутится зрение, пока мой палец не становится тяжелым, как кирпич. Последняя мысль, которая приходит мне в голову, прежде чем я исчезаю: в числах есть смысл. О людях того же не скажешь. Оливер В Вермонте государственная адвокатура именуется не государственной адвокатурой, а так, будто название для нее взяли со страниц романа Диккенса: «Управление генерального защитника». Однако, как и во всех других штатах, государственные адвокаты перегружены работой и получают низкую зарплату. Вот почему, отправив Эмму Хант выполнять домашнее задание, я иду к себе в квартиру-офис, чтобы закончить свое. Тор встречает меня прыжком и ударом носом в пах. – Спасибо, приятель! – взвизгиваю я и отпихиваю от себя пса. Однако он голоден, и я кормлю его остатками макарон, смешанных с собачьим кормом, а сам ищу нужную информацию в Интернете и совершаю телефонный звонок. Хотя сейчас семь вечера и рабочее время давно закончилось, трубку поднимает какая-то женщина. – Здравствуйте, – говорю я. – Меня зовут Оливер Бонд. Я новый адвокат в Таунсенде. – Мы уже закрыты… – Я знаю… но я друг Джанис Рот и пытаюсь найти ее. – Она здесь больше не работает.